— Я всегда считал, что классиков следует изучать, — Холден улыбнулся.
— Arma virumque cano, Trojae qui primus ab oris… — Смит посмотрел на языки пламени, лижущие каминную решетку. — «Энеида». «Оружье пою я и мужа, что первый от берега Трои…» Кажется, так это в переводе.
Глава одиннадцатая
Юджин Хеклер смотрел на человека, именовавшего себя президентом.
Вид у него был не радостный.
— Вы не одобряете, — произнес стоявший рядом Хобарт Таунс.
— Я? Нет, сэр.
Президент Роман Маковски вел допрос с помощью электродов доктора Мастерсона. Допрашиваемый, морской офицер, который, судя по всему, уже был готов поддаться, теперь вновь упорствовал, не желая присягнуть на верность новому президенту. Это был молодой небритый лейтенант с перебинтованными ступнями. Его привезли сюда одним из первых и несколько раз заставляли ходить в одних носках в ледяной воде. Так он потерял один палец на левой ноге и два — на правой.
Президент Маковски уменьшил напряжение до минимума.
Электроды были прикреплены к яичкам, соскам и языку юного офицера. Моряк упорно не поддавался воздействию тока. Президент Маковски очень медленно, словно ждал этого момента всю жизнь, повернул рубильник, усиливая ток.
Тело молодого моряка стало трястись, словно в пароксизме лихорадки.
Подождав несколько больше, чем казалось Хеклеру благоразумным, президент ослабил напряжение.
Фельдшер, работавший с доктором Мастерсоном, надел резиновые перчатки и, подойдя к офицеру, убрал электроды с почерневшего, кровоточившего языка.
— Ты будешь сдаваться, сынок? — спросил Мастерсон.
— Тебе нужно всего лишь перейти на мою сторону, парень, — сказал Маковски.
Очевидно, этих слов не следовало произносить. Морской офицер почернел и вымолвил:
— При всем уважении… уважении к вашей должности, сэр… сэр… идите вы на…
На лице Маковского замелькали красные пятна. Он спросил:
— Доктор Мастерсон, что произойдет, если снять повязки с ног этого человека и поставить там дополнительные электроды?
— Я, гм, предполагаю, господин президент, — помолчав, ответил Мастерсон, — что это вызовет очень острую боль. Раны после ампутации не зажили, и, господин президент, это могло бы…
— Мне все равно. Развязывайте. Я хочу взглянуть, что будет.
Хеклер заметил, как он сжимает и разжимает кулаки.
Стоявший рядом с ним Таунс чуть слышно прошептал:
— Вам надо бы посмотреть на женщин, выходящих из его спальни в Белом доме.
Хеклер бросил беглый взгляд сперва на лицо Таунса, затем на лицо молодого моряка. Этот человек не сломается.
— Господин президент, простите, но у меня есть здесь еще обязанности, — сказал он.
— Кишка тонка поглядеть, Хеклер.
— Я — комендант, господин президент. У меня правда много дел здесь.
— Найдете мне еще одного, когда с этим закончим. Дело презанятное.
— Я спрошу доктора Лигета, господин президент.
— Да, сделайте это, Хеклер.
Юджин Хеклер еще раз посмотрел на Таунса. Тот улыбнулся.
Хеклер повернулся и вышел, ощущая приступ тошноты…
* * *
Дмитрии Борзой смотрел; подслушивающих устройств при нем не было. Глядеть на двух людей, занимающихся сексом, не доставляло ему, в отличие от Монтенегро, особого наслаждения.
Сидевший в раскладном кресле рядом с Борзым Косяк, очевидно, очень возбудился.
— Только посмотрите, мистер Джонсон!
Борзой насмотрелся достаточно.
Рикардо Монтенегро почесал оспинку на щеке и закурил сигарету, не отводя взгляда от телеэкрана.
— Не правда ли, этот Тэд Борден — хороший жеребец, — произнес он.
— Да, — благоразумно согласился Борзой, — настоящий жеребец.
— Ты знаешь, я никогда не видел, чтобы Эмма так реагировала. У нее громадный потенциал. Когда она уйдет от Бордена, приведи ее ко мне, Косяк.
— Да, сэр.
Дмитрий Борзой посмотрел на Косяка. За время знакомства с этим пареньком он по-отцовски привязался к нему. Конечно, Борзой понимал его недостатки, но видел, что преданность искупает их. Он не мог противиться своим чувствам.
— Косяк, почему ты смотришь?
— Мистер Джонсон? — Рифер взглянул на него.
— Почему ты смотришь на это? Разве здесь нет девушки, с которой ты бы мог побыть?
— Да, но…
— Но?
— Такие вещи видишь не каждый день.
— Да, это уж точно, — Борзой кивнул. Он был разочарован. Но не в Тэде Бордене. У того юноши были все достоинства: хорош в бою, при необходимости жесток и, очевидно, хорошо умеет очаровывать женщин.
