Выбор размера душевой кабины
Руль так и норовил выскользнуть из вспотевших ладоней. Педали под ногой путались. Набалдашник рычага переключения скоростей всякий раз оказывался не там, где его искала дрожащая рука Макса.
Он успокоился только возле своего дома, успев принять твердое решение не рассказывать об инциденте шефу. За подобные проколы по головке не погладят. Всучат в следующий раз яд вместо противоядия, и прости-прощай. Зачем навлекать на себя хозяйский гнев? Тем более что девица из казино вряд ли запомнила случайного встречного. И не при ее куриных мозгах связывать случайную встречу с Максом и убийство Пинчука.
Поверещит и угомонится. Так всегда бывает.
* * *
Невзирая на поздний час, дед не поленился встретить внука в прихожей, тесной и захламленной, как чулан. Землисто-серое лицо Зиновия Лазаревича полностью соответствовало интерьеру его жилища. Словно он просидел в этом самом чулане всю жизнь, потом скончался, но пока что не осознал этого и продолжал бесцельно двигаться, сипеть, кашлять, не давая покоя ни себе, ни окружающим.
«Когда же тебя, наконец, закопают, старый хрыч?» – мысленно поинтересовался Макс, хотя произнесенный вслух вопрос прозвучал несколько иначе:
– Чего тебе не спится, дедуля? Совсем не думаешь о своем здоровье.
– И это говорит человек, заявившийся домой под утро! – воскликнул Зиновий Лазаревич, натужно свистя легкими.
Ну вот, опять завел свою песню. Старую песню о главном, под аккомпанемент прохудившегося баяна.
– Мое дело молодое, дедуля, – отшутился Макс, переобуваясь в растоптанные тапочки.
– А мое – старое, вот и не спится. Помирать скоро. Жаль тратить время на сон.
– Бог даст, протянете до ста лет. Будете долгожителем в нашем семействе. Представляете? – Макс прошел на кухню, где сразу же сунулся в холодильник. – Столетний юбилей, вокруг куча благодарных потомков… ух, хорошо! – Он присосался к вскрытому пакету кефира.
– Если так пойдет дальше, то родственники соберутся значительно раньше, – сварливо заметил Зиновий Лазаревич, усаживаясь на самый скрипучий табурет в кухне. – Подле моего гроба, куда ты меня скоро загонишь, дорогой внучек. Разве нормальный человек станет гулять по ночам? На улицах неспокойно. Во время войны и то гулять было безопаснее.
– Ой, только не надо сгущать краски, – поморщился Макс, бегло полюбовавшись своим отражением в зеркале над раковиной. На его верхней губе красовались кефирные усики. Пришлось слизать их таким же белым языком.
– Ты предлагаешь мне не сгущать краски? – изумился старик. – Мне семьдесят шесть лет, и все они прошли в этой богом проклятой стране. И после этого ты говоришь, что я сгущаю краски?
– А я вот мечтаю прожить свою жизнь в Америке, – неожиданно признался Макс. Он как раз достал из холодильника батон ливерной колбасы и приготовился вцепиться в него зубами. Выражение его лица сделалось мечтательным.
– Ой, перестань, что бы ты в этой Америке делал?! – Зиновий Лазаревич сделал движение, похожее на то, которым отгоняют муху.
– То же, что и здесь.
– А чем ты здесь занимаешься?
– Коммерция. – Пережевываемая вместе со шкуркой колбаса сделала речь Макса невнятной. – Розница. Опт.
– Ты полагаешь, что в Америке без тебя некому заниматься коммерцией?
– Здесь в последнее время чересчур много бизнесменов развелось. – Проглотив кусок, Макс посмотрел в темное окно и злобно добавил: – Сраных… Денег куры не клюют, а мозгов, – он постучал себя кулаком по лбу, – не хватает. Встречался сегодня с двумя такими. Братья. Полные кретины. Ничего в коммерции не петрят, ну, ничегошеньки. Я им показал, где раки зимуют. Разделал обоих под орех.
