Вы не плюйте на то, что моя старуха говорит. Она смышленая… Сами-то не подозреваете, куда мог уехать Андрей? — спросил Николаев. — Откровенно скажите. Понятия не имею, — пожал плечами Афанасий. — В Коростень к братану моему, навряд ли. К сеструхе моей в Киев — зачем? Ну не поедет же он туда, где его могут искать. Да вы и сами все это уж проверили не раз, и к другим моим сыновьям Ваське и Афоньке, небось, наведывались…Нет, ежели живой, прячется, наверное, где-то совсем в другом месте. Есть сведения, что он в Москве. Учтите, что я вам сказал. Он играет в очень опасные игры, — сказал Николаев и откланялся.Так же неласково встретила Николаева в Ясенево мать Лены Воропаевой. У меня давно уже пропала дочь. Давно — шесть лет назад. Ее украл у меня этот маменькин сынок Кирюша. После того, как она вышла за него замуж, она фактически перестала быть моей дочерью. Она стала чужим холодным человеком. Я ее не узнавала. Я побывала в роли бедной родственницы на их шикарной свадьбе, которую закатили им его родители, потом мы иногда встречались, правда, очень редко, когда Кирилл работал преподавателем в институте. Тогда в Лене еще было что-то человеческое. Но после того, как он стал, так называемым, бизнесменом, к ней стало невозможно подойти. Холодная, высокомерная дама… Мне даже трудно было представить, что это моя дочь Леночка, которую я растила одна, лечила от детских болезней, водила в школу, на музыку, на фигурное катание. Я как-то попросила у нее взаймы, она дала. Но с каким видом, видели бы вы! Я после этого никогда больше не просила у нее, хотя они, видимо, получали в день значительно больше, чем я в месяц. А с Кириллом мы вообще за все эти годы и несколькими фразами не обменялись. А что вы сами думаете по поводу исчезновения Полещука и вашей дочери, Вера Георгиевна? Что я думаю? Я вполне допускаю, что Лена убежала бы с Андреем на край света от этого недоумка Кирилла. Хотя, конечно, странно, что она бросила дочь. А, вообще-то, и в этом ничего странного нет, не с ребенком же им убегать? Вполне допускаю, что ей абсолютно наплевать на меня. Так что, шерше ля фам, Павел Николаевич. Ищите и обрящете. Не так все просто, Вера Георгиевна. Ваша дочь Лена подозревается в очень серьезном преступлении, так же как и Полещук. Так что, если она появится, скажите ей, что ей лучше прийти с повинной. Возможно, ее вина не столь уж значительна, так что ей не стоит выгораживать истинного преступника. Мне говорили, что произошел взрыв. Так что, вы считаете, что Лена виновна в гибели людей? Вы говорите странные вещи. Они ее украли, а она их взорвала за это? Абсурд… Да я этого вовсе не говорил. А что вы имеете в виду? Я пока не могу этого сказать, Вера Георгиевна. Лене всего двадцать четыре года. У нее растет дочь. Если она появится… Павел Николаевич, здесь она появится в последнюю очередь. Прежде всего, ей просто наплевать на меня. И помочь я ей ничем не смогу, в этой квартирке прятать ее довольно проблематично. Тоже верно, — улыбнулся Николаев. Однако, я так говорю, на всякий случай. А куда бы она могла поехать? У нас очень мало родни. Моя сестра умерла. Она жила в Ленинграде. А больше мы ни с кем не общались. Так что, только если к отцу в Новосибирск. У меня есть его адрес, возьмите на всякий случай.— Спасибо. В нашем деле все пригодится.На следующий день Николаев получил результаты экспертизы почерка Владимира Владимировича Остермана. Почерк оказался идентичным, письмо к дочери о драгоценностях писал Остерман. Письмо его отца также было признано подлинным — оно было написано именно в те годы. Значит, сокровища действительно были. Дело ясное, что дело темное. Надо искать, сказал Николаев инспектору Константину Гусеву. Теперь мир стал велик. Границы открыты. Их, наверное, уже нет в России. По крайней мере, я бы на их месте не оставался бы здесь, сказал Костя.— Но Полещука только что видели в Москве. И эти два убийства…. — задумался Николаев. — Запросто мог убрать соучастников, это в его интересах… А кто видел? Кто конкретно видел Полещука? Какой-то Федя, знакомый Кирилла Воропаева. Надо допросить этого Федю.