– Вот вы нам и ответьте, товарищ профессор, кому, а главное, зачем понадобилось их изучать, тратить на это народные деньги и почему в такой спешке и секретности? – Закончив речь, моряк с достоинством опустился на свое место.
– Простите, – ученый немного смущенно улыбнулся в окладистую бороду, – не расслышал вашего имени…
– Николай, – выкрикнул со своего места моряк.
– Так вот, Николай, – продолжил пожилой мужчина, – во-первых, я не профессор, а член Российской академии наук, академик Владимир Феоктистович Коноваленко, – скромно представился ученый, опустив перечисление остальных своих многочисленных титулов. – Во-вторых, я не совсем понял, о какой секретности вы говорите? Насколько я понимаю, «Академик Королев» не военный корабль, а научно-исследовательское судно. Кому же, как не ему, заниматься научными изысканиями? Может, ваше командование не посчитало нужным сообщить вам о целях нашей экспедиции…
– Вот именно! – снова выкрикнул с места матрос. – Не посчитало нужным! Я поэтому, товарищ академик, у вас и спросил. От них ведь никакого ответа не дождешься!
– Ну хорошо, – Владимир Феоктистович быстро глянул на часы, – хоть тема нашего разговора планировалась быть другой… Постараюсь коротко, чтобы вас не задерживать. – Он еще раз с досадой глянул на часы, снял их, чтобы не отвлекали, сунул в карман, затем задумчиво пожевал губами, сосредотачиваясь на предстоящем выступлении, и начал:
– Как вы знаете, в 1926 году Советский Союз определил границы своих полярных владений – почти треть Арктики общей площадью 5,842 миллиона квадратных километров. Однако в международном праве эти претензии СССР, так же как аналогичные претензии Канады и США, никем не признавались.
И только в 1982 году ООН приняла Конвенцию по морскому праву. Россия, как правопреемник СССР, направила в 2001 году свою заявку на официальное международное признание этого сектора как территории, принадлежащей Российской Федерации. Я понятно изъясняюсь? – озабоченно поинтересовался Коноваленко.
– Понятно, – отозвалось несколько голосов, и академик продолжил:
– Согласно российским документам, проходящий под вечными льдами Северного полюса подводный хребет Ломоносова является продолжением сибирской материковой платформы. То же касается и хребта Менделеева, расположенного восточнее. Юридически это означает, что территория, на которую мы претендуем, находится в области российского континентального шельфа и по полному праву должна принадлежать нашей стране.
Однако в настоящее время кроме нас на хребет Ломоносова претендуют Дания – Королевское министерство науки утверждает, что это – продолжение шельфа Гренландии, значит – датская территория; Норвегия – Осло считает, что это – продолжение норвежской территории; Канада считает, что это ее территориальные арктические воды; а Соединенные Штаты Америки – что ее.
– Понятное дело, – пробурчал в зале чей-то басок, – куда уж без американцев…
– И у всех этих стран есть свои подтверждения и доказательства, – продолжал Владимир Феоктистович, не отвлекаясь на попутные реплики. – Задача нашей экспедиции: научно доказать, что хребет Ломоносова – исконно наша, российская территория, и снять все претензии на нее других стран.
– Товарищ академик, – снова поднялся неугомонный морячок, – а зачем нам, то есть России, это нужно? Я имею в виду этот хребет? Нам бы со своими просторами справиться. Один Дальний Восток с Сибирью чего стоят! На кой ляд нам еще этот по большей части замерзший кусок моря, в котором и рыбы-то толком никакой нету?
– Согласен, – кивнул Владимир Феоктистович, – возможно, что в этих широтах рыбный промысел и нерентабелен. Но дело не в этом.
По оценке наших геологов, а также геологических служб США и Норвегии, в районе хребта Ломоносова находится до 25 % мировых запасов нефти. И это по самым скромным подсчетам. Многие эксперты утверждают, что в грунте океанского дна находятся месторождения угля и газа, а также алмазов, золота, платины, олова, марганца, никеля, свинца. В общем, почти полный перечень Периодической системы Менделеева.
Понятное дело, что разработка этих месторождений – дело, возможно, весьма отдаленного будущего. Однако рано или поздно человечество будет вынуждено обратиться к кладовым Севера, скрытым под вечными льдами. И от результатов, в частности, вот этой нашей геофизической экспедиции во многом и будет зависеть, кому эти богатства будут принадлежать.
