Послышались крики "Аллах акбар! Аллах акбар!" Это возвращалась с задания очередная группа боевиков, которых приветствовали все, кто был на блокпостах и кто вообще находился в ущелье. Правда, кроме тех людей, кто с лопатами и ломами в руках устилал плитами ущелье. Прекратив работу, рабы молча следили за вошедшим в теснину отрядом... Это были те люди, которых они ночью встретили после высадки из вертолета.
Впереди размашисто шагал широкоплечий бородатый детина с крупнокалиберным пулеметом на плече, с болтающейся у самых колен полупустой пулеметной лентой. Рядом с ним, не очень активно шевеля ногами, тащился Мегаладон. На груди у него висел автомат, а на нем покоились обе руки...
Судя по затрапезному виду, эти люди побывали в серьезной переделке, кое на ком одежда висела клочьями, лица закопченные, усталые... Но каково же было торжество в их взглядах и осанке! И даже те, кто нес своих раненых товарищей на носилках, шли с гордо поднятыми головами и склабились в бороды. Лошади шли с понурым видом, вяло отмахиваясь от мух хвостами.
-- Считай, целый взвод, -- прокомментировал Щербаков. -- Очевидно, эти вояки Аллаха скубали какую-нибудь нашу колонну...
-- И этих мы тоже можем сейчас запросто замочить, -- сказал Шторм и положил руку на раскаленный ствол автомата.
-- Когда мы встретили их было двадцать четыре человека, -- сказал Путин, -- возвращаются намного меньше...и не хватает трех лошадей...
-- Значит, не все коту масленица...Сейчас бы всю эту шайку одним скопом...но погодь, среди них, кажись, есть и наши...
И верно, в самой середине группы боевиков, со связанными через грудь руками шли трое в форме российской армии. Двое молодых, наверное, второгодок и один в возрасте, в висящем клочьями камуфляже... Лицо у него было в синих буграх, и он опадал на одну ногу. Возможно, офицер.
Но среди российских военнослужащих затерялся еще один человек, у которого тоже были связаны руки, и который шел в одном исподнем. Это был заместитель главы районной администрации, которого взяли прямо в постели, под плачь и крики жены и двух дочерей. Об этом эпизоде позже напишут газеты...
С высоты хорошо было видно, как на вошедшую в ущелье группу реагировали вожди -- Тайпан и Барс. Они, подняв руки, что-то прокричали и вслед им откликнулись те, кто находился в кустах можжевельника, в тени скал и те, кто бдел на блокпостах...
Шедший впереди боевик, скинув с плеча пулемет и полупустую ленту, прошел по вымощенной дорожке к столу и опустился на колено. Руку, протянутую ему Барсом, он целовать не стал, лишь поднес к разгоряченному ходьбой и зноем лицу и дотронулся лбом. Поднявшись, стал докладывать о проведенной операции. И сколько времени боевик говорил, столько же Барс держал на лице довольную, благостную улыбку, чем сильно подбадривал своего товарища по оружию. Затем к столу подвели плененного заместителя главы администрации и лицо Барса приобрело совершенно другое выражение. Он смотрел на пленного так, как, очевидно, судья смотрит на приговоренного к высшей мере -- без всякого выражения...
И действительно, суд свершился быстро и без заморочек. Вышедший из округлого провала пожилой, сухой как вобла, человек начал быстро-быстро что-то бормотать, и пока он это делал, двое боевиков, подхватив пленного под локотки, оттащили к скале. Однако ни Путин, ни Шторм, ни его телохранитель не могли видеть последние мгновения жизни того несчастного человека: он находился прямо под ними. Они лишь видели, как трое боевиков из автоматов его расстреляли. И это было именно так: после автоматных очередей, один из душманов бросился к стене и вскоре вновь появился, таща за ноги убитого человека. Нижняя рубашка у того на спине задралась и незагорелое тело скользило по битому камню, переехало настил и было брошено у ног тех, кто продолжил играть в нарды.
Троих пленных солдат под конвоем тоже подвели к Барсу с Тайпаном и последний задал им несколько вопросов.
-- Если их будут расстреливать, -- сказал Шторм, -- я тоже начну стрелять.
Но солдат не стали казнить, их, видимо, решили или употребить в виде рабсилы, или как следует допросить позже. Их подвели к овальному отверстию и пинками загнали внутрь скалы. Возможно, их там ждала тюрьма и свой палач...Туда же занесли носилки с ранеными...
-- Это настоящий укрепрайон, -- сказал Щербаков и отвинтил крышку фляжки, обтянутой материей.
-- И теперь нам известно, что, по крайней мере, там достаточно места для личного состава, что там есть тюрьма, куда наших ребят наверняка засадили и есть лазарет. Это мы знаем точно, -- Шторм тоже разорвал свой пакет. -- А вот чего мы не знаем -- выдержим ли мы это проклятое ярило, которое проело всю плешь... хватит ли нам терпежа дождаться главной персоны...
Путин жевал, запивая водой из фляги.