– Странная у вас, молодых, коммерция, – сказал Зиновий Лазаревич. – Раки, орехи…
– Да уж. – Макс сунул в рот спичку и, остервенело мочаля ее зубами, заявил: – Спать пойду. Вымотался сегодня, как собака. Покойной ночи, дед. Гляди не загнись ненароком, хоронить тебя сейчас некогда.
* * *
Запершись в своей комнате, Макс взял мобильный телефон и пробежался жирными пальцами по клавишам, после чего клавиши заблестели чуточку сильнее, чем прежде. Услышав в трубке женский голос, он озабоченно спросил:
– Натуся?
– Куда вы звоните?
– Это квартира Гнилицких?
– Набирайте правильно номер, – сердито сказала женщина.
– Я набрал правильно, – произнес Макс чуть ли не по слогам. – Ошибки быть не может.
Вместо ответа из трубки раздались короткие гудки. Рапорт о выполнении задания был принят. Макс проворно разделся и улегся в кровать, свернувшись калачиком. Одеяло он натянул таким образом, чтобы наружу торчал лишь один только нос. Точно в такой же позе он спал в детстве. Когда еще не работал на ЦРУ, не мечтал об американском гражданстве и не убивал людей.
Год назад он был завербован неким Сидом Штейном, резидентом Центрального разведывательного управления, который официально значился ответственным представителем компании Си-эн-эн в Одессе. Штейн без труда сумел оказать давление на Максима Кривченко, обивавшего порог американского посольства. Недоучившемуся педиатру, отсидевшему два года за хищение имущества медицинского института, доходчиво объяснили, что с его темным прошлым нечего и мечтать об эмиграции за океан. Разве что он использует свои способности во благо процветания демократии во всем мире. Но не дикарской демократии славян. Американской. Самой демократической демократии в мире.
Макс с готовностью дал подписку. Денег ему платили немного, утверждая, что львиная часть гонораров оседает на банковском счете, доступ к которому Макс получит, как только выполнит свою миссию на родине и перекочует в Штаты.
Ликвидация братьев Пинчуков была не первым заданием Макса, хотя и самым сложным из всех, которые ему поручались прежде. Сид собственноручно снабдил его пневматическим оружием и химикатами, особо подчеркнув, что смерти Андрея и Тараса должны выглядеть самым естественным образом.
Вроде бы так оно и получилось. Но если бы не крайняя усталость, Макс обязательно бы задался вопросом: а так ли уж естественно может выглядеть почти одновременная смерть двух родных братьев, погибших от удушья? Он таким вопросом не задался. Вымотанный морально и физически, он крепко спал, пока кусочки ливерной колбасы, застрявшие между его зубами, подвергались необратимому процессу гниения.
Душу Макса этот процесс не затрагивал. После сегодняшней ночи там гнить было нечему.
IV. Особенности национальной службы безопасности
Вопреки распространенному мнению Одесса – это не только «Юморины», шаланды, полные кефали, и монологи Михаила Жванецкого. Да, имеются здесь и памятники, и белые пароходы, и зеленые бульвары с их древними платанами и пикейными жилетами. И буквально каждая поездка в переполненном трамвае обогащает лексикон. И Потемкинская лестница с ее бесчисленными ступенями по-прежнему готова довести до инфаркта любого. Но все эти достопримечательности расскажут вам об Одессе не так полно, как сводки криминальных новостей. Ознакомившись с ними, легендарный Мишка-Япончик устыдился бы своих мелких делишек, меркнущих на фоне тех двадцати тысяч особо опасных преступлений, которые ежегодно совершались в городе-герое.
Взять хотя бы оперативную сводку за одни только минувшие сутки, поступившую в областное управление Службы безопасности Украины.
Похищение председателя исполкома – это раз. Угон спортивного «Ягуара», принадлежащего лидеру партии «Заветы Ильича», – это два. И далее по порядку. Убийство гендиректора рыбопромыслового объединения с традиционным контрольным выстрелом в голову. Взрыв компьютерного салона на улице Новосельского. Успешное задержание и таинственное исчезновение автомобиля «МАЗ-54323», нелегально перевозившего ликероводочные изделия с липовыми марками акцизного сбора. Ограбление магазина «Виртус», расположенного на улице Балковской. Массовая драка в студенческом общежитии. И так далее, и тому подобное.
