Единственное, что сделали, — изменили фамилию, правда, не очень сильно, оставив вполне родные имя и отчество. Так Беклемишев стал Веклищевым Вадимом Александровичем, работником следственного отдела Главного управления уголовного розыска, майором милиции. В звании его понизили — уже два года он носил погоны подполковника. Правда, эти самые погоны Вадим не видел на своих плечах еще с курсантских времен.
Был, правда, случай, когда Дед разъярился по поводу очередной вернувшейся группы — она разгромила два ресторана, райотдел милиции, пост ГАИ, угнала «Мерседес» депутата Госдумы с ним вместе и джип, укомплектованный его охраной. Скандал с милицией затерли, рестораны списали на заезжих хулиганов, а депутат и охрана нашлись на второй день в Наро-Фоминске, в местном вытрезвителе, в беспамятном состоянии.
Олег Петрович в расстроенных чувствах объявил, что через двое суток проводит строевой смотр всего личного состава в парадной форме одежды. Паника среди его орлов случилась необыкновенная. Если у кого и оставались отдельные элементы формы, то где-то на уровне сапог для выхода на рыбалку или еще лейтенантской фуражки, измызганной сыном во время игр в войну.
К утру кризис дошел до критического максимума. Одинокие счастливчики, занявшие мундиры у знакомых, боролись с перешиванием погон, петлиц и надраиванием сапог. Остальные находились в глубоком унынии и строили утопические планы своего экипирования. Самое реальное предложение поступило от Самсона: бомбануть Центральный военторг.
К всеобщему облегчению, к полудню прошел отбой предстоящего мероприятия. Разведка донесла, по одной версии, что Дед сам не нашел парадного кителя, а по другой — не смог развесить на этом кителе все свои ордена и медали — места на груди не хватило.
Документы, командировочные, официальные материалы, билеты на дорогу, инструкции по связи и финансированию — все было подготовлено и решено. Самое неприятное Станислав Сергеевич оставил напоследок. Вместе с Вадимом для проведения расследования в Сьерра-Марино летел следователь Генеральной прокуратуры по особо важным делам. Причем Викинг находился в скромном положении подчиненного и помощника в связи с дефицитом кадров и большой загруженностью прокурорских работников. Протесты и отказы категорически не принимались. Возбуждено уголовное дело, и порядок его ведения нарушить возможности не было.
Вадим чертыхался в душе, понимая, что навязываемый спутник будет сковывать его, но поделать ничего не мог. Стариков добавил, что следователь прокуратуры очень опытный работник, но, по их сведениям, находится в опале. Излишнее рвение, проявленное им при расследовании приватизации и хозяйственной деятельности в нефтяном секторе, затронуло определенные круги, которые совсем не стоило беспокоить. Прошла команда перебросить ретивого товарища на другую работу. А тут кстати подвернулось дело о теракте. В итоге довольны остались все, за исключением, может быть, самого следователя.
— Игорь Владимирович, — указал Стариков на молодого человека, — представит вас в аэропорту. Фамилия следователя Ломейко. Я думаю, что вы должны понравиться друг другу, — с непонятной и, как показалось Вадиму, несколько ехидной усмешкой добавил Станислав Сергеевич.
Подошло время прощаться, но Стариков не спешил это делать. Он прошелся по комнате, словно раздумывая о чем-то своем, а потом, остановившись напротив Вадима, без обиняков спросил о содержании разговора в больнице с Николаем Владимировичем.
Запираться смысла не было. С одной стороны, не составляло особого труда догадаться о просьбе Осколова, а с другой — Вадим прекрасно знал возможности конторы, и надеяться, что их разговор остался тайной, бессмысленно. Поэтому, не вдаваясь в подробности, он доложил о просьбе Николая Владимировича.
— Мы, в общем-то, ожидали, что просьба о вашем вызове и поручении расследования будет преследовать подобные цели, — недовольно качнув головой, сказал Стариков. — Да, конечно, воля отца, потерявшего своего сына, священна, и все же мы не всегда можем подчинять дело чувствам, и вам, как профессионалу, это известно. Вы взрослый и разумный человек и должны понимать, что противозаконные действия в чужой стране чреваты уголовным наказанием. Не будем говорить о вашей деятельности в отделе. Вы шли на определенный и оправданный риск и работали заведомо нелегально. Сейчас вы официальный представитель государства, и это диктует форму поведения. От партизанщины необходимо отказаться, она неприемлема в этой ситуации. Мы не сможем помочь, если линия вашего поведения будет включать в себя методы и средства, противоречащие законным действиям. Были мнения не допускать вас к расследованию, но все-таки окончательно принято решение оставить все как есть. Я могу только еще раз попросить вас не проявлять излишней инициативы и строго придерживаться официальных форм ведения следствия.