Последнее качество очень поможет при создании его имиджа как симпатичного лидера «Фронта Освобождения Северной Америки».
— Если бы мы показали это по телевидению, то половина женщин этой блядской страны перешла бы на нашу сторону, едва взглянув на него, — восторженно сказал Монтенегро.
Борзой посмотрел на его лицо, но не сказал ничего. Глаза у Монтенегро расширились, губы увлажнились. Может, именно поэтому он стегал женщин тяжелым ремнем. Может, он вообще не совсем нормальный! Борзой внезапно подумал: «А за кем, собственно, Монтенегро больше следит на мониторе: за мужчиной или за женщиной?»
Борзой закурил сигарету, воспользовавшись этим как поводом отвернуться от экрана. Ноги его все еще болели после перелома, мускулы судорожно напрягались.
Настанет день, и Холден получит свое.
И, возможно, Тэд Борден поможет ему в этом.
Глава двенадцатая
Роуз Шеперд сидела в пилотской кабине рядом с Честером Литлом. Тот был, как всегда, хмур и не говорил ни слова. Она сама завела беседу.
— А до Колорадо, где мы поменяем самолеты, ведь долго лететь?
— Да.
— Вы когда-нибудь летали с таким грузом: оружием, патронами и тому подобным?
— Нет.
— Почему вы стали летчиком?
Он пожал плечами, по-прежнему не смотря на нее.
— Самолеты всегда несколько пугали меня, — сказала Рози, вглядываясь в окружавшую их тьму. — Полеты меня не особо беспокоят, но вот на взлете и посадке я нервничаю. Кажется, что на мне сглаз какой-то, понимаете? Тогда, когда за рулем кто-то другой.
Он не сказал ничего.
— Вы женаты? — глупый вопрос. Ее голос звучал, словно со сцены.
— Ага.
— Давно?
— Двенадцать лет.
— И дети есть?
— Ага.
Роуз закурила, выпуская сигаретный дым на ветровое стекло. Что за ответ!
— И сколько?
— Трое.
Наконец он что-то сказал. Но секс — такая тема, что не требует от собеседника особых талантов.
— Мальчики, девочки?
— Да.
— И, — она едва не сказала «черт возьми», — сколько одних и других?
— Два мальчика, одна девочка.
— Сколько им?
— Одиннадцать, девять, семь.
— Кому именно? — Он что, на шифре разговаривает?
— Мальчикам — одиннадцать и девять.
Значит — дочке семь.
— Ваша жена работает?
— Угу.
— Чем она занимается?
— Телефонами.
— Телефонная компания?
— Нет.
— Телефонистка?
— Ага.
— Где вы выучились летать?
— В армии.
«Чьей армии?» — хотелось спросить ей, но она задала другой вопрос:
— Как скоро мы доберемся туда?
— Еще два часа.
— Тогда мы сменим самолеты?
— Угу.
— Вы знаете другого пилота?
— Ага.
— Он хороший?
— Она.
— Она хорошая?
— Угу.
Роуз Шеперд стала думать, что ей надо было взять с собой книгу.
Она потушила сигарету и, повернув голову, опустила ее к крошечному окну, воспользовавшись сложенной курткой, как подушкой. Может, ей удастся уснуть…
* * *
— Как мы знаем из недавней истории, сама воина длилась более четверти века. Но переломный момент в борьбе с «Фронтом Освобождения Северной Америки» и его сообщниками в правительстве Соединенных Штатов — такими, как Роман Маковски и Хобарт Таунс — настал около двадцати четырех лет назад. Американский народ наконец сплотил свои ряды вокруг организации «Патриотов» и вступил в битву. После резни в столице и последующей атаки на форт Маковски рядовой американец больше не мог терпеть всего этого, считать, что ничего не происходит, считать, что насилие совершается не над ним, а над другими, считать, что личные свободы, гарантированные Биллем о правах, только временно ограничены и не имеют основополагающего значения. Американский народ стал понимать, что свобода слова, свобода собраний, свобода от незаконного обыска и задержания, свобода иметь и носить оружие — неотъемлемое качество Соединенных Штатов. Американцы начали понимать, что на них надели цепи основанного на неравенстве феодального общества, общества, от которого их пращуры эмигрировали в Америку. И надело эти цепи правительство, которое пожелало не представлять народ, а править народом.
— Действительно, — продолжал он, — нас, наверно, должно что-то шокировать, чтобы, выйдя из состояния самодовольства, мы крикнули «Хватит!». И это наконец случилось.
Глава тринадцатая
Утро было солнечным, безоблачным и холодным. Лем Пэрриш потрогал рукоятку револьвера «смит-и-вессон» здоровой рукой. Выбраться из столицы было безумно опасно, но в глубине души он хотел никогда не возвращаться туда. Жена его была в безопасности, и он мог присоединиться к ней. Автофургон катил по сельской дороге, и Лем смотрел на голые зимние деревья.
