Покупал не раз - https://Wodolei.ru
Сейчас двадцать минут шестого.
– Коран читал? – поинтересовался Кабир, вместо того чтобы поблагодарить парнишку и отпустить его с богом.
Тот покосился на пергаментную руку, продолжавшую держать его за локоть, и сделал новую попытку улыбнуться, на этот раз более удачную:
– Немножко. Но я знаю, например, что ваш Иса и наш Иисус – это одно и то же.
– Ничего ты не знаешь, безмозглый гяур. – Кабир все же плюнул на кроссовку парнишки и попал. – Третья сура гласит: «Неверных надо убивать, а все их достояние, жилище и земля переходят к убийцам, даже если нога последних никогда не ступала на эту землю». Понял, ослиная твоя башка?
Все это было произнесено с чудовищным акцентом, плохо поддающимся осмыслению, так что перепуганному парнишке осталось лишь кивнуть наугад:
– Понял. Я пойду, ладно? Меня ждут.
Для убедительности он показал пальцем на вход в музыкальный магазин с фанерным Ленноном у порога.
– Цх! – Отпустив юнца, трясущегося, как овечий курдюк, Кабир зашагал прочь.
До отхода поезда оставалось почти два часа, но без толку шляться по городу он не собирался, нечего ему было тут больше делать. Бензиновая гарь, толпы людей, бесстыдно оголившиеся шлюхи, которых на виду у всех пальцем не тронь. Нет, Москва Кабиру не нравилась, ему здесь было, как волку в клетке. Он спешил туда, где жизнь имела специфический запах крови, оружейной смазки и пороха, а не духов с лосьонами.
Поручение Хаттаба оказалось проще простого. Прапорщик с дурацкой фамилией Бородуля документы Кабиру отдал, деньги от него получил, а в придачу к ним – бутылку отравленного коньяка, который уже, наверное, успел вылакать. Подвигом это, конечно, не являлось, но все же Кабир сделал полезное дело, которое ему на том свете обязательно зачтется. Не зря ведь пророк сказал: «Всех, кто не идет путем Аллаха, надо убивать, как собак, пока не останется никакой другой религии, кроме ислама». Насчет способов убийства неверных Магомет ничего определенного не говорил, и это оставляло для его фанатичных приверженцев самый богатый простор для фантазии.
Кабир, не имевший возможности использовать посреди Москвы гранату, избрал яд и надеялся, что продажный прапорщик не в одиночку отравился, а угостил дармовым коньяком еще хотя бы парочку русаков, что увеличивало заслуги Кабира перед Аллахом.
Русские собаки все одинаковы, привычно размышлял он, приближаясь к подземному переходу, за которым находилась нужная ему станция метро. Им лишь бы водкой по самые глаза залиться, а там хоть трава не расти. Что касается Кабира, то он суток не мог прожить без травы, поскольку, подобно своим предкам-хашишинам, предпочитал добрую затяжку дурманом – глотку любого, самого лучшего пойла. И теперь, лишенный возможности покурить гашиша, он нервничал все сильнее и сильнее, обильно потея от подмышек до ступней.
В трусах, которые Кабир менял не чаще трех раз в год, когда мылся, нестерпимо свербело и чесалось.
Эх, думал он, скорее бы сесть в свой поезд Москва—Нальчик, из тамбуров которого не успевает выветриваться душистый конопляный туман. Дело сделано, не грех и расслабиться.
Кабир машинально погладил барсетку, в которой хранились двенадцать страниц машинописного текста и собственноручно начерченный план хлебозавода. Какой-нибудь русский ишак скорее всего пометил бы на нем тайник стрелочкой, приписав сверху: «БАЫГАЛОВКА», но потомок арабских хашишинов был не настолько туп. Он обозначил боеголовку старательным изображением черепа со скрещенными под ним костями и полагал, что ему не страшны никакие проверки в пути.
В своей наивности Кабир порой был сродни пятилетнему ребенку. Дикарь с детским разумом и натурой самого жестокого, самого свирепого, самого кровожадного хищника в природе.
Мирные граждане инстинктивно сторонились, пропуская мимо себя небритого черноволосого мужчину, косолапо спускающегося по ступеням перехода. На ходу он совал то одну, то другую руку в карманы штанов, то ли почесывая что-то внутри, то ли нащупывая.
