На кухне огромной коммунальной квартиры оказался только один человек
Ч Михаил Михайлович Бомзе. Он сидел на колченогом табурете у своего сто
ла Ч а на кухне их было девять Ч и ел вареную картошку с луком. Отправлял
в рот кусок белой рассыпчатой картошки, осторожно макал в солонку четвер
тушку луковицы, внимательно рассматривал ее прищуренными близорукими
глазами, будто хотел убедиться, что ничего с луковицей от соли не произош
ло, и неспешно с хрустом разжевывал ее. Он взглянул на меня также рассеянн
о-задумчиво, как смотрел на лук, и предложил:
Ч Володя, если хотите, я угощу вас луком Ч в нем есть витамины, фитонциды,
острота и общественный вызов, то есть все, чего нет в моей жизни. Ч И, покач
ав лысой острой головой, тихо заперхал, засмеялся.
Ч В нем полно горечи, Михал Михалыч, Ч сказал я, усаживаясь напротив.
Ч Так что давайте я лучше угощу вас омлетом из яичного порошка!
Ч Спасибо, друг мой, вам надо самому много есть Ч вы еще мальчик, у вас все
гда должно быть чувство голода. Ч Он смотрел на меня прищурясь, и все его
лицо было собрано в маленькие квадратные складочки, а кожа коричневая Ч
в темных старческих пятнах. И может быть, потому, что Михал Михалыч вытяги
вал сильно голову из коротенького плотного туловища с толстыми лапками-
руками и маленькими ногами, казался он мне очень похожим на старую добру
ю черепаху. И носил он к тому же коричневый костюм в клетку, цветом и мешко
ватостью напоминавший ячеистый панцирь.
Я бросил на сковороду комок белого свиного лярда, разболтал в чашке яичн
ый порошок Ч желтая жижа с бульканьем и шипением разлилась на черном чу
гуне, Ч потом принес из комнаты буханку черного хлеба и сохранившиеся ш
есть кусков сахару, а у Бомзе был чай на заварку. Так что завтрак у нас полу
чился замечательный.
Старик ел мало и медленно, и я видел, что еда не доставляет ему никакого уд
овольствия Ч ест, потому что если не есть, то, наверное, скоро умрешь. Вот о
н и ел, не ощущая вкуса, равнодушно и неторопливо, будто выполнял скучную,
надоевшую работу. Потом отложил вилку и сказал:
Ч Впрочем, вы уже не мальчик. Вы уже мужчина. Сколько вам минуло?
Ч Двадцать два.
Ч Двадцать два, двадцать два… Ч старик высунул из-под панциря и снова с
прятал острую головку. Ч Как я был счастлив в двадцать два года!
От воспоминаний он прикрыл тонкие синеватые перепоночки век, и со сторон
ы можно было подумать, что старик заснул. Но он не спал, потому что зашевел
ились лапки на столе и он спросил:
Ч Володя, а вы счастливы в свои двадцать два?
Я пожал плечами:
Ч Не знаю, вроде бы все нормально.
Ч А я точно знал, что счастлив. И счастье, когда-то огромное, постепенно ум
еньшалось, пока не стало совсем маленьким Ч как камень в почке…
Я посмотрел на него искоса: в уголке черного мутного глаза застыла печал
ь, едкая, как неупавшая слеза. Жалко было старика Ч уж больно тоскует.
Ч Михал Михалыч, ну что вы здесь один маетесь? У вас же есть какие-то родст
венники или друзья в Киеве Ч вы бы поехали к ним, все-таки веселее…
Бомзе покачал своей маленькой сухой изморщиненной головой, грустно усм
ехнулся широким черепашьим ртом.
