Я знаю, что каламбур не ахти, но думаю, что все-таки вызовет у вас улыбку.
Я смотрю на рыжего, рыжий на меня.
– Я где-то видел вашу фотографию, – подозрительно говорит он.
Хоть и бельгиец, а взгляд у него что называется американский, наметанный.
– Вы так думаете?
– Уверен. Кто вы и что делаете в этом доме?
Я достаю мое удостоверение и показываю ему.
Он сразу меняет свое отношение и начинает светиться от счастья.
– Господин комиссар Сан-Антонио! Для меня большая честь...
Я жестом успокаиваю его:
– Не так громко. Он опускает голову.
– Могу я вас спросить...
– Какого черта я тут делаю?
– Э-э... да!
Я с ходу придумываю ему маленький роман.
– Я вел расследование в Германии и заинтересовался Ван Бореном. Я расспрашивал его жену, представившись ей деловым знакомым ее мужа, когда... произошла драма.
У того из сердца вырывается крик:
– Как? Она невиновна?
– А что? Вы ее подозревали?
– Признаюсь, да. Когда мне сказали, что все двери были закрыты...
– Кто вам сказал?
– Соседка. Лифт работает только на подъем. Она спустилась и не заметила ничего необычного. Внизу, когда она спускалась на первый этаж, кто-то нажал на кнопку вызова. Она опустила глаза и увидела труп... Она закричала и подняла тревогу. – И он добавляет: – Как выдумаете, Ван Борена убили?
– Да...
– Кто?
– Вы от меня слишком многого хотите...
– А его жена, значит, невиновна? – настаивает он.
– Да.
– Ну ладно... Раз это утверждаете вы...
Хотя и находясь под сильным впечатлением от моей личности, он мне все-таки не верит. Вернее, ему жутко не хочется мне верить. Этот парень, должно быть, упрям, как дюжина ослов. У него есть сообразительность, упорство и уважение к старшим по званию – короче, все необходимое для успешной службы в полиции.
Я сажусь и угощаю его сигаретой с ватным фильтром. Он ее принимает. Тем лучше; чем быстрее я опустошу пачку с этой дрянью, тем лучше.
– У вас есть что-нибудь на Ван Борена? – спрашиваю я.
– Пока нет, но скоро будет.
– Вы оказали бы мне большую услугу, собрав о нем максимум сведений.
– Хорошо.
– Я загляну к вам в криминальную полицию. Как ваша фамилия?
– Робьер.
– Спасибо.
Я пожимаю ему пятерню и иду проститься с Югетт.
– Я скоро навещу вас, – говорю я ей на ухо. – Не волнуйтесь.
Она благодарит меня взглядом, в котором ясно читается испуг. Эту я могу получить в любое время, только выставив свою кандидатуру. Я имею приоритет на ее прелести.
В задумчивости спускаюсь по лестнице.
Холл первого этажа черен от народу. Санитары положили останки Ван Борена на носилки и прикрыли их брезентом. Журналисты из «Ла МЕз» суетятся в поисках подробностей. Они расспрашивают соседку, обнаружившую труп. Та, толстая и лоснящаяся, словно тонна сливочного масла, объясняет, как заметила тело.
Я останавливаюсь послушать ее рассказ.
– Мне оставалось пройти всего четыре ступеньки, – говорит кусок масла, – и тут я увидела мужчину, нажимавшего на кнопку звонка, напевая мелодию! Я опускаю глаза и вижу что-то темное со светлым пятном... Я сразу поняла, что это человек! Я закричала, показывая на него месье, ожидавшему лифт... Он посмотрел... Наклонился над шахтой и выругался! Он сказал очень грязное слово, я не могу его повторить! И ушел... А я закричала, потому что перепугалась.
Все согласно кивают. Я подхожу к бруску масла.
– Прощу прощения, мадам...
У нее толстые губы и щеки, свисающие до корсажа.
– Месье?