Вадим слушал и ничего не говорил. Он лишь редко кивал — то ли в знак согласия, то ли демонстрируя вежливое внимание. На том они и расстались.
Ужинал Вадим у Галины Андреевны. Она все же настояла на этом, напомнив вчерашнее обещание. Он ел автоматически, не ощущая вкуса и не вслушиваясь в тарахтение хозяйки. Голова была забита информацией прошедшего дня. Посещение Осколова в больнице и разговор с ним лежали гнетом на душе.
Без двух минут девять Вадим вышел из подъезда и достал сигарету. Панфилова еще не было. Со стороны Серебряного Бора тянуло прохладой, сыростью и мягким запахом зацветающей сирени. К дому подъехала «девятка». Фары потухли, из машины вылез Панфилов. Он огляделся по сторонам и увидел стоящего у лавочки Вадима. Паша подошел к нему и достал из кармана пиджака конверт.
— Николай Владимирович просил передать, чтобы ты точно выполнил все, что там написано. Кстати, после твоего посещения ему стало совсем плохо. Доктор ничего не говорит, но, судя по суете, положение Осколова критическое. Сегодня ночью я еду встречать самолет с погибшими. Похороны пройдут завтра в четырнадцать часов на Востряковском кладбище. Родственников, естественно, не будет. Только коллеги Валерия и наши ребята из охраны. Все формальности уже решили. Вскрытия делать не станут. Материалы по делам придут вместе с сопроводительными документами из Сьерра-Марино. Если ко мне вопросов нет, я поехал. Еще нужно найти фотографии на надгробья.
В голосе Панфилова уже не чувствовалось особой скорби, которая присутствовала при утреннем посещении больницы. Он пожал руку Вадиму, сел в машину и благополучно укатил. Психика у Паши была в порядке. Трупов за свою жизнь он повидал в достаточном количестве, а в том, что погибли родственники шефа, личной вины Панфилова не было, поэтому ему оставалось только сочувствовать начальнику, не более.
Зайдя домой, Вадим бросил конверт на стол и пошел на кухню готовить себе кофе. Кофеварка закипела быстро. Налив чашку, Вадим вернулся в комнату и приступил к изучению содержимого пакета. Внутри лежал стандартный лист бумаги. На нем были напечатаны колонки цифр, кодовые слова и названия двух банков. Один находился в Цюрихе, второй в Штутгарте. Ниже нетвердым почерком было написано послание Николая Владимировича ему, Вадиму.
Содержание послания несколько удивило, но, поразмыслив, Вадим вынужден был согласился с инструкциями Осколова.
Николай Владимирович сообщал, что для выполнения задуманного недостаточно одного желания и командировочных сумм.
Необходимо вполне серьезное материальное обеспечение операции. Банковские счета являлись специальными фондами конторы, и Осколов имел право по согласованию с другими посвященными распоряжаться ими. Он сообщат, что получил согласие использовать небольшие денежные средства для предстоящей акции.
Вадим имел право снять с каждого счета по двадцать тысяч долларов с интервалом в пять-семь дней. После каждого перевода он был обязан позвонить по указанному в листке телефону и оставить сообщение на автоответчике. Судя по коду, телефонный номер находился на Кипре. Вариант сообщения не отличался особой оригинальностью и звучал так: Викинг первый (второй) вариант выполнил.
В письме указывалось, что снятие сумм обязательно, а вот отчет по ним при возвращении не нужен. В заключительном предложении повторялась просьба Николая Владимировича выполнить его последнюю просьбу. Слово «последнюю» было подчеркнуто густой линией.
А когда-то все было первым. Его первый день в отделе... Вхождение в новый коллектив всегда проходит непросто. Тот день был наполнен суетой новоселья: размещение, обмундирование в основном спортивной одеждой и летним камуфляжем, сдача документов, беседы и инструктажи. У Вадима сложилось мнение, что о нем знают практически все. Заместитель Деда, как потом выяснилось, по контрразведке, во время беседы, задавая вопросы, иногда сам помогал ему вспомнить то или иное событие. Психолог также напоминал некоторые эпизоды жизни, которые сам тестируемый давным-давно забыл.
На медосмотре он познакомился с Андрюхой-Доктором. Обычный медицинский кабинет с кушеткой и стеклянным шкафом дополнял крупный блондин чуть старше Вадима, в потертых синих джинсах и майке с цветастой надписью «Scorpions». Он сидел, закинув ноги в кроссовках на стол, углубившись в книгу на английском языке с яркой картинкой на обложке в виде свирепой мужской физиономии и устрашающего вида ножа, с которого падали крупные капли крови.