«Трихомоноз», – предположил прохожий с высшим медицинским образованием.
«Ствол», – уверенно заключил муровец и, поскольку его рабочий день закончился, пошел по своим делам дальше.
Патрульные милиционеры, как обычно, скрывались неведомо где, появляясь на людях ближе к ночи, когда приходит время безнаказанно обирать пьяных да убогих. Может быть, их служба была не столь опасна и трудна, как пелось в любимой ими песне, но зато она определенно была «на первый взгляд как будто не видна». На второй и третий, впрочем, тоже. Во всяком случае, среди бела дня в самом центре столицы.
4
«Skin head» – это значит «кожаная голова». Следовательно, чтобы заделаться заправским скинхедом, надо перво-наперво обриться наголо. В придачу требуются молодость, физическое здоровье и лютая ненависть к инородцам. Если все это у тебя уже имеется от природы, остается обзавестись тяжеленными ботинками с тупыми носами, подкатать штанины джинсов сантиметров на пять и ознакомиться с главными идеологическими постулатами движения, изложенными в специальной брошюре. Все. Дальше тебе присваивают кличку, и ты уже не какой-нибудь там Гена Кукин из ПТУ № 243, а патриот родины, Кукиш. Или Мякиш. Или хоть бы даже сам Терминатор, если в голове маслица чуть поболе, чем у основной массы, а кулаки работают еще лучше мозгового аппарата.
По трое, по двое и даже по одному съезжались московские скинхеды к месту проведения очередной акции. Одни выходили на «Ленинке», другие – на станциях «Александровский сад», «Боровицкая» или «Арбатская», но все действовали с таким расчетом, чтобы, сгруппировавшись, ровно в 17.30 ввалиться с разных сторон в переход напротив «Златой Праги» и устроить там мини-погром, метеля кого ни попадя, но желательно все же носатых нелюдей с темными волосами и смуглой кожей. Таких, конечно, куда больше водилось на любом московском рынке, но главный идеолог движения, тридцатилетний уроженец Ярославля по кличке Майн Кампф рассудил на досуге, что о столичных скинхедах пора узнать широкой мировой общественности. А где еще ошивается широкая мировая общественность, как не на Старом Арбате, скупая матрешек, допотопные шинели и переходящие красные знамена из плюша? Короче говоря, место и время проведения акции было определено вождями, и теперь дело оставалось за рядовыми патриотами в подвернутых джинсах, произведенных, между прочим, не в родном отечестве, а в ненавистном зарубежье.
В половине шестого вечера орава скинхедов, общим числом семьдесят восемь здоровенных и не очень лбов, с ревом и улюлюканьем ринулась в переход, откуда застигнутым врасплох гражданам деваться было некуда.
«Га-а!.. Аля-улю!!.. Йахуууу!!!»
Первым заработал по кумполу молодой блондин очень даже славянской внешности, но зато в следующую секунду чья-то дубинка очень удачно достала самую настоящую цыганку в цветастой юбке и шали. Заодно перепало всему ее сопливому потомству.
И понеслась!.. Замелькали кулаки и бутсы, посыпались на землю сувениры вперемешку с газетами, опрокинулись лотки, зазвенели стеклянные осколки, заметалось под низкими сводами эхо воинственных воплей и криков ужаса:
«Мочи всех, на хрен!..»
«У-у-уй! Не надо, мальчики!..»
«Вот тебе, черножопый!.. Вот!.. Вот!..»
«Не трогайте ребенка, ироды!.. Ребенка пожалейте!..»
«Аа-аааа-аа!..»
«Х-хек!.. Х-хух!..Х-хах!..»
Лясь! Лусь! Лызь!
Новообращенный скинхед Вася-Песец, орудуя сразу двумя свинчатками, умудрился за полминуты раскровенить пять подозрительных физиономий и теперь подбирался к шестой, пытающейся укрыться среди цветочных букетов. Костик Рамштайн с Бобром методично охаживали по ребрам сбитого с ног негритоса. Обдолбавшийся Варяг размахивал опасной бритвой, сатанея от того, что никак не получается располосовать кого-нибудь как следует. А Леший и Вервольф вплотную занялись противником с характерной щетинистой физиономией, который не только не струсил во время неожиданного нападения, а даже пытался проявить свой воинственный характер.
