Подполковник присел на подлокотник дивана, на котором сидел окаменевший от ужаса Илья, и, положив руку на плечо вздрогнувшего парня, добавил:
– На «стволе» есть пальчики, и мы уже установили, кому они принадлежат…
Владимир ошеломленно покачал головой, и фээсбэшник закончил:
– Отпечатки пальцев принадлежат присутствующему здесь человеку… вот этому, – и Панин хлопнул тяжелой ладонью Илью по плечу, – вот этому гражданину, Илье Антоновичу Свиридову.
Илья оцепенел. Даже дрыгающий ногами отец Велимир перестал проводить акции протеста против ущемления гражданских прав и свобод и издал очень своеобразный по тембру звук. Такой, вероятно, издала бы жаба, решившая оставить вокальную школу кваканья и брекекекеканья и начавшая разучивать гаммы коровьего мычания.
– Что-о-о? – наконец проронил Владимир и посмотрел на Панина. – Вы что, принимаете меня за идиота?
– Пока нет, – хладнокровно ответил тот.
– Какой еще труп? Какой пистолет? Я должен увидеть все собственными глазами, а не слушать весь этот вздор на правах новостей дня!
– Я понимаю. Пройдемте.
Панин вышел из гостиной и, пройдя по коридору, вошел в комнату, где располагалась спальня Владимира и где стоял любимый свиридовский компьютер.
У дверей стояла мрачная темная фигура вооруженного сотрудника органов, а на полу белела простыня, под которой прорисовывались очертания неподвижного тела.
– Если вы знали Горбункова, то легко опознаете его, – сказал Панин и отдернул белое покрывало. Взору Свиридова открылось желтое восковое лицо такого неестественного мертвого цвета, что у Владимира на секунду закралась совершенно дурацкая, абсурдная мысль, что это и есть восковая фигура, выполненная по примеру тех, что стоят в музее мадам Тюссо. Он машинально протянул руку и коснулся кончиками пальцев холодной кожи, но еще до этого понял: перед ним действительно Горбунков. Как не узнать эти несообразно большие уши, которые Горбунков довольно удачно маскировал длинными волосами, этот длинный нос и детский подбородок, поросший светлым пушком…
Возле затылка волосы слиплись в темный ржавый ком, а на лоб свисала полузасохшая кровавая сосулька, а дальше, перечеркивая лицо, через переносицу и угол рта, шла темная дорожка засохшей крови.
Свиридов покачал головой, и с его губ сорвалось только одно укоризненное восклицание, ставшее народным благодаря культовому фильму, но в этом восклицании не было снисходительной иронии, как в комедии Гайдая, а только темное, горькое сожаление:
– Семен Семеныч…
– Он лежал здесь, – сказал Панин. – Мы обнаружили его три часа назад. И что прикажете думать, гражданин Свиридов?
– А как вы попали сюда? – деревянным голосом спросил Свиридов. – Кто вас вызвал – соседи? А дверь, конечно, была открыта?
– Вы все рассказали за меня, – проговорил Панин. – А теперь я вынужден арестовать вас и обвинить в соучастии в убийстве.
Свиридов засмеялся звонким истерическим смехом и, встав напротив зеркала, поймал в нем свое перекошенное отражение: у него с некоторых пор появилась коллекция кривых зеркал. Вероятно, тяжело видеть собственное прямое отражение в такие минуты.
Панин пожал плечами: этот ненормальный Свиридов опять начал говорить вслух.
Владимир продолжил истерическую тираду, потом неожиданно хрюкнул и без всякого зримого перехода от нечленораздельного звукового шквала к мало-мальски человеческой речи вдруг сказал ясным и совершенно спокойным голосом:
– Ну что ж, весь состав преступления налицо… убийцы затащили жертву к себе домой, застрелили, а потом ушли, оставив труп в квартире, а дверь – открытой. Бдительные жильцы почуяли запах криминала и вызвали апостолов правопорядка, а те устроили законную засаду и взяли убийцу с поличным… Ну что, ваша взяла.
– То есть вы признаете свою вину? – насторожился Панин.
– Конечно, признаю. А виноват я в том, что поставил слишком хлипкую дверь.
– Ну, а отпечатки вашего брата? – Панин подошел к Свиридову вплотную, едва не касаясь его лицом. – Это как объясните?
– Я подумаю, – серьезно сказал Свиридов. – А у вас хорошая подготовка, товарищ подполковник… Я имею в виду «физику».
Панин криво улыбнулся.
– А откуда у вас отпечатки пальцев Ильи? – вдруг спросил Владимир.
– Да брали в свое время у него пальчики, – ответил Панин. – На дознании лет этак пять назад… был у него привод, не помню уж за что. Правда, отпустили.
– А сейчас наверстываете упущенное?
