— Я, пожалуй, кофеечку выпью.
— Понятно. Стало быть, очередной откат, — расшифровал молчание зампреда Второв. — Страна сотрясается, а они знай откатывают. Просто ума не хватает объять. Да разве сами-то не на этой же земле живете?!
— Тебе налить?
— Помнишь, может, в детстве фильм такой приключенский прошел на экранах? «Золото…» какое-то. Там герои дорвались до золотых россыпей и набивают карманы. Вдруг землетрясение началось. Скалы содрогнулись. А они — набивают. Уже обрушилось все и спасения нет и сами это видят…
— И все-таки загребают. — Гуревич подошел с чашкой кофе. — Я чиновник, Владимир Викторович. Снизу мои возможности кому-то кажутся безграничными. А на самом деле выделен мне участок, его и окучиваю. И делать это мне дозволят, пока правила игры соблюдаю.
— А правила не ты устанавливаешь, — насмешливо посочувствовал Второв. — От всех одно и то же. Как денег выцыганить, так каждый таким крутым себя выпячивает, а как помочь — сразу мышкой бессильной прикидывается.
Побледневший Гуревич, боясь сорваться, изо всех сил сжал чашку.
— Сегодня после правления, Владимир Викторович, я имел разговор с Самим. Попросил об аудиенции. — Он отставил чашку, медленно вытер губы салфеткой. — Вышел с предложением взять «Светоч» под непосредственный контроль ЦБ. Финансировать под залог пакета акций и использовать отлаженную расчетную систему и разветвленную филиальскую сеть.
— Другими словами, на основе «Светоча» возобновить банковское обращение, — быстро отреагировал Второв. — Очень неплохая мысль! Очень, очень толковая. Потом к нам прицепить другие здоровые банки и — все еще можно поднять! Мы готовы передать контрольный пакет государству.
— Предложение признано нецелесообразным, — холодно оборвал Гуревич.
Он отвернулся, чтобы не видеть сгорбившегося при очередном ударе Второва.
— Так куда же вы меня толкаете? Сливать, как другие, активы?
— Даже это не получится, — печально произнес Гуревич. — Банк приговорен, Владимир Викторович. Подняться ему не дадут. Прости, но есть установка.
Второв припомнил диктофонную запись, горько усмехнулся, — получается, не так уж привирал Снежко.
— Стало быть, установки Центральному банку России теперь спускает Онлиевский?
— Так ты знал?! — живо отреагировал Гуревич. Не дождавшись ответа, вытер салфеткой вспотевшее лицо. — Спускают сверху. От первого лица. А уже что у них там меж собой… Полагаю, тебе надо встретиться с Онлиевским.
— Полагаете, стало быть? И зачем?
— Онлиевский проявляет огромную заинтересованность в «Светоче». Па-ра-лизующую всех заинтересованность. Понимаешь меня? Надо договариваться. Других путей тебе не оставили.
— И если договоримся, то, конечно?..
— Зеленая улица, — заверил Гуревич. И, боясь, что уверенность эта будет неправильно понята мнительным Второвым, поспешно добавил: — Сам понимаешь, это не мой уровень.
Он сбился и замолчал, ожидая ответа. Молчал и Второв. Наконец кашлянул:
— Ну, допустим. Когда можно организовать такую встречу?
— Когда? — Гуревич посмотрел на циферблат. — Минут через десять — пятнадцать. Онлиевский ждет моего звонка.
— Стало быть?! — Второв, в ком не осталось уже душевных сил удивляться, замотал лобастой головой.
— Конечно, — стараясь говорить бесстрастно, подтвердил Гуревич. — А ты как думал? Да если бы я поехал на встречу с тобой без санкции руководства, где бы я завтра был?.. Так что?
Второв, закрыв глаза, откинулся в кресле.