– Акзывы сыким! – рявкнул он, за что немедленно получил от Вервольфа в ухо и отлетел прямо на Лешего, уже изготовившегося для прицельного пинка.
– Н-на!
Небритый согнулся пополам, хватая ртом воздух, а руками – пострадавшую мошонку.
– Н-на! – слегка запыхавшийся Леший ударил его по затылку сведенными в замок руками. – Дома сиди, чучмек! В сакле своей вонючей!
– Мам ваших я имел, щенки! – просипел гость столицы. – Весь род ваш поганый до десятого колена!..
– Ах так? – мгновенно рассвирепел Вервольф. – Ну-ка, Леха, подсоби!
– Чего? – оживился Леший.
– Делай как я, вот чего!
Повозившись немного вокруг вяло сопротивляющегося мужчины, парни подхватили его под руки и, разогнавшись как следует, дважды протаранили его головой кафельную стену пешеходного тоннеля.
Вторая пробежка, во время которой полуоглушенный мужчина уже не оказывал никакого сопротивления, вышла удачней.
Плитка и лобная кость хрустнули одновременно, породив сочное: «хрясь!» Ноги мужчины, которыми он только что кое-как перебирал, слепо подчиняясь двум парням, обмякли. Поверх настенного лозунга «ВЛАСТЬ НАРОДУ» осталась красная клякса, а мужчина сполз на пол, прижимая к животу пижонскую барсетку.
Его перевернули на спину, несколько раз пнули и оставили в покое, да только вряд ли он испытал от этого облегчение.
Кровь из разбитой головы мужчины заполняла его глазницы, а он, не мигая, глядел в потолок, на котором как раз ничего не происходило.
Все вокруг двигались, падали, вставали, бежали или как минимум вопили во всю глотку, а Кабир Хаким не принимал никакого участия в общем столпотворении. Его короткая миссия закончилась. И в Москве, и вообще в этом подлунном мире.
Глава 2
Птица-счастье завтрашнего дня
1
Вы спросите: какие такие заботы могут быть у уличного музыканта, если на улице весна, если прописка в порядке и пальцы целы, чтобы брать гитарные аккорды да перебирать струны, прислонившись спиной к стене подземного перехода.
На первый взгляд – никаких особых забот. Заливайся себе соловьем, «местовые» вовремя плати, с ментами не заводись, ну и с водочкой поосторожней: не ужрись вусмерть на радостях по причине того, что пережил долгую-долгую зиму, а впереди тебя ожидает долгое-долгое лето.
Москва – она, конечно, не райские кущи, но в мае и здесь благодать. Иногда. Местами. Стоит лишь очутиться в нужное время в нужном месте – и лови свою синюю птицу удачи за хвост. Одни в лотерею постоянно выигрывают, вторые – собрав коллекцию счастливых крышечек или фантиков, бесплатно по заграницам разъезжают, третьи просто правильное пиво хлещут и потому отбою от противоположного пола не знают. Короче говоря, если ты, к примеру, Саша, то купи себе обнову в «Мире кожи» и радуйся. А если ты, наоборот, Даша, то тебе в «Снежную королеву» надо, там по весне на женские дубленки такие скидки, что закачаешься.
Ну, а погожим весенним вечером многие граждане и просто так улыбаются до ушей, без всякой видимой причины. Неужели, наконец, жить стало лучше, жить стало веселее, товарищи?
Может, оно и так, да только не совсем. Во всяком случае, что касаемо Сереги Леднёва, двадцати девяти лет от роду.
Сухощавый шатен, рост – выше среднего, плечи прямые, зато нос слегка скособочен – это на память о первых днях службы в рядах доблестной и непобедимой. Серегу тогда хмельной «дед» носки простирнуть попросил, а он старослужащего на три нехорошие буквы послал, со всяческими уточнениями курса. Непорядок. «Дед» обиделся, других «дедов» кликнул, вот они нос Сереге и своротили, не считая всяких прочих повреждений различной тяжести – там кровоподтек, там гематома, здесь закрытый перелом, а здесь открытый. В армии это называется «упасть с лестницы». В соответствии со своей легендой, Серега так неудачно сверзился, что от ноябрьской присяги до самого Нового года в себя приходил, но сдюжил, выкарабкался.