– В некотором роде, – холодно ответил Панин.
Свиридов внимательно посмотрел на подполковника и только было открыл рот, чтобы спросить, а откуда это крупный чин ФСБ так хорошо знает все о каком-то мелком правонарушителе, но передумал и направился к двери.
Он вышел в прихожую и услышал дикий вопль Ильи:
– Я не убивал его, мать вашу! Козлы!
Двое парней в черном вытащили в прихожую отчаянно бьющегося в их руках младшего Свиридова, и один из них легонько ткнул его в основание черепа, отчего Илья перегнулся вперед и непременно упал бы, не держи они его так крепко.
Владимир потемнел лицом и сверкнул сузившимися стальными глазами – внезапно мелькнула шальная мысль, что ведь можно на пару с Фокиным разобраться с незваными гостями… Гостей всего четверо, а это не преграда для него, даже если бы он был один. Впрочем, все это мальчишество, ненужная и опасная бравада, но… Что, если эти люди вовсе не те, за кого себя выдают?
– Простите, – сказал Свиридов, – гражданин подполковник, дело в том, что в наше время случаются самые невероятные эксцессы… Одним словом, вас не затруднит показать ваше служебное удостоверение и разрешение на…
– Понятно, – перебил Панин, – прошу вас, Владимир Антонович.
И он сунул «корочки» прямо в нос Владимиру.
– Благодарю вас, – сказал тот, скользнув взглядом по документу, – по всей видимости, вы в управлении безопасности человек новый и я еще не имею чести вас знать. Но почему в таком случае нами занимается ФСБ, а не банальная прокуратура?
– Разве мы не можем помогать угрозыску?..

Глава 3
Задержанные и арестованные

Свиридовых и отца Велимира привезли в трехэтажное серое здание неподалеку от дома, в котором их так неожиданно задержали. Во время езды – а это было минуты три, не больше – Илья старался не смотреть в лицо старшему брату, словно уже одно нелепое обвинение в убийстве запятнало его несмываемым позором и навеки опустило и обесчестило в глазах Владимира. Фокин же и вовсе задремал, быстро проникнувшись полнейшим равнодушием к грядущим мрачным перспективам.
Конечно, Владимир ни на секунду не мог допустить, что Илья виновен в смерти Горбункова, но о полной непричастности брата к этой запутанной и темной истории говорить было рано – существовали кое-какие основания усомниться в этом.
Прежде всего труп Горбункова был обнаружен в новой свиридовской квартире, о местонахождении которой знали люди, которых можно было буквально пересчитать по пальцам одной руки: Илья, отец Велимир, Морозов. Еще там бывала недавняя подруга Владимира по имени Лена или Таня… Он точно не помнил, потому что всегда отличался в отношениях с женщинами так называемой «рассеянностью». Но она была на новой квартире только два раза, да и то изрядно подшофе. К тому же в данный момент она находилась в Египте с очередным воздыхателем и никак не могла способствовать недругам Свиридова в разыскании его резиденции. Более того, она едва ли помнила, кто такой Владимир Свиридов, а уж тем более где находится его квартира… Нельзя же, в конце концов, требовать от короткой девичьей памяти невозможного. Это все равно как настаивать на вечной верности одному мужчине.
Свиридов склонялся к тому, что следы ведут в фирму «Аметист-М», потому как Горбунков работал именно там, а сам Владимир, как уже говорилось, осуществлял с ней свои периодически повторяющиеся операции с недвижимостью.
Конечно, и отец Велимир мог послужить источником информации, особенно если учесть его исключительную непоседливость, болтливость и несомненно редкий дар наживать на свою задницу приключения в такой концентрации, что они грозили переломить ему копчик.
События могли разворачиваться так: некто, то есть человек, пригласивший Горбункова в ресторан «Плаку…» – тьфу ты, то есть, конечно, ресторан при ночном клубе «Менестрель», – ликвидировал своего гостя, причем более расторопно и оперативно, нежели канонические Лелик и Козодоев-Козлодоев. Не исключено, что Горбунков был убит уже в квартире, но это вряд ли, потому что дверь носила следы взлома, и маловероятно, что неизвестный стал бы делать это при Семене Семеновиче. Свиридов мог определенно утверждать, что взлом производил профессионал, потративший на это не более трех минут.
Такие вот дела…
Свиридову не разрешили позвонить, как он ни просил, надеясь на то, что с этим звонком по нужному номеру многие их проблемы ликвидируются. Подполковник Панин наотрез отказал ему в этом.
Их провели длинным уныло-серым коридором и поместили в камеру предварительного заключения. Их – это Фокина и Владимира Свиридова, а Илью отделили от них и, по всей видимости, отправили на допрос.