Ч Сколько улитка по земле ни ходит, от своего дома все равно не уйдет. Кро
ме того, Ч сказал он, минутку подумав, Ч они все уже старые, а старикам вм
есте жить не надо. Старикам надо стараться притулиться где-нибудь около
молодых Ч это делает прожитую ими жизнь более осмысленной…
Сына Бомзе Ч студента четвертого курса консерватории Ч убили под Моск
вой в октябре сорок первого. Он играл на виолончели, был сильно близорук и
в день стипендии приносил матери цветы. В нашей квартире никто никому ни
когда не дарил цветов, и эти букетики пробуждали к юноше чувство одновре
менно жалостливое и почтительное, ибо при всей очевидной нелепости трат
ы денег на цветы, когда их за городом можно нарвать сколько угодно, соседи
ощущали именно в этих цветочках нечто возвышенное и трогательное.
Цветы приобрели наглядный смысл, когда старики Бомзе получили извещени
е о смерти сына. Мать, никогда не болевшая раньше, прожила после этого три
дня и умерла ночью, во сне, и обряжавшие ее, и хоронившие на Немецком кладб
ище соседи почему-то больше всего вспоминали про эти цветы, словно они бы
ли самым главным, что запомнилось им из короткой жизни мальчика, быстрог
о, близорукого, извлекавшего из своей виолончели трепетно-тягучие, волн
ующие и не очень понятные мелодии…
Ч А вы довольны своей новой работой, Володя? Ч спросил Михал Михалыч.
Ч Как вам сказать… Я еще и сам не разобрался, Ч уклончиво ответил я, вспо
мнил Васю Векшина и подумал, что вряд ли тот был старше сына Михал Михалыч
а. И больше ничего говорить не стал, потому что старику вовсе не следовало
знать, как я провел свой первый день в МУРе. Посмотрел на часы и стал тороп
ливо собираться.
Ч Оставьте, Володя, я сам потом вымою посуду Ч я ведь на свою работу не оп
оздаю, ибо удачно пошутить никогда не поздно… Ч сказал старик.
Работа у Бомзе была необычная. До войны я вообще не мог понять, как такую е
рунду можно считать работой:
Михал Михалыч был профессиональный шутник. Он придумывал для газет и жур
налов шутки, платили ему очень немного и весьма неаккуратно, но он не обиж
ался, снова и снова приносил свои шутки, а если они не нравились Ч забирал
или переделывал.
Он любил повторять, что, к счастью, за самые лучшие шутки и анекдоты ему не
назначали гонорара. Называлась его профессия «юморист-малоформист», и м
еня всегда удивляло, как может придумывать действительно смешные шутки
и истории такой унылый и тихий человек…
Мне показалось, что Михал Михалыч хочет сказать что-то важное, но на кухню
ввалилась Шурка Баранова со всеми пятью своими отпрысками, и сразу подн
ялся здесь невыразимый гвалт, суета, беготня, топот, крики, смех и плач одн
овременно, дети хватали из тарелки картошку Бомзе, дергали меня за ремен
ь, один подлез под полу шинели, чтобы пощупать кобуру пистолета, другой за
брался к старику на колени, все они хотели кричать, бегать, есть, они хотел
и жить, и я понял, почему старик не желает уезжать отсюда в Киев не то к друз
ьям, не то к родственникам.



КЛЕВ РЫБЫ
На подмосковных водоемах изо дня в день усиливается клев рыбы. Щука бере
т лучше всего на Истринском водохранилище. Здесь попадаются экземпляры
весом 4-5 кг. Хорошо клюет и окунь, нередко довольно крупный, 600-700 граммов.
«Вечерняя Москва»

В отделе было шумно: опердежурный Соловьев выиграл по довоенной еще обли
гации пятьдесят тысяч. Счастливчик, очень довольный и гордый, слегка сму
щаясь, благодарил за поздравления, с которыми к нему приходили даже люди
малознакомые. Торжество достигло вершины, когда явился редактор управл
енческой многотиражки с фотографом. Правда, тут Соловьева обуяла скромн
ость, и он стал отказываться, бормоча, что ничего особенного он не сделал,
но редактор быстро урезонил его, подсказав, что помещать его портрет в га
зете будут не от восхищения замечательными соловьевскими глазами, а пот
ому, что это дело политически важное.