Чужие носки стирать он так и не выучился, зато, пока в санчасти отлеживался, на гитаре бренчать наловчился да песни орать:
Ты боли-боли-боли, голова,
Лишь была-была-была бы цела!
Нам разлука да не страшна,
Коль встреча да суждена!
Ох, товарищи, держите ж вы меня,
Я от радости займусь, как от огня,
Не осиной в сыром бору,
А соломою да на ветру! Юх!
В ту пору Серега голосовые связки до хрипа извел и не меньше десятка струн изорвал, но по-настоящему инструмент освоил позже, когда уже в ставропольском госпитале валялся с половиной вырезанных кишок и контузией, от которой его на первых порах клинило чуть ли не ежедневно. С годами полегчало, хотя брюхо подводило постоянно – не казенное ведь. Брюхо Сереге под Аргуном покромсало минными осколками, если кому интересно. А самому Сереге от этого интересу было мало, он прошлое вспоминать не любил, на вопросы любопытствующих откликался коротко и очень неохотно:
– Чё на войне было? А сплошная жопа, куда ни ткнись. Бо-ольшущая такая. Как у всех наших генералов, вместе взятых.
Станут такого грубияна просить воспоминаниями делиться? Правильно, не станут.
Он ведь и послать по матушке может, Серега, если шибко достанут. И в зубы двинуть. У него брюхо и нервишки попорчены, а денег лечиться – нетути. Ему государство какую-то там пенсиюшку нерегулярно платит и делает вид, что никакого такого инвалида Сереги Леднева не существует в природе.
Он ведь, если разобраться, ничего такого геройского не совершил – просто побежал, куда было приказано, и напоролся на мину. Может, его отцы-командиры подорваться надоумили? Нет, ничего подобного. Тогда, может, кто-нибудь из столь ненавистных Сереге армейских генералов с птичьей фамилией типа Грачев или – бери выше – Лебедь? Опять нет. Что ж тогда на судьбу пенять, злобиться, молодость свою загубленную проклинать? Сам кругом виноват, на пару с помкомвзвода Гуляевым, который на коварную мину-лягушку наступил по запарке.
1 2 3 4 5 6 7
– Коран читал? – поинтересовался Кабир, вместо того чтобы поблагодарить парнишку и отпустить его с богом.
Тот покосился на пергаментную руку, продолжавшую держать его за локоть, и сделал новую попытку улыбнуться, на этот раз более удачную:
– Немножко. Но я знаю, например, что ваш Иса и наш Иисус – это одно и то же.
– Ничего ты не знаешь, безмозглый гяур. – Кабир все же плюнул на кроссовку парнишки и попал. – Третья сура гласит: «Неверных надо убивать, а все их достояние, жилище и земля переходят к убийцам, даже если нога последних никогда не ступала на эту землю». Понял, ослиная твоя башка?
Все это было произнесено с чудовищным акцентом, плохо поддающимся осмыслению, так что перепуганному парнишке осталось лишь кивнуть наугад:
– Понял. Я пойду, ладно? Меня ждут.
Для убедительности он показал пальцем на вход в музыкальный магазин с фанерным Ленноном у порога.
– Цх! – Отпустив юнца, трясущегося, как овечий курдюк, Кабир зашагал прочь.
До отхода поезда оставалось почти два часа, но без толку шляться по городу он не собирался, нечего ему было тут больше делать. Бензиновая гарь, толпы людей, бесстыдно оголившиеся шлюхи, которых на виду у всех пальцем не тронь. Нет, Москва Кабиру не нравилась, ему здесь было, как волку в клетке. Он спешил туда, где жизнь имела специфический запах крови, оружейной смазки и пороха, а не духов с лосьонами.