Демократические преобразования шли полным ходом. Любо-дорого посмотреть.
– Совсем охренели, – подытожил полковник СБУ Дрозд, чересчур массивный и грозный для своей птичьей фамилии.
Имелся в виду не общий разгул преступности, а неизвестные убийцы братьев Пинчуков, погибших минувшей ночью. Оба поступили в морг судмедэкспертизы с интервалом в два часа, так что версия о естественной смерти от удушья отпала сама собой. Дежурный врач, даже будучи пьян, сумел правильно оценить ситуацию и, старательно ворочая языком, доложил о случившемся дежурному по УВД. Милиционеры, как водится, уведомили чекистов. Теперь оперативная сводка лежала на столе Дрозда, и упоминавшиеся в ней фамилии покойных братьев были жирно выделены желтым маркером.
– Вот первичные свидетельства об аупоп… аутопсии, – доложил капитан СБУ Медведчук, протягивая начальнику свеженькие ксерокопии. При этом он судорожно сглотнул, вспомнив, как выглядели трупы Пинчуков, распластанные на цинковых столах. Какие-то разделанные говяжьи туши, а не люди. И этот тошнотворный запах, застоявшийся в четырех кафельных стенах…
– Давай-ка без китайских церемоний, – предложил Дрозд, не прикасаясь к документам. – Докладывай устно.
Он плохо воспринимал щиру украинську мову, способную превратить любой официальный документ в филькину грамоту, хотя не желал признаваться в этом. Сотрудник национальной службы безопасности обязан знать язык, на котором творил великий Шевченко. Или, по крайней мере, притворяться, что дело обстоит именно так. Дрозд предпочитал притворяться.
– Докладывай, – повторил он. И, насупившись, добавил: – Не гаючи этого самого… часу.
Что означало: «Не теряя времени».
И все же капитан Медведчук еще не раз сглотнул кислую слюну, прежде чем сумел подавить приступ тошноты.
– Синильная кислота, – заговорил он, делая неожиданные паузы, – это сильнейший яд нитро… нейротоксического действия, который блокирует клеточную цитрусо… цитохромо… цитохромоксидазу, в результате чего возникает ярко выраженная тканевая, э-э… гипоксия.
– Говори человеческим языком, – велел полковник Дрозд, пристукнув ладонью по столу. Ладонь у него была твердая, как деревянная лопатка. Звук получился внушительный. – Что за цитромония такая?
– Ци-то-хро-мо-кси-да-за. – Выговорив термин по слогам, Медведчук побагровел, словно это потребовало от него немалых физических усилий. – В точности не знаю, что это такое, но могу выяснить, – сказал он.
– Обойдемся. Излагай дальше.
Медведчук повертел шеей, которой стало тесно в галстучной петле.
– Отравление, – произнес он, – наступает в момент вдыхания паров синильной кислоты. Всасывается она очень быстро. Смертельная доза – от пятидесяти до ста миллиграммов. При вдыхании небольших концерт… концентраций кислоты наблюдается царапанье в горле, – кадык Медведчука непроизвольно дрогнул, – горький вкус во рту, головная боль, тошнота, рвота, боли в груди…
– Как с большого бодуна, – авторитетно вставил Дрозд.
– Так точно, товарищ полковник.
– Только опохмелка уже не спасает.
– Не спасает. – Переведя дух, Медведчук уставился в текст медицинского заключения и забубнил дальше, сбиваясь на интонации дьяка, читающего заупокойную молитву. – При полной инко… интоксикации появляются э-э… клинико-тонические судороги, резкий цианоз и почти мгновенная потеря сознания вследствие паралича дыхательного центра. При оказании неотложной помощи нужно немедленно начать антипод… антидотную терапию…
В полковничьих глазах блеснул недобрый огонек.
– Кому? – спросил он.
– Э-э, простите? – Брови капитана сложились шалашиком.
– Кому ты предлагаешь оказывать неотложную помощь? Братьям Пинчукам? Или их ясновельможному батьке?