— Так что, Владимир Викторович? — всматривавшийся Гуревич увидел наконец, как моргнули его глаза. — Ну, вот и ладненько! Тогда звоню. Где тут телефончик-то? А то ведь в ваших казематах мобильный не берет.
— Вот-вот будет! — объявил он, вернувшись через десять минут. — Я тут пока с мэтром пообщался. Занятный старикан. Живенький. И надо же — помнит!
Подошел, поколебавшись, к неподвижно сидящему в прежней позе Второву:
— Может, и к лучшему, а, Володь?.. Ну, отдыхай, отдыхай. Пойду встречу.
Еще через десять минут зацокали быстрые шаги, и с лестницы сбежал Марк Игоревич Онлиевский. Следом появился поспевавший с трудом Гуревич.
Второв нехотя поднялся.
— Какие хоромы! Здравствуйте, здравствуйте, Владимир Викторович! — Онлиевский поспешно шагнул первым, радостно стиснул вялую ладонь. — Польщен встречей… Может, удобней к столу?
— К столу так к столу, — Второв приготовился передвинуть кресло, но Онлиевский, опередив, сам быстренько перенес его на два метра.
— Вы уж позвольте мне за вами поухаживать.
После чего тут же занял соседнее, оставив Гуревича стоящим.
Гуревич огляделся. Кресел больше не было.
— М-да. Ничего, не беспокойтесь, схожу… Я вас свел, чтобы без посторонних.
— Именно, — сухо кивнул Онлиевский. — У вас, наверное, дела?
— Да, конечно, — собиравшийся участвовать в разговоре Гуревич замялся было, но наткнулся на недовольное движение Онлиевского. — Совсем я с вами зарапортовался. Так что, если не нужен…
Он подошел, протянул руку попрощаться. И рука его повисла в воздухе: Второв, все еще погруженный в себя, жеста этого не заметил, Онлиевский не обратил внимания.
— Желаю договориться. — Борис Семенович Гуревич сделал общий поклон и с тяжелым чувством удалился.
Какое-то время Онлиевский, пряча любопытство, приглядывался к поверженному сопернику.
— А знаете, Владимир Викторович, почему я в бизнес пошел? Потому что вы в нем были, — неожиданно признался он.
От удивления Второв впервые прямо посмотрел на него.
— Нет, в самом деле. Вы же так мощно стартовали. Комета, ураган. Читал, смотрел и думал: какая стихия! Удержу не знает. Все под себя подминает. Масштабнейший вы были человечище.
— Был? Не рано ли хороните?
— И вот как-то подумал: а смог бы я вот так же? Помните Раскольникова? Кто я? Тварь дрожащая или право имею? Смогу ли я вот так же смерчем по земле пройти? Чтобы когда-нибудь прийти к вам и сказать: вот моя рука! Объединим наши состояния! Хочу быть с вами!.. Смешно, правда? Пацан был. Мне ведь, когда начинал, едва двадцать семь исполнилось. Сейчас и не поверишь. — Он удрученно огладил полный живот, лысеющую голову.
— И чего же не пришли? — полюбопытствовал Второв.
— А тут уже по Ленину получилось — «мы пойдем другим путем!». В азарт вошел, обойти захотелось. Может, главная моя удача в том оказалась, что я после вас начал. Вы-то уже на дистанции, в запале, осмотреться в беге некогда. А надо бы. Потому что обстановка изменилась. И я это первым увидел. И успел развернуть свой бизнес.
— Ну, что вы увидели, и так понятно. Невелика доблесть — продажных чиновников скупать.
— Не скажите. Это еще то искусство. Вы-то в последнее время тоже пробовали, а что в итоге? То, что сидим мы с вами сегодня здесь. А этих, кстати, я давно не покупаю. Тасую, расставляю — вот высший пилотаж! А в результате, возвращаясь к нашему разговору, вы вон дотянули до ленточки, запаленный. А я вас тут уж и поджидаю! Только, ради бога, без обиды. Что-то меня опять на аллегории потянуло, наверное, к вечеру печень разыграется. Я ведь в молодости стихи пописывал. Очень Мандельштама люблю! Знаете? Есть у него одно стихотворение.