Поручение Хаттаба оказалось проще простого. Прапорщик с дурацкой фамилией Бородуля документы Кабиру отдал, деньги от него получил, а в придачу к ним – бутылку отравленного коньяка, который уже, наверное, успел вылакать. Подвигом это, конечно, не являлось, но все же Кабир сделал полезное дело, которое ему на том свете обязательно зачтется. Не зря ведь пророк сказал: «Всех, кто не идет путем Аллаха, надо убивать, как собак, пока не останется никакой другой религии, кроме ислама». Насчет способов убийства неверных Магомет ничего определенного не говорил, и это оставляло для его фанатичных приверженцев самый богатый простор для фантазии.
Кабир, не имевший возможности использовать посреди Москвы гранату, избрал яд и надеялся, что продажный прапорщик не в одиночку отравился, а угостил дармовым коньяком еще хотя бы парочку русаков, что увеличивало заслуги Кабира перед Аллахом.
Русские собаки все одинаковы, привычно размышлял он, приближаясь к подземному переходу, за которым находилась нужная ему станция метро. Им лишь бы водкой по самые глаза залиться, а там хоть трава не расти. Что касается Кабира, то он суток не мог прожить без травы, поскольку, подобно своим предкам-хашишинам, предпочитал добрую затяжку дурманом – глотку любого, самого лучшего пойла. И теперь, лишенный возможности покурить гашиша, он нервничал все сильнее и сильнее, обильно потея от подмышек до ступней.
В трусах, которые Кабир менял не чаще трех раз в год, когда мылся, нестерпимо свербело и чесалось.
Эх, думал он, скорее бы сесть в свой поезд Москва—Нальчик, из тамбуров которого не успевает выветриваться душистый конопляный туман. Дело сделано, не грех и расслабиться.
Кабир машинально погладил барсетку, в которой хранились двенадцать страниц машинописного текста и собственноручно начерченный план хлебозавода. Какой-нибудь русский ишак скорее всего пометил бы на нем тайник стрелочкой, приписав сверху: «БАЫГАЛОВКА», но потомок арабских хашишинов был не настолько туп. Он обозначил боеголовку старательным изображением черепа со скрещенными под ним костями и полагал, что ему не страшны никакие проверки в пути.
В своей наивности Кабир порой был сродни пятилетнему ребенку. Дикарь с детским разумом и натурой самого жестокого, самого свирепого, самого кровожадного хищника в природе.
Мирные граждане инстинктивно сторонились, пропуская мимо себя небритого черноволосого мужчину, косолапо спускающегося по ступеням перехода. На ходу он совал то одну, то другую руку в карманы штанов, то ли почесывая что-то внутри, то ли нащупывая.
«Трихомоноз», – предположил прохожий с высшим медицинским образованием.
«Ствол», – уверенно заключил муровец и, поскольку его рабочий день закончился, пошел по своим делам дальше.
Патрульные милиционеры, как обычно, скрывались неведомо где, появляясь на людях ближе к ночи, когда приходит время безнаказанно обирать пьяных да убогих. Может быть, их служба была не столь опасна и трудна, как пелось в любимой ими песне, но зато она определенно была «на первый взгляд как будто не видна». На второй и третий, впрочем, тоже. Во всяком случае, среди бела дня в самом центре столицы.
4
«Skin head» – это значит «кожаная голова». Следовательно, чтобы заделаться заправским скинхедом, надо перво-наперво обриться наголо. В придачу требуются молодость, физическое здоровье и лютая ненависть к инородцам. Если все это у тебя уже имеется от природы, остается обзавестись тяжеленными ботинками с тупыми носами, подкатать штанины джинсов сантиметров на пять и ознакомиться с главными идеологическими постулатами движения, изложенными в специальной брошюре. Все. Дальше тебе присваивают кличку, и ты уже не какой-нибудь там Гена Кукин из ПТУ № 243, а патриот родины, Кукиш. Или Мякиш. Или хоть бы даже сам Терминатор, если в голове маслица чуть поболе, чем у основной массы, а кулаки работают еще лучше мозгового аппарата.