Потом пришел Жеглов, которому Соловьев в тысячный раз поведал, как он вче
ра «так просто, от скуки, чтоб время, значит, убить» проверил номера облига
ций по первому послевоенному тиражу:
Ч Смотрю, братцы вы мои, серия сходится! А как увидел выигрыш Ч полтинни
к, Ч так и номер проверять опасаюсь: вдруг, думаю, не тот, получи тогда «на
остальные номера выпали…». Отложил я газету на диван, пошел перекурить…

Ч А сердце так и бьется, Ч сочувственно сказал Жеглов.
Ч Ага… Ч простодушно подтвердил Соловьев. Ч Зову Зинку. Зинк, говорю, у
тебя рука счастливая, проверь-ка номер… Да, братцы, это не каждому так под
валит…
Ч Еще бы каждому! Ч подтвердил Жеглов. Ч Судьба, брат, она тоже хитрая, д
остойных выбирает. А как тратить будешь?
Ч Ха, как тратить! Ч Соловьев залился счастливым смехом. Ч Были б гроши
, а как тратить Ч нет вопроса.
Ч Не скажи, Ч помотал головой Жеглов, Ч «нет вопроса». . К такому делу на
до иметь подход серьезный. Я вот, например, полагаю, что достойно поступил
Федя Мельников из Третьего отдела…
Ч А чего он? Ч спросил Соловьев озадаченно.
Ч А он по лотерее перед самой войной выиграл легковой автомобиль «ЗИС-101
», цена двадцать семь тысяч.
Ч И что?
Ч Что «что»? Как настоящий патриот, Федя не счел правильным в такой сложн
ый международный момент раскатывать в личном автомобиле. И выигрыш свой
пожертвовал на дело Осоавиахима, понял?
Лицо Соловьева сильно потускнело от этих слов Жеглова, как-то погасло он
о от его рассказа, помялся он, пожевал губами, обдумывая наиболее достойн
ый ответ, и сказал:
Ч Мы с тобой, товарищ Жеглов, люди умные, должны понимать, что война кончи
лась, государство специально тираж разыграло, чтобы людям, за трудные вр
емена пообтрепавшимся, облегчение сделать. Да и Осоавиахима уже нет ника
кого…
Жеглов ухмыльнулся, потрепал Соловьева по плечу, сказал не то всерьез, не
то шутейно:
Ч Это, Соловьев, только ты умный, а я так, погулять вышел… Конечно, вместо О
соавиахима я бы тебе другой адресочек мог подбросить, но, вижу, ты к этой и
дее относишься слишком вдумчиво. Поэтому, так и быть, ограничимся коньяч
ком с твоего выигранного капитала. Сделались?
Соловьев явно обрадовался благополучному исходу.
Ч Что за вопрос между друзьями! Ч сказал он важно. Ч Обмоем, как водится
!
Ч Не обманешь? А то на посуле, как на стуле: посидишь, да встанешь, Ч недов
ерчиво покачал головой Жеглов и, будучи не в силах угомониться, добавил:
Ч К тому же теперь будет у кого перехватить до получки, а?
Соловьев готовно покивал, но в глазах его я особой радости по поводу жегл
овских планов не заметил.
Ч Теперь дочке пианино куплю, Ч сказал он. Ч А то в школу на трех трамва
ях ездит, покою нету… Жене, Зинке, отрез панбархата возьму, в комиссионке н
а Столешникове видел. Ши-икарный отрез, розовый, две с половиной стоит…
Ч А слоники у тебя на комоде есть? Ч поинтересовался Жеглов.
Ч Какие еще слоники? Ч не понял дежурный.
Ч Семь таких слоников, мал мала меньше, они еще счастье приносят.
Ч А у тебя эти слоники есть? Ч спросил, подумав, Соловьев.
Ч Есть, Ч соврал Жеглов и «подставился». Радостно захохотав, Соловьев з
аорал:
Ч Вот у тебя есть, а у меня нет, а счастье все равно мне подвалило! Суеверие
одно, товарищ Жеглов, ты на них, на слоников, не надейся…
Ч Ну и дурак, Ч сказал Жеглов и хотел еще что-то добавить, но зазвонил те
лефон.