– Это я так, для общего сведения, – смутился Медведчук.
– Общим сведениям место в общем сортире, – убежденно заявил Дрозд. – Меня интересуют конкретные факты.
– Факты таковы, что… – На лице Медведчука отразилась сложная гамма чувств. – Факты таковы, что херня какая-то получается, товарищ полковник.
Дрозд был того же мнения. Если злоумышленники намеревались создать видимость естественной смерти, то зачем они убили сразу двух человек одним и тем же способом? И почему акции проводились явными дилетантами? О чем они думали, оставляя на месте обоих преступлений осколки ампул, содержавших синильную кислоту? Осколки, сложив которые можно получить отпечатки их пальцев?
Проанализировав все эти загадки, Дрозд предположил:
– А что, если убийцы засветились намеренно?
– Ради спортивного интереса? – изумился Медведчук.
– Это еще тот спорт, капитан. Кровавый.
* * *
Дрозд выложил на стол оба кулака и уставился на них, словно бы решая, какой из них крепче. Дали бы ему волю, он бы покрошил этими кулаками немало мудрых голов, которые довели страну до такого унизительного состояния, когда с украинскими силовиками считаются не больше, чем с портретами усатого кобзаря, повсеместно заменившими светлый образ Феликса Эдмундовича.
Чекист с почти двадцатилетним стажем работы, Дрозд без труда припомнил парочку других эпизодов с синильной кислотой, с которыми ему приходилось сталкиваться по долгу службы. Дела давно минувших дней, но разве новое – это не хорошо забытое старое?
Особое пристрастие к убийствам с помощью различных ядов питали агенты ЦРУ. Знакомый почерк. Плюс наглая уверенность в своей полной безнаказанности. С тех пор, как Украина изъявила желание войти в состав НАТО, американская разведка стала действовать на ее территории почти легально. Были куплены с потрохами некоторые видные политики, руководители многих силовых ведомств, с голоса Дядюшки Сэма запели не только газетчики, но и члены правительства. И это нравилось полковнику Дрозду все меньше и меньше. Несмотря на директивы о лояльности и взаимопонимании, спускаемые сверху.
1 2 3 4 5 6 7
Он успокоился только возле своего дома, успев принять твердое решение не рассказывать об инциденте шефу. За подобные проколы по головке не погладят. Всучат в следующий раз яд вместо противоядия, и прости-прощай. Зачем навлекать на себя хозяйский гнев? Тем более что девица из казино вряд ли запомнила случайного встречного. И не при ее куриных мозгах связывать случайную встречу с Максом и убийство Пинчука.
Поверещит и угомонится. Так всегда бывает.
* * *
Невзирая на поздний час, дед не поленился встретить внука в прихожей, тесной и захламленной, как чулан. Землисто-серое лицо Зиновия Лазаревича полностью соответствовало интерьеру его жилища. Словно он просидел в этом самом чулане всю жизнь, потом скончался, но пока что не осознал этого и продолжал бесцельно двигаться, сипеть, кашлять, не давая покоя ни себе, ни окружающим.
«Когда же тебя, наконец, закопают, старый хрыч?» – мысленно поинтересовался Макс, хотя произнесенный вслух вопрос прозвучал несколько иначе:
– Чего тебе не спится, дедуля? Совсем не думаешь о своем здоровье.
– И это говорит человек, заявившийся домой под утро! – воскликнул Зиновий Лазаревич, натужно свистя легкими.
Ну вот, опять завел свою песню. Старую песню о главном, под аккомпанемент прохудившегося баяна.
– Мое дело молодое, дедуля, – отшутился Макс, переобуваясь в растоптанные тапочки.
– А мое – старое, вот и не спится. Помирать скоро. Жаль тратить время на сон.
– Бог даст, протянете до ста лет. Будете долгожителем в нашем семействе. Представляете? – Макс прошел на кухню, где сразу же сунулся в холодильник. – Столетний юбилей, вокруг куча благодарных потомков… ух, хорошо! – Он присосался к вскрытому пакету кефира.