— Вы все вокруг развращаете, — угрюмо произнес Второв.
— Да, вижу, что поэзию вы не любите, — огорчился Онлиевский. — Тогда вернемся к бизнесу.
— Это вы-то бизнесмен?!
— Смею надеяться. — Голос его сделался холоден. — И чтоб мы попусту не препирались, прошу дать мне пару минут высказаться. Могу?
Второв неопределенно пожал плечом.
— Благодарю. То, что я хочу забрать ваш банк, для вас не секрет. Но, принимая решение, вы должны точно оценивать обстановку. Мне больно говорить это вам, но банк обложен, Владимир Викторович. Денег, как вы, надеюсь, убедились, вы никогда не получите. И что остается?
— У нас еще достаточно активов, чтобы рассчитываться.
— Верно. Но, во-первых, с каждым днем их будет все меньше. Ваш банк слишком велик. Он не может существовать без движения. Он начнет разваливаться. Я и то лишний раз преклоняюсь перед вами, что до сих пор удерживаете. Во-вторых, чтобы банк рассчитывался, он должен работать. А даже тех векселей, что успели скупить мои люди, достаточно, чтоб вчинить вам иск о банкротстве. Можете мне поверить, ЦБ нас поддержит и тут же отзовет у банка лицензию.
— Кто бы сомневался?
— Именно. И тогда — паралич. Дальше вы как хищная рыба на суше — и силы еще есть, и желание рвануть. А воды лишили. И с каждой минутой отмирают новые и новые органы. Ничего, по-моему, образ получился. Как полагаете?
— Ну, хорошо, положим, мы рассмотрим ваше предложение, — произнес Второв, и Онлиевский выжидательно склонился навстречу. — На приемлемых условиях. Положим! Но у меня есть категорическое требование.
Он заметил появившуюся жесткую складку на лице Онлиевского и с нарастающей силой продолжил:
— Именно требование! Вы, принимая банк, возьмете на себя обязательства полностью рассчитаться с вкладчиками.
— Да вы, батенька, часом?! — вспылил было Онлиевский, но, вспомнив, видимо, с кем имеет дело, сбавил интонацию. — Вы все-таки сегодня, извините, неадекватны. Какие еще требования. Безусловно, ни с какими вкладчиками я рассчитываться не собираюсь. Мне нужна технологичная расчетная машина. Мне нужна ваша филиальная сеть. Весь ликвид из вашего холдинга. И все! Мне не нужны чужие долги. От своих голова кругом идет. Простите за горячность. Но в самом-то деле, мы же деловые люди. Почти все из того, о чем я говорю, я могу отобрать у вас силой. Но это будет дольше и обойдется много дороже. Мне нужно ваше право подписи. А главное — авторитет.
— Так что вы хотите?
— Элементарно, Ватсон. Мы немедленно в счет ваших долгов выведем на мои структуры весь холдинг и филиалы. Расчетный центр — на АИСТбанк. А уж какая жижа останется, ту и обанкротим.
— Не слишком оригинально. То же, что делают другие.
— Ничто, как сказал поэт, не ново под луной. Впрочем, одна особенность есть. Это вы, Владимир Викторович. Ведь почти все ваши деньги, как знаю, зарыты в «Светоче». Так что, случись крах, вы остаетесь с ничем. А такой человек не может, не имеет права не быть богатым. Заслужил перед родиной. И раз родина о лучших сынах своих не думает, так я за нее озабочусь. Так вот за то, что вы уступите мне, ну, без лишнего мордобоя, лично вам предлагаю вот эту цифирку. — Он набросал что-то на листочке и поднес его к опущенным глазам Второва. — В любую, так сказать, точку земного шара. Знаю, вы стоите больше, но каждая сделка имеет предел рентабельности. Так что это будет справедливо. Как полагаете?
