А пока мы расплачиваемся, эти твари находят себе нового дурака! – с болью в голосе воскликнул Клавдий Питерсон.
– Значит, вы думаете, что он искал женщину, а не Рея Джунти?
– Он искал Джунти, и он нашёл Джунти, – упавшим голосом произнёс Клавдий Питерсон. – А разговорами он просто убивал время. Ему надо было чем-то себя занять, когда он сидел тут, на вашем месте, и глядел в окно.
– Как же, в таком случае, он не заметил своего противника?
– А кто это вам сказал, что он его не заметил? Очень даже заметил. Сразу послал меня за спичками. Только я отошёл к стойке, и вдруг… – Клавдий Питерсон горестно всплеснул руками. – Бац-бац-бац! Все в дыму, все кричат, а Рея и след простыл. Только бедняга Руди сидит на стуле, как живой. Голову вот так положил на стол, вроде задремал. А стол уже весь в крови…
Он щелчком сбил очередную невидимую крошку с клетчатой скатерти.
– Вот он и нашёл то, что искал… – заключил Клавдий Питерсон и поднял стакан.
– Нет, – сказал Альвино. – Он не искал Джунти.
– Почему вы так думаете? – спросил полковник у индейца.
Альвино выпил своё виски, бесшумно опустил стакан, припечатав его к скатерти, и сказал Питерсону:
– Твой долг – двадцать.
– Я записываю, записываю, – закивал головой должник.
– Хорошее виски, – сказал индеец.
Полковник понял намёк и откупорил бутылку. Индеец проглотил «огненную воду» так запросто, словно это было молоко, и сказал:
– Джеронимо.
Полковник Мортимер задержал свой взгляд на лице собеседника чуть дольше, чем это дозволялось правилами общения с индейцами. Но терракотовое лицо Альвино привыкло к дерзким взглядам белых братьев.
– Он говорил слишком много, – пояснил Альвино, не шевеля губами. – Он спросил все у всех. Когда я ищу белую лошадь, я буду спрашивать про чёрную.
– Значит, он ничего не спрашивал только о Джеронимо? – уточнил полковник, и индеец важно кивнул.
Вождь апачей, старик Джеронимо, всегда считался главным противником белого населения на западе. В своё время его даже судили заочно и приговорили к повешению. Взять его не могли, потому что он укрылся в Мексике и совершал набеги оттуда. Мексиканцы всё же ухитрились его изловить и выдали федеральным властям. Поскольку это были уже новые власти, проводившие Политику Мира, они не стали вешать Джеронимо, а предоставили ему и всему его клану превосходную резервацию в пустынях Аризоны. Долгое время Джеронимо обитал в резервации, иногда совершая оттуда редкие вылазки против особо наглых белых поселенцев.
Но совсем недавно он прослышал, что власть у белых снова переменилась, и новые хозяева страны не забыли о его старых проделках. Доброжелатели донесли неприятную новость о том, что давний смертный приговор, оказывается, остался в силе. И Джеронимо снова исчез из резервации, спасаясь от петли.
А среди белых поселенцев снова усилились панические настроения, и все меньше новых ферм появлялось на западных границах. Этот Джеронимо ощутимо тормозил развитие прогресса и цивилизации. Так почему бы агентству Пинкертона не заняться его персоной?
– Джеронимо… – задумчиво повторил полковник Мортимер.
Его внимание отвлёк всадник, появившийся на площади, державший карабин в руке, стволом вниз. Конь кружился на месте, в то время как наездник внимательно оглядывал утлы площади и окна окружающих домов. Вот он поднял руку с карабином над головой, подскакал к почтовой станции и спешился, воткнув карабин в гнездо у седла. Через несколько секунд послышался грохот приближающейся кавалькады, и на площадь вылетели разгорячённые кони эскорта, а вслед за ними появилась и четвёрка, тянувшая за собой дилижанс.
На площади сразу стало тесно. Всадники, крепкие парни, увешанные оружием, спрыгивали на землю и отводили лошадей к коновязи. Дверцы дилижанса распахнулись, и оттуда выбрались трое вооружённых охранников. Они направились к салуну, а из почтового офиса уже выскочили клерки в голубых рубашках, чтобы тут же исчезнуть в дилижансе.
Охранники, громко топая грубыми сапогами, подошли к стойке бара.
– Эй, Бобби, а ну-ка достань нашу бутылку из-под прилавка! Да поживее, у нас мало времени! Ты же видишь, мы и присесть не успеем!
Полковник поймал на себе беглые изучающие взгляды охранников. Небрежно прислонившись к стойке бара, они перебрасывались короткими репликами и беспечно посмеивались, радуясь скорому окончанию рейса. Но глаза всех троих цепко охватывали и площадь, которую они видели через окна, и широкую улицу, видную в дверном проёме, и фигуры трёх пьянчужек за угловым столиком.
Чтобы не вызывать подозрений, полковник отпил из своего стакана и поставил его обратно на стол с излишним стуком, слегка расплескав виски. Охранники отвернулись от него. Этот благообразный джентльмен не стоил их внимания, как и те двое бездельников, что пьянствовали вместе с ним в разгар рабочего дня.