– Если так пойдет дальше, то родственники соберутся значительно раньше, – сварливо заметил Зиновий Лазаревич, усаживаясь на самый скрипучий табурет в кухне. – Подле моего гроба, куда ты меня скоро загонишь, дорогой внучек. Разве нормальный человек станет гулять по ночам? На улицах неспокойно. Во время войны и то гулять было безопаснее.
– Ой, только не надо сгущать краски, – поморщился Макс, бегло полюбовавшись своим отражением в зеркале над раковиной. На его верхней губе красовались кефирные усики. Пришлось слизать их таким же белым языком.
– Ты предлагаешь мне не сгущать краски? – изумился старик. – Мне семьдесят шесть лет, и все они прошли в этой богом проклятой стране. И после этого ты говоришь, что я сгущаю краски?
– А я вот мечтаю прожить свою жизнь в Америке, – неожиданно признался Макс. Он как раз достал из холодильника батон ливерной колбасы и приготовился вцепиться в него зубами. Выражение его лица сделалось мечтательным.
– Ой, перестань, что бы ты в этой Америке делал?! – Зиновий Лазаревич сделал движение, похожее на то, которым отгоняют муху.
– То же, что и здесь.
– А чем ты здесь занимаешься?
– Коммерция. – Пережевываемая вместе со шкуркой колбаса сделала речь Макса невнятной. – Розница. Опт.
– Ты полагаешь, что в Америке без тебя некому заниматься коммерцией?
– Здесь в последнее время чересчур много бизнесменов развелось. – Проглотив кусок, Макс посмотрел в темное окно и злобно добавил: – Сраных… Денег куры не клюют, а мозгов, – он постучал себя кулаком по лбу, – не хватает. Встречался сегодня с двумя такими. Братья. Полные кретины. Ничего в коммерции не петрят, ну, ничегошеньки. Я им показал, где раки зимуют. Разделал обоих под орех.
– Странная у вас, молодых, коммерция, – сказал Зиновий Лазаревич. – Раки, орехи…
– Да уж. – Макс сунул в рот спичку и, остервенело мочаля ее зубами, заявил: – Спать пойду. Вымотался сегодня, как собака. Покойной ночи, дед. Гляди не загнись ненароком, хоронить тебя сейчас некогда.
* * *
Запершись в своей комнате, Макс взял мобильный телефон и пробежался жирными пальцами по клавишам, после чего клавиши заблестели чуточку сильнее, чем прежде. Услышав в трубке женский голос, он озабоченно спросил:
– Натуся?
– Куда вы звоните?
– Это квартира Гнилицких?
– Набирайте правильно номер, – сердито сказала женщина.
– Я набрал правильно, – произнес Макс чуть ли не по слогам. – Ошибки быть не может.
Вместо ответа из трубки раздались короткие гудки. Рапорт о выполнении задания был принят. Макс проворно разделся и улегся в кровать, свернувшись калачиком. Одеяло он натянул таким образом, чтобы наружу торчал лишь один только нос. Точно в такой же позе он спал в детстве. Когда еще не работал на ЦРУ, не мечтал об американском гражданстве и не убивал людей.
Год назад он был завербован неким Сидом Штейном, резидентом Центрального разведывательного управления, который официально значился ответственным представителем компании Си-эн-эн в Одессе. Штейн без труда сумел оказать давление на Максима Кривченко, обивавшего порог американского посольства. Недоучившемуся педиатру, отсидевшему два года за хищение имущества медицинского института, доходчиво объяснили, что с его темным прошлым нечего и мечтать об эмиграции за океан. Разве что он использует свои способности во благо процветания демократии во всем мире. Но не дикарской демократии славян. Американской. Самой демократической демократии в мире.
Макс с готовностью дал подписку. Денег ему платили немного, утверждая, что львиная часть гонораров оседает на банковском счете, доступ к которому Макс получит, как только выполнит свою миссию на родине и перекочует в Штаты.
Ликвидация братьев Пинчуков была не первым заданием Макса, хотя и самым сложным из всех, которые ему поручались прежде. Сид собственноручно снабдил его пневматическим оружием и химикатами, особо подчеркнув, что смерти Андрея и Тараса должны выглядеть самым естественным образом.