Глеб снял трубку, и по ходу разговора улыбка сошла с его лица, вытянулось о
но, и жестко сжались губы. Ч Хорошо, Ч отрывисто сказал он в трубку. Ч Се
йчас выезжаем. Ч Дал отбой и скомандовал. Ч Бригада, на выезд. В Уланском
Ч труп ребенка!

Во дворе около столовой стоял старый красно-голубой автобус с полуоблез
шей надписью «милиция» на боку. Шесть-на-девять крикнул мне:
Ч Гляди, Шарапов, удивляйся: чудо века Ч самоходный автобус! Двигается б
ез помощи человека…
Трофейный «опель блитц» наверняка за долгую свою жизнь повидал виды. От
старости и того невыносимо тяжелого груза, что пришлось ему повозить за
долгие годы, просели рессоры и высохли амортизаторы, машина будто припал
а к земле громоздким брюхатым кузовом на хилых перелатанных баллонах и н
еуклюжей статью своей и плоской придавленной мордой походила на огромн
ого больного бульдога.
Водитель автобуса Копырин ходил вокруг машины, задумчиво пиная колеса, и
недовольно качал головой, не обращая внимания на подначки оперативнико
в.
Взглянул на меня и, может, потому, что я один не смеялся над его транспорто
м, сказал мне доверительно:
Ч Эх, достать бы два баллона от «доджа», на задок поставить Ч цены бы «фе
рдинанду» не было.
Ч Какому «фердинанду»? Ч спросил я серьезно. Копырин засмеялся:
Ч Да вот они, балбесы наши, окрестили машину, теперь уж и все так кличут. Мо
л, на самоходку немецкую, «фердинанд», сильно смахивает…
Я улыбнулся: и верно, в приземистой, кургузой машине было что-то общее с ту
пым, напористым ликом самоходного орудия.
Ч Ты-то сам против них стоял когда? Ч спросил Копырин.
Ч Случалось, Ч ответил я, и в этот момент прибежал Жеглов.
Копырин влез в кабину. Пассажирскую дверь он отпирал длинным рычагом, ко
гда-то никелированным, а теперь облезшим до медной прозелени и все-таки н
е потерявшим своего шика Ч гнутая ручка на фигурном кронштейне.
Первым в автобус прыгнула огромная дымчатая овчарка Абрек, степенно зал
ез проводник-собаковод Алимов, нырнул ловко Коля Тараскин, загремел на с
тупеньках своей аппаратурой и нескладными суставами Шесть-на-девять, о
сторожно, будто в лодку входил, подался судмедэксперт, я шагнул Ч раз-два
, к переднему сиденью в углу. Жеглов встал на подножку, молча оглядел всех,
словно еще раз проверил, есть ли смысл брать нас с собой, и только тогда ки
внул шоферу.
Копырин нажал ногой на педаль, стартер завыл так тонко и горестно, так ску
лил он от истощения и старости аккумулятора, что пес Абрек тревожно подн
ял голову, дыбком воздел уши и ответил ему низким рыком. Шесть-на-девять, в
осседавший на кондукторском месте, уже открыл рот, чтобы оценить должным
образом ситуацию, но Жеглов бросил на него короткий взгляд, быстро сказа
л:
Ч Помалкивай…
И мотор наконец чихнул, затем еще раз, еще Ч вспышки разрослись в частый т
реск, Ч заревел громко и счастливо, заволок двор синим едучим угаром, и «
фердинанд» тронулся, выполз на Большой Каретный и взял курс на Садовую.

Жиденькая толпа стояла у дверей подъезда во дворе пятиэтажного дома в Ул
анском переулке. Копырин лихо затормозил, проводник выскочил с Абреком п
ервым, за ним, дробно грохоча каблуками по металлическим ступенькам авто
буса, вывалились остальные. Навстречу им шагнула девушка в милицейской ф
орме, четко вскинула руку к козырьку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9