Горечь, тоскливая горечь на миг охватила полковника. Эти крепкие парни презирали его, а ведь он много лет командовал как раз такими парнями, любил их, и берег, и водил за собой под пули и картечь, водил на смерть и сам был готов погибнуть вместе с ними. Тёплое чувство солдатского братства вспоминалось ему каждый раз, когда он встречал тех, кто был похож на его рейнджеров. И ему было всё равно, на чьей стороне они воевали двадцать лет назад.
Охранники почтового дилижанса были моложе его, и война, скорее всего, была только частью их детства. Но и такой молодёжью полковник успел покомандовать на индейском фронте. Там всё было не так, как в Гражданскую. Они уже не бились за свободу, не защищали родной дом, они всего лишь выполняли приказы правительства и иногда защищались. Всё было не так, как раньше, но раны были настоящими, и кровь была такой же красной, и могильная земля такой же холодной. Война оставалось войной, а солдаты оставались солдатами.
Полковник снова почувствовал, на какое дно опускается он в погоне за Индио, и это длится уже пять лет. Будет ли его возвращение более коротким? И будет ли оно, возвращение?
Продолжая балагурить, охранники расплатились с буфетчиком и пошли к выходу. Судя по тому, как небрежно и естественно они носили оружие, это были опытные люди, и полковник подумал, что Индио не так легко будет справиться с ними, если он и решится напасть на их дилижанс.
– Ва… Ва… Ваше преосвященство, я хотел спросить у вас, – пробормотал Клавдий Питерсон, опуская голову на стол и складывая руки под щекой. – Вы только… Никуда не исчезайте…
– Убрать его? – спросил Альвино.
– Незачем, – полковник встал, закупорил бутылку и положил её в свою дорожную сумку. Но, вспомнив кое-что, тут же достал обратно, откупорил и плеснул виски в стакан индейца. – В счёт его долга.
– Осталось девятнадцать.
– Я ищу фургон, – сказал полковник. – Армейский фургон, передние колёса обтянуты холстом, на задних – голые железные ободья. На правом борту след оторванного ящика.
– Три ночи назад он был здесь, – сказал Альвино. – Уехал в сторону Эль Пасо.
– Спасибо за содержательную беседу, – сказал полковник. – Кстати, чем вы занимаетесь в «городе белых»?
– Живу, – ответил индеец.

ПОБЕГ В ПУСТЫНЮ

Тюрьма Аламогордо имела всего лишь одно, но очень важное преимущество перед всеми остальными тюрьмами штата Нью-Мексико. Из неё никто никогда не убегал, потому что бежать было некуда. До ближайшего соседнего жилья отсюда было миль семьдесят в одну сторону, миль сто в другую, но пройти эти мили было не так-то просто. Одна-единственная дорога, которая начиналась у ворот тюрьмы и проходила сквозь городок, через пару миль превращалась в еле заметную тропу, круто подымавшуюся в горы. С юга и с севера к тюрьме подступали белые пески пустыни Чихуахуа. Если двинуться на запад по руслу пересыхающей речки, то через десяток миль можно попасть в долину Тулароза, в объятия гостеприимных апачей. Любой, кто слышал об апачах хотя бы краем уха, предпочёл бы сгнить в тюремной камере, чем познакомиться с ними.
Обдумав все особенности географического положения тюрьмы, О'Райли понял, что выкрасть Санчо Переса будет несложно. Полковник Мортимер посетил тюрьму, воспользовавшись дорогой через горы. О'Райли решил подобраться к Аламогордо со стороны пустыни.
Его пятнистая лошадка принадлежала к редкой породе лошадей, аппалуза, и была выведена индейцами племени Нейпире. Она чувствовала себя одинаково уверенно и среди скалистых гор, и среди безжизненных песков, и даже там, где сам О'Райли начинал боязливо ёжиться – среди зарослей кактусов. Досталась она белым совсем недавно, когда остатки племени насильно переселили в Оклахому после неудачной попытки сбежать в Канаду. Племя преодолело на своих лошадках две тысячи миль, но было перехвачено в тридцати милях от канадской границы.
Лошадки этой породы невысокие, лёгкие, но необычайно работоспособные и умеют пробираться между кактусами, не задевая их и не наступая на колючки, валяющиеся на земле. Все прочие животные относятся к кактусам с гораздо большим почтением. И олени, и пумы, и койоты огибают заросли кактусов стороной, даже если спешат. О'Райли не раз приходилось пересекать на своей аппалузе такие места, где жили только юркие кенгуровые крысы, кошачьи хорьки да вездесущие птицы, не боящиеся колючек.
К тому же пустыня, лежавшая между Эль Пасо и Аламогордо, была вовсе не такой уж безлюдной, как принято было думать. Мир становился все теснее и меньше. И то, что вчера казалось недостижимым, завтра будет в одном шаге от тебя. По крайней мере, в этом был уверен старина Кеннеди, который отправил земляка в нужном направлении.