…Толстый, пустоглазый Федя, сотрудник коммерческого банка, подтвердил, что видел на Старом Арбате Полещука. Вы уверены, что это был Полещук или вам только показалось, что это был он? Да близорукостью вроде бы не страдаю, товарищ майор. Он это был. Стоял на углу Плотникова переулка и беседовал с каким-то типом. Я ехал на машине. Остановился. Он меня не заметил, продолжал разговаривать. Я пригляделся — ну он, точно он, Андрюха Полещук. Только бородищу отпустил смачную. В куртке, в кепке. Здоровущий… А собеседник его неприятной наружности. На уголовника похож…Побывал Николаев и дома у Кирилла на Тверской. Внимательно изучил оба тайника. Каким же образом Лена могла узнать про сокровища вашего деда? — спросил Николаев. Да я ей сам рассказывал эту семейную историю про последние дни деда, про тайник под диваном, про ограбление. Лена смеялась, но слушала очень внимательно. А, значит, когда я был в командировке, они с Полещуком все это и взяли. Да еще и помощников, видимо, приглашали, стеллажи-то двигать, работа нелегкая… Еще до этого она стала часто бывать в кабинете, смотрела какие-то бумаги, что-то изучала. Раньше она никогда не проявляла ни малейшего интереса к истории, а ее работа в библиотеке, по-моему кроме раздражения у нее ничего не вызывала. Читала она только женские романы, печатью интеллекта отмечена не была. А тут вдруг такой жгучий интерес…. — с сарказмом говорил Кирилл. — А все, оказывается, имееет вполне реальные причины. И интерес очень даже здоровый. Ладно. Будем надеяться, что эти предметы, похищенные у вас, где-нибудь всплывут. Не иголки же в стоге сена, их еще продать надо. Хотя, к сожалению, пропал список драгоценностей. Мы не знаем, что именно было похищено. Это очень осложняет дело, скрывать не буду. Это очень на руку похитителям. Только рукописи и картины, о которых писал ваш дед, могли бы навести на след. Но даже если они появятся, вам будет довольно сложно доказать, что эти вещи принадлежат вам. Вы это понимаете, Нина Владимировна? Все я понимаю, Павел Николаевич. И не верю, что мы когда-нибудь получим наши фамильные ценности. Я надеюсь только на одно — что вы когда-нибудь найдете этих негодяев, на чьей совести уже четыре человеческие жизни. Будем стараться. Это наша работа, устало улыбнулся Николаев.Он поглядел на Кирилла, белесого, потного, взвинченного и вдруг внезапно понял он не верит этому человеку ни на грош. В чем именно не верит, он и сам себе не мог объяснить, но не верит, и все тут. Эти бегающие глаза, это бесконечное возбуждение, граничащее с истерикой, все это казалось опытному Николаеву игрой в какую-то роль. И имитация дрожи в пальцах, театральное заламывание рук, закатывание глаз… Фальшь все это… Какой он на самом деле, понять было трудно…Он вспомнил приятеля Кирилла Федю. Такие же пустые глаза, лживая улыбка, суетливость, потливость…Федя все время отворачивался в сторону, когда говорил о Полещуке, хотя язык у него был подвешен неплохо. «Никакого Полещука он не видел», — окончательно решил Николаев. — «Это Кирилл подговорил его сказать, что он видел Полещука. А зачем он это сделал? Это очень любопытный вопрос, навевающий очень скверные мысли…»Недоверие Николаева к Кириллу Воропаеву возникло практически сразу — при первом знакомстве в Новогоднюю ночь. Все его поведение казалось совершенно неестественным. Потом это его утреннее исчезновение, появление с Викой, какие-то загадочные разговоры о том, что он не может сказать, откуда взял деньги на выкуп Вики. А теперь страшная смерть Мити Мызина и Саши Юркова. Откуда мог знать этих людей Полещук? Да он никакого отношения к ним не имел и иметь не мог. Зато Кирилл мог быть отлично знаком с сыном их старой домработницы… И как только мать догадалась о доме в Жучках, так… Сразу появился на горизонте Полещук, а потом … и два трупа. Подстроено лихо, но топорно. Но где же, однако, Полещук? А, может быть, тоже…И его глуповатая на первый взгляд мать, совершенно права… Нина Владимировна, — сказал Николаев.У меня к вам есть еще кое-какие вопросы. Уделите мне время, зайдите завтра часиков в одиннадцать утра в Управление.…На следующий день Николаев стал подробно расспрашивать Нину Владимировну о поведении Кирилла в последние дни. Значит, в последние дни он говорить о своих кредиторах перестал? — уточнял Николаев. Ну не перестал, говорит иногда, но поутихло все это несколько. А как собирается жить дальше? Нина Владимировна внимательно поглядела на Николаева. До нее вдруг дошло направление его мыслей. Он собирается продать квартиру, — неожиданно резко заявила она. — У нас есть еще одна квартира, плюс дача, в которой можно жить круглый год. Мы с мужем работаем и получаем очень неплохие деньги. А, насколько вы могли заметить, будучи у нас на Тверской, у нас очень дорогая квартира. На такие деньги можно жить долго. И безбедно. Согласны, Павел Николаевич?Николаев почувствовал резкие надменные нотки в голосе Нины Владимировны. Видимо, он слишком резко начал. Ему стало досадно на себя, на свою неловкость. А в последние дни Кирилл постоянно был дома? — вдруг произнес Николаев и опять понял, что совершил ошибку. Постоянно дома, — с каким-то остервенением, едва скрываемым, ответила Нина Владимировна. — Я могу это подтвердить.