Все доказательства правомерности притязаний России на эти территории, если мы таковые, конечно, найдем, будут представлены в различные международные комитеты, в том числе и юридические. Так что ни о какой секретности, как вы понимаете, речь здесь не идет. Это полная чушь. – Академик в очередной раз торопливо глянул на часы. – А теперь, товарищи, прошу меня извинить, но я вынужден вас покинуть. – Владимир Феоктистович галантно поклонился, таким образом поблагодарив команду «Академика Королева» за содержательный разговор. – На мне гирями висят еще несколько неотложных дел. – Ученый снова коротко поклонился и торопливо покинул приспособленное под лекционный зал помещение.

Глава 3

Относительно секретности Владимир Феоктис– тович немного слукавил перед членами экипажа. За свою долгую жизнь академик Коноваленко многое повидал. Большой наукой и Севером Владимир Феоктистович начал заниматься почти одновременно. Кабинетным ученым он никогда не был. За плечами опытного полярного геофизика была не одна зимовка. Море Лаптевых, Карское и Баренцево моря он знал как свои пять пальцев и смог бы не хуже заправского лоцмана провести любое судно между хребтами, банками и котловинами с их коварными течениями и многочисленными полями льда. А уж по Земле Франца-Иосифа мог бы пройти даже с закрытыми глазами. Так что провести Владимира Феоктистовича на мякине было очень и очень сложно.
В разговоре с моряками «Академика Королева» Коноваленко не лгал: никаких специальных инструкций и секретных распоряжений он не получал. Но не мог оставить без внимания некоторые мелочи, которые академик при всем своем желании не мог ничем объяснить.
Почему, например, верхняя часть их батискафа, на котором планировалось спуститься к хребту Ломоносова, выкрашена не в красный цвет, как это обычно бывает, а в темно-синий? Ведь случись, не дай бог, какая-нибудь авария, красный батискаф отыскать на поверхности моря или на небольшой глубине куда проще, чем окрашенный под цвет моря.
Поди разгляди с самолета предмет, который по цвету ничем не отличается от фона. Значит, кто-то это так и задумывал. Но зачем?
Непонятно было, зачем и по чьему указанию в экипаж из трех человек, которому предстояло опуститься на дно Северного Ледовитого океана, была включена женщина-врач? Ясное дело, он, академик Коноваленко, ученый-геофизик и руководитель экспедиции. Никаких возражений не могла вызывать и кандидатура Жоры Портнова, которого Владимир Феоктистович лично не знал, но слышал от коллег, что он хороший специалист-подводник. А кто такая эта Людмила Брониславовна Плужникова? Это имя ему ровно ни о чем не говорило.
Получалось, что за научную часть отвечает Коноваленко. За техническую – пилотирование, эксплуатацию и обслуживание батискафа – Жора Портнов. В том числе на его плечи была возложена и работа с уникальным глубоководным буром, способным брать керны с большой глубины. А вот зачем понадобилась врачиха – не понятно. Пульс, что ли, измерять? Балласт, который не имеет абсолютно никакого отношения ни к океанологии, ни к геофизике. Правда, видя бурное сопротивление академика, Владимира Феоктистовича заверили, что кроме медицины женщина является еще и хорошим специалистом по связи, а это на больших глубинах вещь немаловажная.
Что верно, то верно. Связь хрупкого батискафа с кораблем-маткой – это не последнее дело. Однако Коноваленко сильно насторожило сочетание столь разнополярных профессий, как эскулап и связист, но сопротивляться настойчивым пожеланиям вышестоящего начальства он не мог и скрепя сердце согласился. Конечно, идя навстречу «пожеланиям трудящихся», руководство могло бы подыскать и более профессионального связиста-гидроакустика, а не просто «неплохо разбирающуюся» девчушку… Но, как говорится, с паршивой овцы – хоть шерсти клок. И на том спасибо. Однако на сердце у академика после того кабинетного разговора стало очень неспокойно…
Впрочем, за все время экспедиции Владимир Феоктистович ни единым словом не выказал сомнения ни в компетентности, ни тем более в профессиональных качествах экипажа своего батискафа. И дело тут было не только и не столько в воспитанности или терпимости академика, сколько в его личном опыте полярника – на Севере малейшее недоверие, а тем паче, необоснованная подозрительность могли и часто становились причиной катастрофы и гибели людей.
«Ладно, – Владимир Феоктистович решительно отбросил в сторону тревожащие его мысли, – чего уж сейчас-то кручиниться? Что сделано – то сделано. Не воротишь уж ничего».
Он еще раз глянул на часы. До первого погружения батискафа оставалось чуть больше девяти часов, и академик решил использовать остатки этого времени для отдыха. Коноваленко спустился в свою каюту, бросил на диван пузатую подушку, стащил ботинки и завалился спать прямо в свитере и утепленных брюках.
