"Этот парень похож на агента ФБР".
По правде сказать, я не помню, говорил ли это. Но я на самом деле помню, что этот новый локал больше не пытался прорваться в наши ряды. После того, как расследование вылилось в прессу, я узнал, что этот парень один из "федералов". Позже мне было забавно прочитать, что агенты ФБР пытались торговать в S&Р-яме, но действия развивались слишком стремительно и слишком яростно. В книге "Брокеры, коммивояжеры и кроты: мошенничество и коррупция на Чикагских фьючерсных рынках" (Brokers, Bagmen&Moles: Fraud&Corruption in the Chicago Futures Markets) авторы объясняют, что два агента ФБР, внедренные на Мерк, начали торговать в S&Р-яме за пять месяцев до краха. В "черный понедельник" их трясло так же, как и всех остальных, и они понесли достаточно серьезные убытки. После исчезновения с торгового пола на небольшое время они вернулись, но обходили S&Р-яму. Они направились к ямам иностранных валют, где темп был немного медленнее.
По ходу расследования на поверхность всплывали и другие сфабрикованные обо мне истории. Один из моих знакомых, которому предъявили обвинение, сказал мне, что некоторые трейдеры, сотрудничавшие с ФБР, не хотели свидетельствовать против определенного трейдера, поскольку предполагали, что он имеет "связи с мафией". Похоже, что этим подозреваемым в связях с мафией человеком был я. Больше всего мне нравится с изумлением слушать о том, как я вызывал подозрение, когда часто объятиями и поцелуями приветствовал трейдера, которого знаю с 14 лет. Приветствие двух мужчин подобным образом – привычка Старого Света, в традициях которого я вырос, – говорило о том, что мы "члены мафии" – сообщали ФБР некоторые трейдеры.
Я допускаю: весьма рискованно говорить людям, что ФБР держит меня под наблюдением. Кто-то может подумать, что ФБР, вероятно, есть что поискать. Но правда в том, что я находился под надзором по двум причинам: одна из них – мой отец, другая – стремительная карьера трейдера. Соответственно молодой итало-американец, имеющий два красивых дома, прекрасные машины и собственный самолет, очень хорошо подходил под заранее определенную схему – более стереотипную, чем что-либо еще. По мнению ФБР, мне должен был помогать какой-то ставший притчей во языцех "крестный отец".
На торговом полу у меня тоже было много завистников, не только из-за моих успехов, но еще и из-за моей связи с двумя наиболее влиятельными игроками на Мерк – Маури и Джеком. Врагов на торговом полу у нас было предостаточно. В мои первые дни – когда у меня еще не хватало, можно сказать, чувства такта, – меня можно было считать обузой для Маури и Джека. Тем не менее Маури защищал меня не только из-за моих способностей трейдера, но и из-за его неизменно хорошего отношения к моей матери, которая была его сотрудником. Джек, преодолевший немало трудностей, выбиваясь из Саут-Сайда, прежде чем отличился в университете Нотр Дам, заработав стипендию на боксерском ринге, распознал во мне дух бойца. Джек с благодарностью относился к моей матери, бесплатно готовившей его юридические дела, когда он был молодым адвокатом.
ФБР ни разу не допрашивало меня в связи с расследованием, хотя я знал, что оно интересуется мною. Но они вошли со мной в контакт по другим причинам. Я проживал тогда в охраняемом кондоминиуме вблизи Хинсдэйла, старого и элегантного пригорода Чикаго, когда мне сообщили о визите ФБР. Когда однажды утром я выезжал на своей машине, я заметил, что молодая женщина у охраняемых ворот не была такой приветливой, как обычно. Она выглядела напуганной и раздраженной. "Здесь было ФБР и искало вас", – сказала она.
"Они здесь были, неужели?" – спросил я небрежно, бросив взгляд в зеркало заднего вида.
"Да, но я их не пустила".
"Вы уверены, что они искали меня, а не кого-нибудь другого?" Я знал, что в нашем кондоминиуме недавно поселился некий бывший политик из Chicago First Ward, против которого были выдвинуты обвинения в коррупции.
"Уверена, сегодня они искали вас. Они сказали, что хотят, чтобы я их впустила, чтобы они могли посмотреть, где вы живете. Но в колледже я учусь на юриста. Я знала, что надо спросить, есть ли у них ордер. У них не было ордера, поэтому я их не впустила".
"Очень хорошо с вашей стороны", – сказал я девушке на воротах. Я еще раз поблагодарил ее и уехал.
На следующий день я ехал вниз по хайвэю и разговаривал по телефону из машины, когда заметил в зеркале заднего вида старый "шевроле". Внимательнее посмотрев в зеркало, я увидел, что водитель держит в руках нечто похожее на фен для сушки волос с коническим наконечником. Когда он понял, что я смотрю на него, он опустил руку. Я замедлил движение, выехав на правую полосу. Старый «шевроле» поравнялся со мной и проехал дальше. Я записал его номер. У меня была возможность проверить, кому принадлежит машина. Я не был удивлен, узнав, что она числится за ФБР, лишний раз подтвердив мои подозрения. ФБР висело у меня на хвосте, а предмет, похожий на фен, очевидно, прибор дистанционного прослушивания телефонных разговоров.