-- Солнце уже в зените, еще немного и оно начнет падать, -- сказал он. -- А чтобы мы тут не превратились в головешки, надо по одному переползать, в тень, под смоковницу, там все же попрохладнее...Тянем жребий...-- Он сорвал ветку багульника и разделил ее на три части. -- Меньшая ползет первая, -- и он протянул щепотку веточек Шторму.
Удача выпала Щербакову, но тот заартачился, заявив, что ему нравится быть на солнце и что он свою очередь адресует президенту.
Однако Путин, как ни в чем не бывало, продолжая поглощать пищу, покачал головой:
-- Ты зря, Анатолий, теряешь время и тем самым подвергаешь нас с Андреем Алексеевичем лишним испытанием...Бы-стро, круу--гоом марш!
Когда они остались одни, Шторм, глядя поверх ущелья, в небесные дали, где как будто начали образовываться еле заметные облачка, проговорил:
-- Кажется, мы выбрали не совсем правильную тактику...Может, нам надо было еще одну группу держать в резерве...где-нибудь поблизости.
-- Это было бы идеально...
-- Я думаю, что с прилетом Эмира, неплохо было бы завязать бой, хотя бы начать поливу отсюда, оттянуть часть банды на себя, и дать возможность второй группе войти в ущелье с дальнейшим проникновением в его казематы. Если даже мы установим радиомаяки и если на них прилетят крылатые ракеты, это ничего не даст. Даже если их будет пять, десять или двадцать...Это будет походить на обычные дноуглубительные работы с применением ракетной технологии и только... Взрывная волна пройдет вдоль ущелья и -- все...Самой же берлоги они не достанут...
-- Если уж речь зашла о группе поддержки, то лучше, чем воздушный десант ничего не придумаешь.
-- Нет! -- решительно отреагировал Шторм, -- менять коней на переправе глупо...Если Эмир оправдает наши надежды и прибудет собственной персоной, будем делать то, ради чего, собственно, заварили всю эту хреновину.
Еще последние слова полковника не потеряли свои обертоны, когда до их слуха донесся едва уловимый звук, не то летящего на большой высоте самолета, не то идущего на бреющем полете вертолета...Шторм поднял голову, стал прислушиваться. Путин тоже вытянул шею, затаил дыхание. Глянув вниз, увидел, как сидящие у скалы люди вскочили с места и схватились за оружие. К Тайпану подскочил человек и коляску с ним быстро укатил под свод пещеры. И те боевики, которые надзирали за работающими, замахали руками, что-то прокричали и люди, побросав инструменты, цепочкой устремились в сторону ходов под скалы и вскоре все скрылись в овальном проеме... Туда же, торопливо, словно жук-скоробей, заехал миниатюрный бульдозер, оставив за собой несколько колец голубых дымков.
Барс, оставшись в ущелье, подняв голову кверху, всматривался в безоблачное, накаленное зноем небо. Он не торопился, и спокойной походкой направился в сторону подземелья. Он боком протиснулся между медленно закрывающейся стальной дверью и скалой и через секунду темная щель сомкнулась.
-- Вот и все дела, -- сказал Шторм, -- но оно и к лучшему. Теперь ваша очередь, Владимир Владимирович, воспользоваться барокамерой...
Шторм имел в виду тень под смоковницей. Щербаков уже снова лежал на краю ущелья, ему было намного легче после принятой порции относительной прохлады...
-- Нет, надо блюсти субординацию -- командиру приоритет...Так что идите вы, Андрей Алексеевич, а мы с Анатолием побудем здесь.
-- Это исключено. Я очень вас прошу, выполняйте приказ, полковник, -- и президент в словах Шторма не услышал и намека на иронию. И это ему понравилось.
Когда Путин приблизился к дереву и почувствовал ее свежее дыхание, ему вспомнился Крым, восхождение на Ай Петри и сход с нее... Стояла такая же жара. Когда они с будущей женой Люсей выбрались наконец в районе Алупки на дорогу, силы их оставили. Разморенные зноем, прошедшие нелегкий путь, они как подкошенные упали в траву и проспали до первых звезд...
...Под деревом находилось все, что они принесли с собой: ранцы, ручной пулемет, снайперская винтовка, гранатометы, буи и отстегнутые подсумки с гранатами. Однако тень была неплотная. Солнце уже сместилось на юг и как раз с той стороны ветви смоковницы зияли продольными проплешинами.
Он лег на спину, заложив руки под голову, и ему было хорошо. Так хорошо, что невольно воспаленные от солнца веки сомкнулись и сознание затянула приятная истома. Разбудило его пение птицы. Он открыл глаза и увидел прямо над собой пичужку с оливко-серыми крылышками, оранжево-рыжим горлом и белым брюшком. Нагнув голову, и глядя одним глазом на лежащего человека, птица была в нерешительности -- улетать или продолжать свой вокал..."Что, птаха, ты мне хочешь сказать?" -- он сделал несколько пружинистых отжимов и сел, прислонившись к бугорчатому стволу.