Однако уснуть было не так просто. Хоть часы Владимира Феоктистовича и показывали, что в Москве близится полночь, здесь, в северных широтах, июльское солнце и не думало прятаться на ночлег. За бортом солнце светило круглые сутки, и его яркий свет потоком лился в широкие иллюминаторы. Хуже всего было то, что никаких торшеров, бра или ночников в его покоях не было. Можно было, конечно, вставить в иллюминаторы задрайки, но металлические листы были настолько хорошо подогнаны, что не пропускали ни единого лучика, и в каюте сразу наступала кромешная темень. Она не то чтобы пугала академика, но ему становилось как-то неуютно. Даже за длинные полярные ночи он так и не подружился с темнотой и до сих пор ее недолюбливал.
Владимир Феоктистович хорошо помнил полярные ночи начала 60-х прошлого века. Особенно одну…
Это была его вторая зимовка. Темнота, пурга и ветер такой, что буквально валил с ног. Только на климат ведь никто тогда скидок не делал. Ночь не ночь, метель не метель, а работать надо. Большая часть любой экспедиции приходилась на такую вот непогоду. Двадцатичетырехлетнему тогда молодому аспиранту Коноваленко и нужно-то было пройти до своих приборов метров триста, сделать очередной замер и вернуться. Только до нужного места он не дошел – провалился в моржовую полынью. Не углядел за снегом. Об острый край льда фал перерезало как бритвой. Хорошо, что полынья в воду не вертикально уходила, а под углом. Удалось упереться во что-то кончиками пальцев, он воткнул в лед нож и стал подтягиваться. Об одном тогда молился – чтобы лезвие не сломалось. Бог тогда, наверное, каким-то чудом услышал молитву советского ученого-атеиста. Выкарабкался…
И огонек избушки-то виден был. Тусклый, далекий, всего каких-то триста метров…
Владимира Феоктистовича тогда так и не нашли. Когда фал перерезало, за те полчаса, до того времени, как на зимовье поняли, что стряслась беда, и стали Коноваленко искать, веревку отнесло ветром в противоположную сторону. Там ребята и топтались, буквально обнюхивая каждый метр, каждый сугроб…
Это потом уже Владимиру Феоктистовичу рассказали, что втащили в избу глыбу льда. В дверь он головой стучал. Тихо так: тук-тук, тук-тук. Радист услыхал. Сам Коноваленко с какого-то момента ничего не помнил: ни как полз, ни как стучал… Никто не мог понять, как ему вообще удалось выжить. Наверное, очень не хотелось будущему академику умирать тогда, в свои двадцать четыре…
Отделался он сравнительно легко: ему ампутировали лишь два пальца на той самой ноге, которой в лед в полынье упирался… Врач тогда у них в экспедиции замечательный была – Люба Орешкина. Она на ноги и поставила.
Может, и неплохо, что сейчас им в экипаж экспедиции тоже врача назначили? Может, зря он на женщину так ополчился? Радист, врач… Они ему тогда жизнь и спасли…
– Владимир Феоктистович, – в дверь каюты осторожно постучали, – Владимир Феоктистович!
Коноваленко открыл глаза и машинально глянул на часы. Почти семь. Значит, поспал-таки немного. Тяжелый, правда, случился сон, беспокойный, но так обычно перед ответственными моментами и бывает.
– Владимир Феоктистович, – снова поскребся в дверь вахтенный матрос, – вы просили вас поднять.
– Да-да, – громко отозвался ученый-геофизик, сбрасывая с дивана ноги, – я слышу. Спасибо, голубчик.
По корабельному водопроводу зашумела вода. Академик набрал полный бачок и с шумом стал умываться, прогоняя остатки сна.

Глава 4

На верхней палубе у батискафа уже суетились члены команды батискафа и техники, в который раз дотошно проверяя готовность каждого узла и агрегата к погружению. Владимир Феоктистович удовлетворенно кивнул, достал старенький диктофон, глянул на часы и, поднеся плоскую коробочку ко рту, пробубнил:
– Корабельное время шесть часов сорок пять минут. До погружения осталось час пятнадцать минут. Члены команды проверяют готовность батискафа к выполнению задания.
Немного отмотав ленту назад, академик прослушал окончание фразы, убедился в исправности своего «походного журнала» и поднялся в ходовую рубку. Он тепло поздоровался с капитаном «Академика Королева», штурманом и надолго припал к окулярам бинокля, разглядывая темно-серую поверхность моря.
– Погода шепчет, Владимир Феоктистович, – веселым голосом нарушил тишину в рубке штурман, по-своему поняв озабоченность академика. – Я уже связывался с синоптиками, – сообщил он, – море спокойное. На ближайшие часы волнение не будет превышать одного балла, ледяные поля отошли на север.
1 2 3 4 5