Но было непонятно, на основании чего арестовали Фокина, потому как если отпечатки пальцев Ильи были на пистолете, из которого застрелили человека и чей труп был обнаружен в квартире Владимира, то причастность отца Велимира к этой темной истории можно проиллюстрировать известной народной схемой «ни в Караганду (а то и похлеще), ни в Красную Армию».
Именно об этом и заговорил пастырь душ человеческих сразу же после водворения его вместе со Свиридовым-старшим в КПЗ, где помимо них сидело еще три багровых бритых морды типичного мелкоуголовного пошиба, а также маленький старичок с хищно поблескивающими стеклами очков. «Типа Лаврентия Павловича Берии», – подумал Владимир.
– ФСБ! – завопил святой отец и гневно пнул только что запертую сержантом конвоя дверь камеры. – А обращаются как черт знает с кем… мусора поганые! Как будто я зэк патентованный, бляха-муха! Всех на хер от церкви отлучу!
Аудитория, доселе внимавшая речам отца Велимира равнодушно, проявила к последней фразе откровенный интерес. Уж очень нетрадиционный вариант главной церковной кары предложил вновь прибывший задержанный.
К Фокину неспешной походкой приблизился среднего роста мужик в потертой серой «адидасовской» толстовке, с вульгарной печаткой на безымянном пальце левой руки и свежим шрамом, косо рассекающим левую бровь. На его широком угрюмом лице плавало выражение презрительного высокомерия, словно он находился не в камере, а в Колонном зале Дома союзов в роли дорогого Леонида Ильича.
– Чего орешь? – коротко спросил он глуховатым, негромким голосом, глядя куда-то мимо отца Велимира.
– А че? – не снижая интенсивности децибелов, прогрохотал Фокин. – Ехали, понимаешь ли, завтракать, а тут вот тебе… убили, дескать, какого-то лоходрома, то есть новопреставленного раба божьего, имя ты его, господи, веси. А я его первый раз вижу!
Из глубины камеры выползли еще двое – молодые парни лет по двадцати пяти – и лениво глянули на разглагольствующего Фокина ничего не выражающими, узкими, как щелочки, глазами. Свиридов сел у стены и почти с интересом покосился на них.
Да… хорошо было бы, если б вот сейчас эта тройка ни с того ни с сего захотела поучить святошу уму-разуму самыми доступными и общенародными способами…


* * *

Илья Свиридов оказался в огромном пустом кабинете, где из мебели стоял только стол у окна, большой сейф и шкафы у правой стены – монументальные, почему-то пыльные, с глухими резными дверцами. Приведший его старшина тотчас же ушел, и младший Свиридов остался один.
Дверь открылась, и вошел подполковник Панин. При виде его Илья подумал, что вообще-то это дело прокуратуры, а не спецслужб – вести допрос. Но свои мысли предпочел оставить при себе.
Панин молча уселся за стол и посмотрел на Свиридова-младшего бесстрастным острым взглядом. Потом положил перед собой какую-то папку и сказал:
– Не думайте, что это допрос. Допрос будет позже. А это… это в некотором роде разъяснительная беседа. Я задам вам несколько вопросов, отвечать на которые, в принципе, необязательно, но желательно… для вас.
Панин так усмехнулся, что Илья уже не сомневался в необходимости отвечать на все вопросы подполковника.
– Илья Антонович, вы понимаете, что дело серьезное, но имеет особенности, мягко говоря, несколько странные. В этих особенностях и кроется для вас определенная надежда.
Илья облизнул пересохшие губы и качнул головой, словно сомневаясь, что надежда эта может приобрести зримые очертания реальности.
– Вы продолжаете утверждать, что не убивали Горбункова?
– Да!
– Хорошо, пусть так. Но вы видели когда-либо этот пистолет?
Перед Ильей лег обычный пистолет системы Макарова. С единственным, но существенным и… роковым отличием: на нем были обнаружены его, Ильи, отпечатки пальцев. Но он совершенно не помнит, когда, при каких обстоятельствах он мог оставить их.
– Я не знаю, – пробормотал Илья, пытаясь честно смотреть в глаза Панину, но тут же трусливо отводя взгляд, как блудливый кот, сожравший не по чину много сметаны прямо под носом у хозяйки.
– Вы в последнее время употребляли спиртные напитки или наркотики? – спокойно спросил подполковник.
Илья растерянно замигал: как истинный патриот своей многострадальной и столь много пьющей родины, он насыщал свой организм спиртным каждый божий день (а как прикажете иначе с такими-то друзьями и собутыльничками, как отец Велимир!), но на наркотики просто не хватало времени и здоровья. И если Панин упирал на то, что Илья мог забыть, будучи пьяным, о факте оставления отпечатков на пистолете, то в принципе он был прав.
1 2 3 4 5 6