По трое, по двое и даже по одному съезжались московские скинхеды к месту проведения очередной акции. Одни выходили на «Ленинке», другие – на станциях «Александровский сад», «Боровицкая» или «Арбатская», но все действовали с таким расчетом, чтобы, сгруппировавшись, ровно в 17.30 ввалиться с разных сторон в переход напротив «Златой Праги» и устроить там мини-погром, метеля кого ни попадя, но желательно все же носатых нелюдей с темными волосами и смуглой кожей. Таких, конечно, куда больше водилось на любом московском рынке, но главный идеолог движения, тридцатилетний уроженец Ярославля по кличке Майн Кампф рассудил на досуге, что о столичных скинхедах пора узнать широкой мировой общественности. А где еще ошивается широкая мировая общественность, как не на Старом Арбате, скупая матрешек, допотопные шинели и переходящие красные знамена из плюша? Короче говоря, место и время проведения акции было определено вождями, и теперь дело оставалось за рядовыми патриотами в подвернутых джинсах, произведенных, между прочим, не в родном отечестве, а в ненавистном зарубежье.
В половине шестого вечера орава скинхедов, общим числом семьдесят восемь здоровенных и не очень лбов, с ревом и улюлюканьем ринулась в переход, откуда застигнутым врасплох гражданам деваться было некуда.
«Га-а!.. Аля-улю!!.. Йахуууу!!!»
Первым заработал по кумполу молодой блондин очень даже славянской внешности, но зато в следующую секунду чья-то дубинка очень удачно достала самую настоящую цыганку в цветастой юбке и шали. Заодно перепало всему ее сопливому потомству.
И понеслась!.. Замелькали кулаки и бутсы, посыпались на землю сувениры вперемешку с газетами, опрокинулись лотки, зазвенели стеклянные осколки, заметалось под низкими сводами эхо воинственных воплей и криков ужаса:
«Мочи всех, на хрен!..»
«У-у-уй! Не надо, мальчики!..»
«Вот тебе, черножопый!.. Вот!.. Вот!..»
«Не трогайте ребенка, ироды!.. Ребенка пожалейте!..»
«Аа-аааа-аа!..»
«Х-хек!.. Х-хух!..Х-хах!..»
Лясь! Лусь! Лызь!
Новообращенный скинхед Вася-Песец, орудуя сразу двумя свинчатками, умудрился за полминуты раскровенить пять подозрительных физиономий и теперь подбирался к шестой, пытающейся укрыться среди цветочных букетов. Костик Рамштайн с Бобром методично охаживали по ребрам сбитого с ног негритоса. Обдолбавшийся Варяг размахивал опасной бритвой, сатанея от того, что никак не получается располосовать кого-нибудь как следует. А Леший и Вервольф вплотную занялись противником с характерной щетинистой физиономией, который не только не струсил во время неожиданного нападения, а даже пытался проявить свой воинственный характер.
– Акзывы сыким! – рявкнул он, за что немедленно получил от Вервольфа в ухо и отлетел прямо на Лешего, уже изготовившегося для прицельного пинка.
– Н-на!
Небритый согнулся пополам, хватая ртом воздух, а руками – пострадавшую мошонку.
– Н-на! – слегка запыхавшийся Леший ударил его по затылку сведенными в замок руками. – Дома сиди, чучмек! В сакле своей вонючей!
– Мам ваших я имел, щенки! – просипел гость столицы. – Весь род ваш поганый до десятого колена!..
– Ах так? – мгновенно рассвирепел Вервольф. – Ну-ка, Леха, подсоби!
– Чего? – оживился Леший.
– Делай как я, вот чего!
Повозившись немного вокруг вяло сопротивляющегося мужчины, парни подхватили его под руки и, разогнавшись как следует, дважды протаранили его головой кафельную стену пешеходного тоннеля.
Вторая пробежка, во время которой полуоглушенный мужчина уже не оказывал никакого сопротивления, вышла удачней.
Плитка и лобная кость хрустнули одновременно, породив сочное: «хрясь!» Ноги мужчины, которыми он только что кое-как перебирал, слепо подчиняясь двум парням, обмякли. Поверх настенного лозунга «ВЛАСТЬ НАРОДУ» осталась красная клякса, а мужчина сполз на пол, прижимая к животу пижонскую барсетку.
Его перевернули на спину, несколько раз пнули и оставили в покое, да только вряд ли он испытал от этого облегчение.
Кровь из разбитой головы мужчины заполняла его глазницы, а он, не мигая, глядел в потолок, на котором как раз ничего не происходило.