Два или три дня спустя я ехал на работу, когда был подрезан машиной без номеров. Это был обычный «седан» с небольшой красной фарой на панели радиатора. Парни, вышедшие из этой машины, выглядели как агенты ФБР. "Мы работаем на Федеральное Бюро Расследований", – сказали они официальным тоном.
"Правда? Я нарушил скорость?" – спросил я, выходя из своей машины.
"Нет, вы не нарушали скорость", – ответил один из агентов, немного раздраженный моим откровенно фривольным вопросом.
"У вас есть ордер?" – спросил я спокойно.
"Нет".
"Повестка?"
"Нет".
"Хорошо, тогда… – Я достал свой бумажник, чтобы найти визитку Тома Салливана из "Jenner and Block". – Вот имя и номер моего адвоката. Позвоните ему и назначьте встречу. Я буду рад поговорить с вами".
"Вам не нужен юрист".
"Я хочу, чтобы мой юрист присутствовал", – твердо повторил я. Адвокат объяснил мне, как все это работает. Агенты ФБР вдвоем задают человеку вопросы, поскольку это дает одному агенту возможность подтверждать утверждения другого. Как только человек что-либо говорит агенту ФБР, он может свидетельствовать против себя, и в случае противоречия с этим высказыванием в будущем это уже будет федеральным преступлением.
Пока подозреваемому не начнут зачитывать его "права Миранды" перед арестом, ФБР предпочитает задавать вопросы без присутствия адвоката. Таким способом они могут задавать вопросы, на которые адвокат, скорее всего, посоветовал бы не отвечать. Большинство людей имеют склонность говорить слишком много, надеясь что-то объяснить или развеять подозрение.
"Мы хотим с вами поговорить, – сказали агенты ФБР. – Это касается некоторых из ваших друзей".
"Позвоните моему адвокату", – повторил я. Назначьте встречу. Я поговорю обо всем, о чем вы хотите". Я не пытался как-то извернуться, а просто хотел разговаривать с ФБР в более спокойной обстановке и в присутствии адвоката.
Один из агентов подошел ко мне ближе. "Это не имеет никакого отношения к фьючерсам или Мерк", – сказал он.
Агенты ФБР перечислили имена примерно 12 известных членов мафии, которым недавно было предъявлено обвинение. "Мы хотим поговорить с вами об этих ваших друзьях".
"Моих друзьях! – усмехнулся я. – Послушайте, вы знаете, что мне знакомы некоторые из этих имен в связи с моим отцом. Но если вы действительно все эти годы занимались расследованием организованной преступности, то знаете, что у меня нет с ними никаких дел".
Агенты на момент замолчали. Потом один из них снова заговорил, предлагая мне то, что, по его мнению, возможно, могло заинтересовать меня в сотрудничестве с ними. "Вы хотите знать, почему был убит ваш отец?" – спросил он.
"Это вернет его?" – спросил я.
"Нет", – ответил агент.
"Тогда я не хочу этого знать". Я сел в свою машину и уехал. Больше ФБР не выходило на меня и не звонило моему адвокату.
Находиться под расследованием крайне неприятный опыт. Но я получил определенные жизненные уроки, научившие меня знать свои конституционные права. Я знаю, как этими правами пользоваться. Если полиция задает вопрос человеку под подозрением, в 9 случаях из 10 мысленно они уже считают этого человека виновным. Они просто хотят выяснить, удастся ли им выдвинуть обвинение, чтобы этот человек предстал перед судом. Я всегда вспоминаю мудрые слова моего отца: ФБР не задает тебе вопросов, на которые, по их мнению, у них уже есть ответ. Начиная с девятилетнего возраста, я видел, если кто-то становится мишенью расследования, уже нельзя просто пытаться что-то объяснить и откреститься от этого. В некоторых случаях, когда вам предъявлено обвинение, вы можете доказать свою невиновность с помощью свидетельских показаний. Но труднее всего защищаться, если вы сталкиваетесь с сфабрикованным ложным обвинением.
Это тяжелые жизненные уроки, особенно если они получены в молодом возрасте. Но мне пришлось их усвоить вскоре после смерти отца в 1979 году. Я столкнулся с затруднительной ситуацией. Появились вопросы, на которые было необходимо ответить, и были проблемы, которые следовало выбросить из головы. Люди, виновные в смерти моего отца, находились с одной стороны. Они знали, как мы любили отца, как он ставил нас на ноги. Именно поэтому для меня не стало сюрпризом, что кое-кто считал, будто мы с Джоуи можем попытаться отомстить за своего отца.
С другой стороны, находилось ФБР, которое хотело знать, знаем ли мы что-либо о смерти отца, если да, то что именно. Двое агентов ФБР приходили к нашим дверям еще до похорон отца. "Нам нечего вам сказать", – сказал я им, не позволив пройти дальше коврика перед входной дверью.