Выехав из Эль Пасо задолго до рассвета, к обеду О'Райли остановил коня у палаточного лагеря посреди пустыни. Грузовые фургоны, стоявшие кольцом вокруг дюжины брезентовых палаток, свидетельствовали, что здесь ещё опасались индейцев. Однако землекопы, сидевшие под длинным навесом с дымящимися мисками в руках, были безоружны. О'Райли заметил вдалеке троих всадников с ружьями. Было очевидно, что здесь никто не мешает прокладывать очередную железнодорожную нитку. Возможно, индейцы не знали об этой стройке, как не знал о ней почти никто в самом Эль Пасо. Пройдёт каких-то два-три года, и на линии Эль Пасо – Аламогордо будут курсировать пассажирские поезда. Тогда, конечно, и тюремщики будут более бдительными. Но это благословенное время ещё не наступило, и О Таили поспешил воспользоваться предоставленными возможностями.
Он привязал коня в тени длинного навеса, под которым стояли, обмахиваясь хвостами, четыре осёдланные лошади.
– Ты из города, братец? – подошёл к нему краснолицый крепкий старик в соломенной шляпе и дырявом комбинезоне, надетом на голое тело.
– Да, – кивнул О'Райли. – Мне бы с Динглом повидаться.
– С Динглом, говоришь? А ты сам-то откуда?
– Из города, – терпеливо повторил О'Райли.
– Так тебе Дингл нужен… А кто тебя к нему послал?
О'Райли сдвинул шляпу на затылок и постарался изобразить дружелюбную улыбку:
– Один его дружок. Дружку этому вчера сто двадцать лет стукнуло, он побрился, слез со своего сундука, разогнал тараканов со стола и сидит, ждёт гостей.
Выдав такую длинную фразу, О'Райли тут же закурил огрызок сигары, чтобы перевести дух. Он отвык от таких церемоний, но со стариками нельзя разговаривать запросто, как, например, с Малышом Кавано. Особенно, если от него так многое зависит.
Старик прищурился, и его тонкие бесцветные губы растянулись в улыбке во всю ширину лица, подставляя солнцу и ветрам дюжину жёлтых кривых зубов.
– Эге, да ты, значит, от Патрика Кеннеди прибыл? Ну тогда знай, что если хочешь увидеть Дингла, то возьми вон там, за печкой, железную щётку да протри себе оба глаза. А если хочешь передать Динглу привет, то положи свою бутылку прямо в мой карман, потому что меня уже шестьдесят лет зовут Динглом, а других Динглов до самого Альбукерка ты не найдёшь.
С этими словами старик выпятил свой живот, подставляя О'Райли большой нагрудный карман комбинезона. Как только карман обвис под тяжестью тёмно-зелёной бутылки из лавки Фитцджеральда, Дингл цепко подхватил О'Райли под локоть и повёл за собой к палатке, стоявшей отдельно от других.
– Вот моё королевство, и я тут король, – провозгласил старик, оттягивая полог и широким жестом приглашая О'Райли внутрь. – Только сигару затуши. Сам знаешь, братец, как тяжело возить сюда динамит. И если рванёт, меня потом долго возчики ругать будут.
– Поделишься? – спросил О'Райли, окинув взглядом деревянные ящики с пугающими надписями и рисунками.
– Отчего же не поделиться с хорошим человеком. Ты ведь, как я понимаю, не просто так сюда завернул?
– Не просто так.
– Даже не верится, – Дингл хлопнул в ладоши. – Семнадцать лет прошло. Семнадцать лет! И Патрик Кеннеди наконец решил вернуть должок!
– Какой должок? – насторожился О'Райли.
– Как это, какой должок? – улыбка на лице Дингла мгновенно исчезла, и губы сжались в белую щель. – Как это? Двадцать три доллара! Двадцать долларов и три доллара! Семнадцать лет я жду, когда он вернёт мне должок! Да я его и на том свете достану, только уже с процентами! Как это, какой должок? Тогда какого дьявола ты сюда притащился!
– Да передал он, передал какие-то деньги, – начал выкручиваться О'Райли. – Только я и не думал, что это должок.
– Передал? Так чего ты ждёшь?
– Вот, в целости и сохранности, – О'Райли полез в боковой карман и, не вынимая руки, отделил три бумажки от пачки, которую дал ему полковник. – Вот он, должок.
– Ого, тридцать долларов? Глаза меня не обманывают? Он там, на своём сундуке, совсем сдурел, или ослеп, или станок печатный завёл? – Дингл посмотрел банкноты на свет, похрустел на сгибе. – Вроде настоящие. Да ты садись, устраивайся, рассказывай. Как там этот хрыч, все помирает? Знаешь, сколько мы с ним шпал уложили, сколько костылей забили? Держи стаканчик, да не кривись, не кривись: он чистый, только мутный.
О'Райли не торопился проглотить содержимое своего «мутного» стаканчика, потому что знал – вторую порцию ему не нальют, и надо растягивать эти жалкие капли, чтобы Дингл в своих воспоминаниях дошёл хотя бы до Промонтори, штат Юта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32