С сожалением оторвавшись от чтения, парень задумчиво взглянул на Вадима и доверительно сообщил:
— Я сразу понял, что маньяк именно Лярусс. Он еще в самом начале на приеме у Шелли засветился... В общем, давай знакомиться. Я доктор. Зовут меня Андреем.
Он пожал руку Вадиму и достал из ящика стола картонную папку, на которой от руки была сделана надпись красным фломастером «Беклемишев». Перелистнув несколько страниц, Андрей горько вздохнул и захлопнул картонные корки.
— Как всегда: кроме кори и ветрянки, в детстве никто и ничем не страдал и не страдает. На что жалуешься? Могу догадаться — на излишек здоровья и отсутствие постоянного общения с противоположным полом. Я, кстати, Деда уже предупреждал, что скоро свой диплом сожгу в знак протеста против преступной дисквалификации специалиста. Это яркий случай неприкрытого профессионального расизма по отношению ко мне. Можно сказать, полное истребление разума и навыков врача. Набрали бугаев и хотят, чтобы я их лечил. От чего?
Доктор опять схватил папку, открыл ее и с остервенением стал перелистывать.
— Вот смотри: здоров, опять здоров, опять здоров...
И так у каждого. Говорила мне мама: специализируйся на педиатра. Сейчас бы сеял разумное и доброе, отдавал свое ласковое сердце и нежные руки на благо здоровья малышей. Нет, хочу только на лечебный, желаю быть только хирургом. Результат налицо: сижу и смотрю на ваши довольные физиономии. Таблетки — и те списываю по истечении срока годности. Все! Сегодня же пишу рапорт и ухожу в «Скорую помощь» — врачом, фельдшером, медбратом. Все равно кем, лишь бы нормально работать.
Запал у Андрея прошел так же быстро, как и начался. Он померил у пациента давление, посмотрел горло и все остальное, что положено проверять при беглом осмотре, и сделал записи в журнале.
Вечером к нему в комнату пришел Василий Васильевич. Вадим сначала хотел обидеться на обман, а потом раздумал, тем более что знакомство в институте и ежедневные занятия построили определенный психологический мостик в их отношениях. Если говорить откровенно, то он был просто рад встрече. Ремизов поздравил Вадима с приходом в отдел, хотя и добавил, что поздравления принимать еще рано, так как он находится только в начале пути и учиться ему предстоит долго, упорно и трудно.
Первый этап на время стажировки будет посвящен определению индивидуальной методики работы с ним и предварительным наметкам профессионального применения. Вадима прогонят по всем предметам без углубленного изучения, хотя говорить о том, что учиться он будет поверхностно, не стоит. С первого дня не будет ни отдыха, ни расслабления. Требования к нему будут предъявляться по самым строгим меркам. Примерно как к щенку: бросили в воду, если выплывешь — будешь жить. И это не от жестокости, а напротив — от милосердия. Жалость сегодня обернется гибелью завтра — твоей или товарища. Они проговорили почти до полуночи, и эта беседа вернула Вадиму душевное равновесие. Обладал Василий Васильевич даром психолога или нет, судить было трудно, но глубокая эмоциональная поддержка и чувство надежности от него точно исходили.
Утром Ремизов встретился с Вадимом, как обычно, на зарядке.
Уже с первых шагов были видны изменения во всем. Нагрузки возросли в несколько раз. Ежедневный кросс на двадцать километров в хорошем темпе, полуторачасовая физическая подготовка до завтрака. Ремизов уже не был добрым учителем физкультуры, а превратился в настоящего тирана. Стрелковая подготовка, занятия языком, тренажерный зал, изучение отечественного и иностранного вооружения, минно-подрывная подготовка, рукопашный бой, средства связи, тактика диверсионно-разведывательных подразделений... И это — только небольшая часть каждодневных занятий. К вечеру Вадим с трудом добирался до кровати и мгновенно забывался до утра в полуобморочном состоянии без снов и грез.
Что такое настоящий рукопашный бой, Васильич показал наглядно в паре с Алексеем Полянским. Несмотря на разницу в летах и на то что Алексей был на голову выше Ремизова и килограммов на десять тяжелее, преимуществ это ему не давало. То, что произошло на глазах зрителя, а им был Вадим, с полной уверенностью нельзя было отнести ни к одному известному виду борьбы. Два барса мягко кружили друг против друга, нанося практически неуловимые глазом удары из любых, порой невероятных позиций. Темп ускорялся с каждой минутой. Вадим не успевал следить за ходом боя, а тем более — предугадать дальнейшее его развитие.
Алексей неожиданно опустился на четвереньки и пошел по залу скачками вокруг Ремизова, напоминая своими движениями обезьяну.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8