"Мы всего лишь хотим задать вам несколько вопросов", – настаивали они.
"Вот что я вам скажу. Мне нечего вам сказать". Я закрыл дверь и повернул замок, но знал, что это не последний их визит.
После смерти отца я чувствовал такой гнев и такую боль, что отчаянно нуждался поговорить с кем-то, чтобы понять, как все произошло. У меня появился такой шанс, когда нас пришел навестить один из его друзей, человек, которому, как говорил отец, я мог доверять во всем. Он любил моего отца как родного. Не было ничего, что бы он не смог сделать для нас. Всем своим сердцем я чувствовал, что могу доверять ему. Он взял на себя обязательство поручиться за нас с Джоуи в кругу людей, которых знал он и мой отец. Он дал свое слово, что мы с братом не будем мстить. Этот человек взял на себя ответственность за нас. Тем самым он помог мне покончить с моей собственной душевной войной.
Надо понимать, что мой отец никогда бы не стал спрашивать, что делать, если бы пострадал кто-то из членов его семьи. Он был сам себе командир, и в таком вопросе он обо всем позаботился бы сам. Но, что мог сделать я в свои 22 года, только что закончивший колледж? Но что еще более важно, какое решение было бы правильным по отношению к моей матери, моему брату и самому себе?
Друг моего отца сел за кухонный стол напротив меня, сложив руки на груди. Я хотел увидеть в нем силу и руководство к действиям, но было ясно, что он глубоко подавлен смертью отца. Тем не менее он пришел ради меня и дал совет, который шел из его сердца и его опыта. "Льюис, – начал он, – жизнь твоего отца была его жизнью. Я знаю, тебе тяжело понять, что произошедшее с твоим отцом просто бизнес. И для меня тяжело это понять. Но мы не можем ничего с этим поделать. Для вас с братом ваш отец хотел чего-то абсолютно другого. Теперь нам надо жить собственные жизни. Нам надо оставить это в прошлом".
В моих мыслях я постоянно слышу эхо того, что отец говорил мне бесконечное число раз: «Я делаю то, что я делаю, чтобы тебе не надо было этого делать».
Я понимал, о чем говорил мне друг моего отца. Несмотря на гнев, горевший у меня внутри как напалм, я должен был уйти в сторону. "Льюис, если мы узнаем, кто сделал это с твоим отцом, я буду там с тобой, – сказал он. – Но это то, что я никогда не узнаю, потому что я был связан с твоим отцом. И ты этого никогда не узнаешь. Будем ли мы что-то делать? Сможем ли мы когда-нибудь что-то сделать?"
"Нет, – сказал я, но в душе, движимый собственной болью и гневом, я хотел сказать "да". – Я только не могу поверить, что они могли так поступить с ним. Я не могу поверить, что отца могли так подставить". Отец всегда казался мне неуязвимым. Внезапно, первый раз в своей жизни, я почувствовал свою уязвимость.
"Льюис, – повторил друг отца. – Отойди от этого. Это война, в которой никогда нельзя победить".
Он мог прочитать по моему лицу, что я все еще не успокоился. "Льюис, – добавил он, – что для тебя важнее: что уже случилось или то, куда ты пойдешь дальше?"
Я знал, его слова правильные. Главным вопросом для моего отца всю его жизнь было будущее его сыновей. В тот день я закрыл дверь в прошлое моего отца, и закрыл ее навсегда. Потом были похороны.
В день прощания с отцом отдать дань уважения к нему пришли сотни людей. Там были мужчины, которых я помнил смутно, и те, кого я никогда раньше не видел. Они входили тихо и шептали: "Мне нельзя здесь быть, но я плевал на них. Я должен попрощаться с Тони". Я знал, что их беспокоило – ФБР будет следить за теми, кто пришел на похороны.
По мере того, как люди приходили прощаться весь день и весь вечер, я видел моих друзей, друзей моего брата и мою старую футбольную команду из средней школы, члены которой пришли на мессу. На похороны пришли даже сверстники отца, с которыми он играл в футбол 30 лет назад. Прибыло так много людей, что распорядителю похорон пришлось открыть все имеющиеся комнаты.
К гробу медленно подошла молодая женщина. Она шла на костылях, ее ноги, разбитые полиомиелитом, были в металлических шинах. "Меня зовут Пэтти, – сказала она мне. – Ваш отец был хорошим человеком. Когда меня уволили, он взял меня на работу".
"Правда?" – спросил я, видя эту женщину впервые.
"Да. Он платил мне $500 в неделю за то, что я сидела с рацией в машине. Она застенчиво улыбнулась. – Я следила за ситуацией, когда он играл в кости".
В день похорон отца в церковь пришли 300 человек. Вел службу отец Фил, местный священник. Он часто приходил к отцу с какими-то серьезными проблемами. Отец обычно отправлял сбежавших детей обратно к родителям, давал им денег и оплачивал автобус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39