Она вспомнила свои странные мысли на даче, она вспомнила пустые, бессмысленные глаза Кирилла, когда она напомнила ему про Митю. Абсурдные мысли стали обретать реальные и весьма зловещие очертания. Она ничего не сказала Николаеву про немецкого друга Вильгельма и про фирму, торгующую немецкими кухнями. Ей показалось, что такой информацией она может навредить Кириллу.А в это время Николаев решил сыграть ва-банк. Меня особенно интересует утро того дня, когда вы позвонили мне. Был он утром дома? Был. Он все утро был дома. Он встал и пошел возиться с машиной. А потом мы стали звонить вам. А что такого особенного в том утре?Николаев внимательно поглядел в глаза Нине Владимировне и медленно произнес: Особенность одна, вернее две — тем самым утром в своей квартире в Медведкове тяжелым предметом по голове был убит Дмитрий Мызин, сын вашей покойной домработницы Клавы.Нина Владимировна побледнела как смерть. Глаза ее округлились, пальцы задрожали. Николаев протянул ей стакан воды. Пить она не стала, сжала руки в кулак и встряхнула волосами. И это еще не все. Тем же утром на пустыре около станции Лосиноостровская был убит, и тоже тяжелым предметом по голове друг Дмитрия Мызина Александр Юрков. Именно в доме отца Юркова Ивана Ивановича в ночь с тридцать первого на первое прятали Лену и Вику. Вот делато какие, Нина Владимировна…Она глядела куда-то в одну точку, поглощенная какой-то своей глубокой мыслью. Так что вы думаете по этому поводу, Нина Владимировна? — спросил Николаев. Я ничего не думаю, — взяла себя в руки Нина Владимировна. — Это ваше дело думать, сопоставлять, расследовать. Мы сообщили вам то, что считали нужным. Нас ограбили на огромную сумму, искать наши ценности или нет это уж вам решать. А что касается этих убийств расследуйте. Полещук-то до сих пор не найден. Он бы ответил и вам и нам на все вопросы. А сейчас…. — она понизила голос и сузила глаза. У меня такое ощущение, что вы мыслите совершенно не в том направлении. Мы обязаны мыслить в разных, порой совершенно противоречащих друг другу направлениях, то есть, отрабатывать разные версии, открыто и беззлобно улыбнулся Николаев. — И не обижайтесь на меня так сразу, и не держите на меня зло. Дело расследуется, движется, и я имею право задавать вам любые вопросы, какие сочту необходимыми для ведения следствия, более того — обязан делать это. Разумеется, разумеется, Павел Николаевич. И ни в коем случае нельзя зацикливаться на одной какой-то версии, даже… — Она помолчала и поглядела ему в глаза задорным взглядом, — даже, если она очень заманчива своей парадоксальностью. До свидания, Павел Николаевич. До свидания, Нина Владимировна. Надеюсь на вашу помощь…«Разумеется, она знает, что-то такое, чего не хочет говорить мне. И ни за что не скажет, если сама того не пожелает. Аристократка… Сначала побледнела, а потом взяла себя в руки. Нет, сама-то она, разумеется, не при чем, а про сына знает что-то…И я начал не с того, не с того начал я», — досадовал Николаев. — «Но вот то, что огорошил ее сообщениями про два убийства, это хорошо получилось, очень хорошо…»День этот, тринадцатого февраля 1993 года, был не самым удачным для Павла Николаевича Николаева. Ночью тяжело заболела Тамара, и под утро ее с воспалением легких отправили в больницу. Николаев провел практически бессонную ночь, ему предстоял тяжелый рабочий день, как назло насыщенный делами до предела. На нем с декабря висело дело об ограблении сбербанков и обменных пунктов, преступники исчезли бесследно. А на днях в деле совершенно неожиданно появился просвет. Причем, случай настолько необычный, что никто ничего понять не мог. В милицию позвонил неизвестный и сообщил, что на окраине Москвы лежит труп известного вора Григория Варнавского по кличке Варнак. Варнака убили на его глазах. Около трупа валяется кейс с пятьюдесятью тысячами долларов. Неизвестный также сообщил адрес квартиры, которую снимал Варнак. Группа немедленно прибыла на место. Все оказалось точно так, как сказал звонивший. При обыске квартиры Варнака там нашли более трехсот тысяч долларов. Почему неизвестный не взял кейс с деньгами, никто понять не мог, как ни ломали голову. Сразу же возникла версия, что именно Варнак и был одним из участников ограблений банков и обменных пунктов валюты. И сегодня необходимо было допросить свидетелей по этому делу, сверять номера банкнот, производить опознание Варнака. А дома оставались одни пятнадцатилетняя Вера и тринадцатилетний Коля, который в последнее время все больше и больше беспокоил отца.А ведь еще надо было поехать в больницу к Тамаре. Словом, день намечался, мягко говоря, боевой. Как все это можно вместить в один день, ответить на этот вопрос, можно будет только поздним вечером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27