Вроде бы так оно и получилось. Но если бы не крайняя усталость, Макс обязательно бы задался вопросом: а так ли уж естественно может выглядеть почти одновременная смерть двух родных братьев, погибших от удушья? Он таким вопросом не задался. Вымотанный морально и физически, он крепко спал, пока кусочки ливерной колбасы, застрявшие между его зубами, подвергались необратимому процессу гниения.
Душу Макса этот процесс не затрагивал. После сегодняшней ночи там гнить было нечему.
IV. Особенности национальной службы безопасности
Вопреки распространенному мнению Одесса – это не только «Юморины», шаланды, полные кефали, и монологи Михаила Жванецкого. Да, имеются здесь и памятники, и белые пароходы, и зеленые бульвары с их древними платанами и пикейными жилетами. И буквально каждая поездка в переполненном трамвае обогащает лексикон. И Потемкинская лестница с ее бесчисленными ступенями по-прежнему готова довести до инфаркта любого. Но все эти достопримечательности расскажут вам об Одессе не так полно, как сводки криминальных новостей. Ознакомившись с ними, легендарный Мишка-Япончик устыдился бы своих мелких делишек, меркнущих на фоне тех двадцати тысяч особо опасных преступлений, которые ежегодно совершались в городе-герое.
Взять хотя бы оперативную сводку за одни только минувшие сутки, поступившую в областное управление Службы безопасности Украины.
Похищение председателя исполкома – это раз. Угон спортивного «Ягуара», принадлежащего лидеру партии «Заветы Ильича», – это два. И далее по порядку. Убийство гендиректора рыбопромыслового объединения с традиционным контрольным выстрелом в голову. Взрыв компьютерного салона на улице Новосельского. Успешное задержание и таинственное исчезновение автомобиля «МАЗ-54323», нелегально перевозившего ликероводочные изделия с липовыми марками акцизного сбора. Ограбление магазина «Виртус», расположенного на улице Балковской. Массовая драка в студенческом общежитии. И так далее, и тому подобное.
Демократические преобразования шли полным ходом. Любо-дорого посмотреть.
– Совсем охренели, – подытожил полковник СБУ Дрозд, чересчур массивный и грозный для своей птичьей фамилии.
Имелся в виду не общий разгул преступности, а неизвестные убийцы братьев Пинчуков, погибших минувшей ночью. Оба поступили в морг судмедэкспертизы с интервалом в два часа, так что версия о естественной смерти от удушья отпала сама собой. Дежурный врач, даже будучи пьян, сумел правильно оценить ситуацию и, старательно ворочая языком, доложил о случившемся дежурному по УВД. Милиционеры, как водится, уведомили чекистов. Теперь оперативная сводка лежала на столе Дрозда, и упоминавшиеся в ней фамилии покойных братьев были жирно выделены желтым маркером.
– Вот первичные свидетельства об аупоп… аутопсии, – доложил капитан СБУ Медведчук, протягивая начальнику свеженькие ксерокопии. При этом он судорожно сглотнул, вспомнив, как выглядели трупы Пинчуков, распластанные на цинковых столах. Какие-то разделанные говяжьи туши, а не люди. И этот тошнотворный запах, застоявшийся в четырех кафельных стенах…
– Давай-ка без китайских церемоний, – предложил Дрозд, не прикасаясь к документам. – Докладывай устно.
Он плохо воспринимал щиру украинську мову, способную превратить любой официальный документ в филькину грамоту, хотя не желал признаваться в этом. Сотрудник национальной службы безопасности обязан знать язык, на котором творил великий Шевченко. Или, по крайней мере, притворяться, что дело обстоит именно так. Дрозд предпочитал притворяться.
– Докладывай, – повторил он. И, насупившись, добавил: – Не гаючи этого самого… часу.
Что означало: «Не теряя времени».
И все же капитан Медведчук еще не раз сглотнул кислую слюну, прежде чем сумел подавить приступ тошноты.