– Тот человек, который вызывал лифт...
– Да?
– Вы видели его раньше?
– Нет...
Журналисты очень заинтересовались вопросом и образуют круг.
– Вы сказали, что, посмотрев на труп, он выругался?
– Да, – отвечает соседка, крестясь. – Это было такое грубое выражение...
– Вам не показалось, что он узнал погибшего? Она колеблется. Мысли медленно прокладывают путь через ее жиры. Пока мои вопросы дойдут по назначению и из этой студенистой массы выйдут ответы, можно успеть посмотреть «Граф Монте-Кристо» в двух сериях. Я ловлю реакции дамы.
– Да, – говорит она, – раньше я об этом не подумала, но он наверняка знал его.
– И он ушел?
– Убежал... Я думала, он побежал за помощью.
– Конечно...
Новая пауза. Слышен скрип ручек журналистов.
Под носилками расплывается красное пятно.
– Как выглядел этот человек, дорогая мадам? Новая пауза. Наконец она рожает:
– Высокий, плотный, в плаще, в серой круглой шляпе... И еще, мне кажется, у него были светлые усы...
– А!
Я скромно прощаюсь и выхожу на улицу. За моей спиной кто-то спрашивает, кто я такой. Другой голос уверенно заявляет, что я из полиции. Меня просто бесит, что у меня вид полицейского. Сколько бы я ни острил, а моя профессия написана у меня на лбу.
Легавый! Это будет всегда преследовать меня. Хотя лучше выглядеть легавым, чем лопухом!
При всем уважении к моим читателям, должен сказать, что у меня начинает ворчать в желудке. Марсель Претр, знаменитый исследователь из Швейцарии (это чуть правее НЕшателя), рассказывал мне, что в Африке охотник узнает о присутствии слонов по урчанию у них в желудках. Должно быть, среди моих предков есть слон, потому что люди оглядываются, когда я прохожу мимо. Тогда я замечаю, что уже около двух часов дня и мое брюхо требует пищи.
Я направляюсь в маленький ресторанчик, где мне подают котлеты в томатном соусе. Здесь это основное блюдо, так что надо с этим смириться.
Съедаю две порции, потом выпиваю большой стакан сока и начинаю размышлять.
Дела приняли оборот, не позволяющий мне покинуть Бельгию. Теперь, когда Ван Борен дал дуба, брильянты, отправленные им жене, очень даже могут не дойти до адресата. Это мне подсказывает мой палец. Я не богат, но отдал бы сокровища Ага-хана, чтобы узнать, чем в последнее время занимался Джеф. По-моему, не только немецкими фотоаппаратами. У этого парня была другая, гораздо более прибыльная деятельность. Возможно, я ошибаюсь, но мне так хочется раскрыть эту тайну, что я вмиг воспылал страстной любовью к Льежу.
В этот момент где-то на городской почте лежит необычная коробка с засахаренными фруктами, которой я очень интересуюсь. Не удивлюсь, если Ван Борен умер из-за нее.
Я мысленно вижу разбитый труп в шахте лифта, снова слышу жуткий крик... Я могу гордиться тем, что являюсь последним, кто видел этого парня живым. Видел я его недолго, но тем не менее уверен, что он был жив.
Кто его убил? Жена? Любовник? Оба? Или кто-то другой?
В таком случае этот другой не выходил из дома! Да, ну и задачка! Эркюль Пуаро, Мегрэ, помогайте, ребята!
Я откладываю салфетку, расплачиваюсь за пир и иду на почту, которую хорошо знаю и где телефонистка – блондинка, приближающаяся к сорока, адресует мне томные улыбки.
Заказываю номер шефа.
– Занято, – отвечает она через некоторое время.
– Я подожду.
Мы начинаем разговор о погоде, которая наконец-то выдалась хорошей. Я говорю, что в такую погоду хочется съездить на романтический пикник на берег МЕзы, и она уже готова согласиться, но тут меня соединяют с Парижем.