Вдруг неожиданно, абсолютно не в контексте с происходящим, ему вспомнились слова Ельцина, сказанные им в день взрыва на дороге А105 и посещения Барвихи: "Я знаю, ты парень кремень и потому успокаивать тебя не буду. Но вывод все же сделай. А вот какой -- подумай." "Что он этим хотел сказать? О чем предупреждал меня этот старый бобер? Если речь идет о свободе печати, то я далек от того, чтобы кому-то укорачивать руки. Но вместе с тем я не хочу, чтобы страна погрязала во лжи, клевете, которая становится всесильной, когда сходит со страниц газет. Я не могу позволить вседозволенности, под какой бы благонравной личиной она ни скрывалась. Если я это допущу, меня ждет всеобщее неуважение и народ поймет, что со мной можно вытворять то, что вытворяли с Ельциным. Я не буду повторять его ошибок: не буду слова пускать на ветер -- это подрывает веру. Не буду обещать светлого будущего -- это тоже не способствует доверию к президенту. Я хочу неукоснительного исполнения. И чтобы мое правительство было твердым на слово и убедительным в реформаторстве. И я постараюсь поступать так, что можно определить одним словом -- порядочность. И если мне суждено отсюда выбраться, я сразу же поеду к нему и расскажу, что я собираюсь предпринять, чтобы люди, наконец, вздохнули с облегчением и у них появилась надежда. А что им даст надежду? Вера в завтрашний день. И вера в своего президента, что это не надутый пузырь, не случайно взошедший на престол наследник Ельцина, а самостоятельный человек, знающий пути-дороги, по которым придется идти. И чтобы это была не слепая вера, ибо у слепой веры злые глаза, а вера осознанная, держащаяся на доказательствах деятельности. Но не будь Ельцина, не было бы и Путина...Нет, я бы, конечно, был, просто не был бы президентом. А как он меня угадал? И хорошо ли это? Может, это его самая большая ошибка? А моя самая большая ошибка в том, что я во всем хочу быть сильным. А это невозможно, пустая затея... Еще никому не удалось быть во всем сильным. Как никому не удалось победить смерть. Это она -- величайший математик, поскольку, как заметил Ключевский, безошибочно решает все задачи...А что я сам хочу от жизни? А это смотря, от какой жизни? От этих мгновений, которые прокалены солнцем и пронизаны предчувствием крови или от череды лет, на протяжении которых мне придется нести свой крест? Я будущего не знаю, а потому глупо задаваться вопросом -- что подразумевал Ельцин под словами, сказанными им в тот странный день? Ведь по сути я был на волосок от гибели, а это меня тогда нисколько не взволновало. Тем более не напугало. Так к чему мне возвращаться туда, откуда меня выгнал не страх, а моя воля, не поддающаяся соблазну быть в середине? Что-то ты запутался, наверное, солнце в тебе нарушило здравое и ты заговариваешься...Лучше открой глаза и взгляни на мир: он лучится, как нимб над головой Христа, он весь играет, как пасхальное солнышко и нет в нем видимой ущербинки. Но вместе с тем...вместе с тем он беспощаден, как инквизитор. И люди внизу инквизиторы...и в тебе сидит инквизитор, потому что ты чью-то волю хочешь сокрушить оружием. Но и они тоже держат оружие в руках и направляют его в меня... Нет, конечно, не прямо в меня, но в то, что я как бы олицетворяю...Насколько счастливее меня эта птаха, которая минуту назад сидела напротив и что-то пыталась мне объяснить. Она, наверное, тоже со своей волей, своими воззрениями...Может, она тоже чей-то президент и так же, как я, занялась не своим делом? И кто из нас переживет эту ночь и кто оставит после себя теплый след и охлаждающую душу тень? И знает ли она о мире -- как долог и как быстр его исход? Нет, не знает, как знаю я, что жизни-то этой так коротка линия, так безупречно исходна и эфемерна она. Потому и сладка и невыразимо печальна..."
Глаза его закрылись и он провалился в синюю люльку, имя которой Вселенная...
...Подошел Гулбе. На нем была шапочка с подвернутыми краями, за плечами торчал приклад автомата.
-- Как самочувствие, Айвар? -- спросил Путин.
-- Нормалек, товарищ президент. Проверил сторожевые посты, пока тихо...
-- Как ребята?
-- Тоже нормально. А как вы...там такое пекло? -- Гулбе кивнул в сторону гребня, на котором виднелись потные спины лежащих Шторма и Щербакова.
-- Ничего, скоро солнце пойдет на убыль, а там, смотришь, ночь, -- он взглянул на Гулбе и увидел выбившийся из подвернутой маски потный ершик волос. На шее парня пульсировала набрякшая сонная артерия. -- Однако мне надо сменить командира... -- Путин поднялся и, согнувшись, сделал пробежку в сторону ущелья. Затем лег и пополз вперед.
Шторм не сразу отправился в "санаторий", как он сам окрестил смоковницу с ее спасительной тенью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56