– Синильная кислота, – заговорил он, делая неожиданные паузы, – это сильнейший яд нитро… нейротоксического действия, который блокирует клеточную цитрусо… цитохромо… цитохромоксидазу, в результате чего возникает ярко выраженная тканевая, э-э… гипоксия.
– Говори человеческим языком, – велел полковник Дрозд, пристукнув ладонью по столу. Ладонь у него была твердая, как деревянная лопатка. Звук получился внушительный. – Что за цитромония такая?
– Ци-то-хро-мо-кси-да-за. – Выговорив термин по слогам, Медведчук побагровел, словно это потребовало от него немалых физических усилий. – В точности не знаю, что это такое, но могу выяснить, – сказал он.
– Обойдемся. Излагай дальше.
Медведчук повертел шеей, которой стало тесно в галстучной петле.
– Отравление, – произнес он, – наступает в момент вдыхания паров синильной кислоты. Всасывается она очень быстро. Смертельная доза – от пятидесяти до ста миллиграммов. При вдыхании небольших концерт… концентраций кислоты наблюдается царапанье в горле, – кадык Медведчука непроизвольно дрогнул, – горький вкус во рту, головная боль, тошнота, рвота, боли в груди…
– Как с большого бодуна, – авторитетно вставил Дрозд.
– Так точно, товарищ полковник.
– Только опохмелка уже не спасает.
– Не спасает. – Переведя дух, Медведчук уставился в текст медицинского заключения и забубнил дальше, сбиваясь на интонации дьяка, читающего заупокойную молитву. – При полной инко… интоксикации появляются э-э… клинико-тонические судороги, резкий цианоз и почти мгновенная потеря сознания вследствие паралича дыхательного центра. При оказании неотложной помощи нужно немедленно начать антипод… антидотную терапию…
В полковничьих глазах блеснул недобрый огонек.
– Кому? – спросил он.
– Э-э, простите? – Брови капитана сложились шалашиком.
– Кому ты предлагаешь оказывать неотложную помощь? Братьям Пинчукам? Или их ясновельможному батьке?
– Это я так, для общего сведения, – смутился Медведчук.
– Общим сведениям место в общем сортире, – убежденно заявил Дрозд. – Меня интересуют конкретные факты.
– Факты таковы, что… – На лице Медведчука отразилась сложная гамма чувств. – Факты таковы, что херня какая-то получается, товарищ полковник.
Дрозд был того же мнения. Если злоумышленники намеревались создать видимость естественной смерти, то зачем они убили сразу двух человек одним и тем же способом? И почему акции проводились явными дилетантами? О чем они думали, оставляя на месте обоих преступлений осколки ампул, содержавших синильную кислоту? Осколки, сложив которые можно получить отпечатки их пальцев?
Проанализировав все эти загадки, Дрозд предположил:
– А что, если убийцы засветились намеренно?
– Ради спортивного интереса? – изумился Медведчук.
– Это еще тот спорт, капитан. Кровавый.
* * *
Дрозд выложил на стол оба кулака и уставился на них, словно бы решая, какой из них крепче. Дали бы ему волю, он бы покрошил этими кулаками немало мудрых голов, которые довели страну до такого унизительного состояния, когда с украинскими силовиками считаются не больше, чем с портретами усатого кобзаря, повсеместно заменившими светлый образ Феликса Эдмундовича.
Чекист с почти двадцатилетним стажем работы, Дрозд без труда припомнил парочку других эпизодов с синильной кислотой, с которыми ему приходилось сталкиваться по долгу службы. Дела давно минувших дней, но разве новое – это не хорошо забытое старое?
Особое пристрастие к убийствам с помощью различных ядов питали агенты ЦРУ. Знакомый почерк. Плюс наглая уверенность в своей полной безнаказанности. С тех пор, как Украина изъявила желание войти в состав НАТО, американская разведка стала действовать на ее территории почти легально. Были куплены с потрохами некоторые видные политики, руководители многих силовых ведомств, с голоса Дядюшки Сэма запели не только газетчики, но и члены правительства. И это нравилось полковнику Дрозду все меньше и меньше. Несмотря на директивы о лояльности и взаимопонимании, спускаемые сверху.
1 2 3 4 5 6 7