Старик раздражен.
– А, это вы, – говорит он. – Вы в Париже? – Э-э... Нет. Появилось кое-что новое, и я задержался в Льеже...
– Что вы называете новым? – спрашивает он ворчливым тоном.
– В соседнем с моим номере жил один тип, развлекавшийся посылкой по почте миллионов в брильянтах, запрятанных в засахаренные фрукты. Его только что убили. Что вы на это скажете, патрон?
– Очень интересное дело...
– Правда?
– Да, для бельгийской полиции. Но нас оно не касается. Вы мне нужны, возвращайтесь как можно скорее.
Старый садист выдирает у меня сердце. Это все равно что разбудить вас в тот момент, когда вам снится, что вы развлекаетесь с первоклассной красоткой!
– Но, патрон...
Я слышу, как он обрушивает бронзовый нож для разрезания бумаг на медную чернильницу.
– Кто вам платит, – спрашивает он, – Французское государство или Бельгийское?
– Я это прекрасно знаю, босс, но подумал, что если нет ничего срочного... Вы же меня знаете... Сунуть нос в такое дело и...
Он прочищает горло, что не предвещает ничего хорошего.
– Послушайте, Сан-Антонио, – заявляет он, – мне в высшей степени наплевать на то, что происходит в Бельгии. Вы находитесь под моим началом, так что извольте подчиняться приказам или подавайте в отставку.
Тут мне в голову ударяет горчица, причем очень крепкая.
Посудите сами: быть суперменом нашей полиции, столько лет получать дырки в шкуру за нищенскую зарплату, помногу месяцев не знать ни выходных, ни отпусков, и все это ради того, чтобы тебя отчитывали, как описавшегося мальчишку!
– Хорошо, шеф, – говорю, – я немедленно посылаю вам письмо с просьбой об отставке.
Тишина. У него захватило дух. Наконец он бормочет добродушным тоном:
– Сан-Антонио...
– Шеф?
– Не ребячьтесь. С вами стало невозможно разговаривать!
– Но, шеф...
– У вас с годами портится характер, мой мальчик! «Мой мальчик»! Вот как заговорил!
– Вы слушаете? – спрашивает он.
– И даже внимательно! – отвечаю я. Он кашляет.
– Вы мне действительно нужны. Жду вас в моем кабинете послезавтра. Выкручивайтесь как знаете. Старик берет верх.
– Хорошо. Спасибо за отсрочку... Я довольно резко вешаю трубку на рычаг и выхожу из кабины.
– Сколько я вам должен?
Я расплачиваюсь с телефонисткой и отваливаю, не заикнувшись больше ни словом о нашей совместной прогулке на берег МЕзы.
У нее душа опустошена, как от землетрясения, глаза туманятся слезами, как у Манон.
Это может выжать слезу даже у зонтика!
Глава 5
Когда я присматриваюсь к своему поведению повнимательнее, то вынужден признать, что логика и я даже не знакомы.
Я всегда действую импульсивно, не заботясь, совпадают ли эти самые импульсы хоть с самой элементарной логикой. Так уж я устроен: слушаю только голос своего мужественного сердца. Это и отличает меня от всех тех недоносков, что подчиняются только голосу своего кошелька.
Видали, как я схлестнулся со Стариком и швырнул ему в физиономию заявление об отставке? А из-за чего? Чтобы раскрыть льежскую тайну.
Самое смешное то, что я не знаю, с какого конца подступиться к этой истории.
Погода просто великолепная. Закусочные полны народу, у баб томное щекотание в грудях. Самое время пополнить количество своих охотничьих трофеев и завалить какую-нибудь телку.
Но, несмотря на сцену соблазнения у мадам Ван Борен, душа у меня сегодня никак к этому не лежит, хотя в том, что касается траха, я, как бойскаут, всегда готов.