«Как полагаю?» Как же мечталось Второву тряхнуть сейчас от души юродствующего этого словоблуда и лично, на глазах у всех, пинками гнать до ворот. Вот праздник, вот истинное наслаждение. Но сам чувствовал, что внутри не осталось ничего, кроме бесконечной усталости и гулкой, как эти своды, пустоты.
— Я должен доложить о вашем предложении.
— Доложить?! Вы?! Ну, что за слова для такого человека. Вы говорите о Рублеве? — легко догадался Онлиевский. — Старый упрямец, начиненный предрассудками. И к чему придете вы с ним? Знаю, куда вас толкает. Давайте даже допустим, что вам удастся удержать все активы в банке. Не дать разворовать. Маловероятно, но предположим. А когда банк объявят банкротом, взять его распродажу под контроль. Это уж вовсе из области фантастики. Но давайте пофантазируем. И что? Вы будете распродавать по дому, по заводику и делить меж страждущими. Вы, Второв! Станете копаться в реестрах, выслушивать склоки лезущих без очереди очередников, пытающихся всунуть вам взятку. Вы, Второв, станете напрашиваться на приемы к провинциальным мэришкам, директоришкам каких-нибудь хлебзаводов, чтобы торговаться с ними из-за нескольких лишних рублей. А они ведь тоже не упустят случая вытереть ноги о знаменитого в прошлом олигарха. Вы-то! И знаете, что самое смешное вас ждет? Не пройдет и полугода, как те самые вкладчики, о которых вы так печетесь, сделают из вас козла отпущения и объявят вором и мошенником. И будут требовать отдать вас под суд. Потому что для толпы всегда виноват не тот, кто виноват, а тот, кто перед ней. Вот такая развеселая перспектива!
Онлиевский подождал реакции собеседника, но не дождался.
— Хорошо, — решился он. — Я слишком долго этого ждал, чтобы не дать времени подумать. Вот номер моего мобильного телефона. Куплен сегодня. Номер этот знаете только вы, и предназначен он только для одного звонка. Вашего. Так что, как видите, в расход вошел. А у меня принцип — не окупив расходы, из дела не выходить.
Он постоял выжидательно, но пребывающий в прострации руководитель «Светоча» на жестокую шутку не отреагировал.
— Тогда, с вашего позволения, прощаюсь, — Онлиевский еще подождал. Сокрушенно покачал головой. — Примите совет, Владимир Викторович. Относитесь к происшедшему проще. Ведь по большому счету все это игра. Ну, не каждый же раз вам банк срывать. На этот раз ваш банчок сорвали. Засим был счастлив и прочая.
И, довольный удачным каламбуром, нарочито упруго, через две ступеньки, взбежал наверх.
Глава 13
Мужские игры
Не решаясь начать, Забелин поглядывал на следящих за его перемещениями последних членов своей немногочисленной команды: Подлесный с начисто стертыми с лица эмоциями, что, как теперь знал Забелин, соответствовало высшей степени взвинченности, косящийся на лежащий сбоку «Спорт-Экспресс» Дерясин, Астахов, невозмутимо обсчитывающий что-то на калькуляторе.
— М-да, немного нас осталось. — Забелин вернулся за общий стол. — Грустные у меня новости. Цели поставленной мы достигли — квалифицированный контроль над «Техинформом» установлен. С чем вроде бы можно и поздравить. Но только поздравлять мне вас не с чем. Обещание перед вами — заплатить каждому — я сегодня выполнить не могу. Нет у меня на это денег! Получается, обманул я вас.
В тишине стало слышно, как жмут на кнопки калькулятора тяжелые пальцы.
— Вчера наконец прорвался в кардиологию к Мельгунову.
— Как он? — поинтересовался Астахов.
— Надеюсь, теперь пойдет на поправку. Трудный разговор. Но — договорились. Объяснились по всем позициям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37