Здесь даже пахло свободой.
Такого еще не было в его жизни. Раньше он много раз испытывал отвращение, когда, гоняясь за новостями, пытался откопать правду, а находил грязь. Но никогда прежде его профессия не доставляла ему столько огорчений.
Слишком много представителей пишущей и электронной прессы следовали официальной правительственной линии, согласно которой все преступления были на совести «Патриотов», солдаты из президентских «Ударных отрядов» были героями, а «Фронт Освобождения Северной Америки», скорей всего, являлся народным движением, желающим для страны благотворных перемен.
«Свобода печати само собой необходима, но преступление — высказываться против правительства в такое кризисное время, как наше. Ведь мы не имеем доступа к тайной правительственной стратегии, даже не знаем, что правительство говорит публично для того, чтобы дезинформировать так называемых «Патриотов», заливающих страну кровью. Поэтому я говорю, что мы должны остановиться и подумать, прежде чем открыть рот. И тогда никому не надо будет бояться, что его арестуют по подозрению в призывах к мятежу, и правительство спокойно будет заниматься своим делом — обеспечением безопасности наших улиц, домов и предприятий.
Мы, американцы, привыкли к обыскам с санкции прокурора. Но для того, чтобы справиться с нынешним необычайным кризисом, необычайным по самой своей природе, требуются и необычные меры. Нет, мне самому бы не нравилось, если б кто-то вломился ко мне в дверь среди ночи и принялся обыскивать дом. Но у меня нет оружия, нет радиопередатчика, нет никакой контрабанды. Так чего мне бояться? Да, это некоторое неудобство, но правительство заплатит за новую дверь. По крайней мере, я смогу ночью спать крепче, зная, что мое правительство использует все возможные средства для того, чтобы защитить мою семью, чтобы справиться с заполонившими улицы отъявленными головорезами. Во имя общего блага необходимо идти на жертвы.
Когда за время нынешнего небывалого экономического спада вы устраивали вечеринку, где бы собиралось более шести взрослых? Так о чем же столько говорить. Чтобы помочь нам преодолеть кризис, президент Маковски издал Указ — по-моему, очень разумный — о том, что для любого собрания, где присутствует более шести взрослых людей, требуется простое, легко доступное разрешение. Вы обращаетесь в штаб «Ударных отрядов», либо придя туда, либо по почте, либо даже по телефону. Просите дать письменное разрешение. Вам присылают бланк с оплаченным ответом. Надо лишь ответить на пару вопросов — назвать присутствующих людей, цель собрания и тому подобное. Вот и все. Затем отправляете конверт по почте, оставляя дубликат бланка у себя. И автоматически получаете разрешение. А кроме того, обретаете душевный покой, зная, что недозволенные собрания — такие, как тренировки «Патриотов», сборища бандитов и так далее — теперь легче обнаружить, предотвратить, прервать. Зная, что нарушителей закона теперь легко упрятать за решетку и убрать с улиц, сделав наши города безопаснее для вас и ваших семей. Это временная мера, но, несомненно, необходимая. Я, например, был бы рад, если бы эта мера оставалась в силе и после того, как кризис будет взят под контроль. Она станет мощным оружием для борьбы с растущей наркоманией и сдерживания уличной преступности. Давайте прислушаемся к доводам президента Маковски.
В современном обществе оружие не имеет места. Оно присутствует лишь в руках армии и полиции. Разве не было б прекрасно, если б Америка стала такой страной, как Англия, где даже полиции не нужно носить оружие? В Японии ношение оружия запрещено законом уже давно, и уровень преступности, в частности, насильственной преступности, в этой стране настолько низок, что каждый американец должен стыдливо склонить перед ней голову. Тот факт, что незначительное число мужчин обладают психосексуальной склонностью убивать беззащитных зверей и птиц, абсолютно не означает, что этим людям дано право ходить со своими разрушительными орудиями и убивать направо и налево. А ведь именно это и происходит, не так ли? Я приветствую недавно изданный билль президента Маковски, согласно которому владение нелегально приобретенным огнестрельным оружием или ножом, не предназначенным для домашней работы, с длиной лезвия свыше трех дюймов наказывается штрафом в двадцать пять тысяч долларов и лишением свободы на срок до пяти лет. Такой жесткий закон следовало ввести еще несколько десятков лет назад. Надо подумать, что имели в виду отцы — основатели государства, когда вводили поправку к Конституции, разрешающую ношение оружия. В те дни народ сталкивался с дикарями-индейцами: апачами, сиу и команчами. Возможно, было и правильно, что два века назад обычные люди имели доступ к оружию, но дикого Запада давно больше нет и нельзя больше мириться с десятками тысяч убийств, совершаемых ежегодно, посредством финок, навах, револьверов, пистолетов и штурмовых винтовок. Президент Маковски — это первый президент в истории, выступивший против оружейных лоббистов, объединившихся в «Фонд защиты второй конституционной поправки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18