Подойдя к полицейскому в форме, занятому регулировкой движения на перекрестке, спрашиваю адрес криминальной полиции.
По его словам, это не очень далеко, поэтому отправляюсь туда пешком. Как я вам уже говорил, я испытываю настоятельную потребность в физических упражнениях. Если я хочу прийти в форму, то должен в рекордно короткий срок сбросить четыре кило!
Так что шагом марш: ать-два, ать-два!
Робьер у себя в кабинете, который, как и все кабинеты полицейских, пропах табаком и слежавшейся бумагой.
Он встречает меня доброжелательной улыбкой.
– Не помешал? – спрашиваю я из чистой вежливости, чтобы сохранить высокую репутацию французов.
– Напротив...
Он смотрит на меня, и его маленькие усики топорщатся, как у кота. Он горит желанием задать мне вопрос. Поскольку мне это сказать легче, я протягиваю ему руку помощи:
– Вы хотели меня о чем-то спросить?
– Э-э... то есть... вы мне сказали, что расследование в Германии вывело вас на Ван Борена... Поэтому я думаю, что его смерть тесно связана с вашим расследованием.
– Несомненно.
– Тогда, может быть, мы сложим вместе те элементы, которыми располагает каждый?
Я мрачнею.
– Слушайте, Робьер, у меня нет привычки тянуть одеяло на себя, но моя работа очень специфична, поскольку речь идет о контрразведке. Поэтому пока что я не могу вам ничего сказать...
Уф!
Надо пережить паршивый момент. Если у этого малого есть хоть на три бельгийских франка мозгов, он сейчас откроет дверь и вышибет меня из кабинета пинками в зад, называя при этом последними словами.
Его лоб краснеет, но той субстанции, о которой я говорил, у него на три франка не набирается. Он остается сидеть и прикуривает сигарету, чтобы придать себе солидности.
Чтобы развеять это недоброе облако, я спешу добавить:
– Убийство само по себе меня не интересует, Робьер. Я могу оказать вам большую помощь, а всю славу оставить вам. Я не только могу, но и должен так поступить. Поэтому хочу сделать вам честное предложение: помогите мне, не задавая вопросов, и вы сможете построить себе дом из полученных лавровых венков. Согласны?
Его тонкий рот растягивается в улыбке. Когда говоришь с человеком таким языком, то можешь быть уверен, что найдешь благодарную публику.
– Я к вашим услугам, – говорит он.
– О'кей. У вас есть что-нибудь новенькое?
– Нет...
– Что известно о Ван Борене? Откуда он, чем конкретно занимался?
Он проводит узловатым пальцем между пристегивающимся воротничком и кадыком.
– Ван Борен, – начинает он, – принадлежал к старинной льежской семье. Его дед был даже бургомистром города... О нем нельзя сообщить ничего особенного. Хорошо учился, занимал видный пост в колониальной администрации в Конго. Вернулся сюда три года назад и женился на продавщице из универмага. Стал генеральным представителем кельнской фирмы «Оптика»... Семейная жизнь не сложилась. Ван Борен был по характеру заядлый холостяк, а его жена, наоборот, любит жизнь... Вы понимаете, да?
– Да, понимаю.
По правде говоря, я это видел своими глазами. Коллега не сообщил мне ничего нового.
После некоторых колебаний я выкладываю главное:
– Скажите, он вращался в кругах люд ей, работающих с брильянтами?
Робьер выглядит удивленным.
– Не думаю... А что?
Я дружески кладу свою клешню ему на плечо.
– Простите, пока что это составляет часть моих секретов. Скажите, при нем нашли что-нибудь интересное?
Он улыбается.
В его светлых глазах мелькает легкое сомнение. Он еще никогда не был таким рыжим. Луч солнца, ласкающий его шевелюру, делает ее буквально пламенной. Это не человек, это Ван Гог.
Вздохнув, он открывает ящик своего письменного стола и вынимает из него конверт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13