Все вокруг двигались, падали, вставали, бежали или как минимум вопили во всю глотку, а Кабир Хаким не принимал никакого участия в общем столпотворении. Его короткая миссия закончилась. И в Москве, и вообще в этом подлунном мире.
Глава 2
Птица-счастье завтрашнего дня
1
Вы спросите: какие такие заботы могут быть у уличного музыканта, если на улице весна, если прописка в порядке и пальцы целы, чтобы брать гитарные аккорды да перебирать струны, прислонившись спиной к стене подземного перехода.
На первый взгляд – никаких особых забот. Заливайся себе соловьем, «местовые» вовремя плати, с ментами не заводись, ну и с водочкой поосторожней: не ужрись вусмерть на радостях по причине того, что пережил долгую-долгую зиму, а впереди тебя ожидает долгое-долгое лето.
Москва – она, конечно, не райские кущи, но в мае и здесь благодать. Иногда. Местами. Стоит лишь очутиться в нужное время в нужном месте – и лови свою синюю птицу удачи за хвост. Одни в лотерею постоянно выигрывают, вторые – собрав коллекцию счастливых крышечек или фантиков, бесплатно по заграницам разъезжают, третьи просто правильное пиво хлещут и потому отбою от противоположного пола не знают. Короче говоря, если ты, к примеру, Саша, то купи себе обнову в «Мире кожи» и радуйся. А если ты, наоборот, Даша, то тебе в «Снежную королеву» надо, там по весне на женские дубленки такие скидки, что закачаешься.
Ну, а погожим весенним вечером многие граждане и просто так улыбаются до ушей, без всякой видимой причины. Неужели, наконец, жить стало лучше, жить стало веселее, товарищи?
Может, оно и так, да только не совсем. Во всяком случае, что касаемо Сереги Леднёва, двадцати девяти лет от роду.
Сухощавый шатен, рост – выше среднего, плечи прямые, зато нос слегка скособочен – это на память о первых днях службы в рядах доблестной и непобедимой. Серегу тогда хмельной «дед» носки простирнуть попросил, а он старослужащего на три нехорошие буквы послал, со всяческими уточнениями курса. Непорядок. «Дед» обиделся, других «дедов» кликнул, вот они нос Сереге и своротили, не считая всяких прочих повреждений различной тяжести – там кровоподтек, там гематома, здесь закрытый перелом, а здесь открытый. В армии это называется «упасть с лестницы». В соответствии со своей легендой, Серега так неудачно сверзился, что от ноябрьской присяги до самого Нового года в себя приходил, но сдюжил, выкарабкался.
Чужие носки стирать он так и не выучился, зато, пока в санчасти отлеживался, на гитаре бренчать наловчился да песни орать:
Ты боли-боли-боли, голова,
Лишь была-была-была бы цела!
Нам разлука да не страшна,
Коль встреча да суждена!
Ох, товарищи, держите ж вы меня,
Я от радости займусь, как от огня,
Не осиной в сыром бору,
А соломою да на ветру! Юх!
В ту пору Серега голосовые связки до хрипа извел и не меньше десятка струн изорвал, но по-настоящему инструмент освоил позже, когда уже в ставропольском госпитале валялся с половиной вырезанных кишок и контузией, от которой его на первых порах клинило чуть ли не ежедневно. С годами полегчало, хотя брюхо подводило постоянно – не казенное ведь. Брюхо Сереге под Аргуном покромсало минными осколками, если кому интересно. А самому Сереге от этого интересу было мало, он прошлое вспоминать не любил, на вопросы любопытствующих откликался коротко и очень неохотно:
– Чё на войне было? А сплошная жопа, куда ни ткнись. Бо-ольшущая такая. Как у всех наших генералов, вместе взятых.
Станут такого грубияна просить воспоминаниями делиться? Правильно, не станут.
Он ведь и послать по матушке может, Серега, если шибко достанут. И в зубы двинуть. У него брюхо и нервишки попорчены, а денег лечиться – нетути. Ему государство какую-то там пенсиюшку нерегулярно платит и делает вид, что никакого такого инвалида Сереги Леднева не существует в природе.
Он ведь, если разобраться, ничего такого геройского не совершил – просто побежал, куда было приказано, и напоролся на мину. Может, его отцы-командиры подорваться надоумили? Нет, ничего подобного. Тогда, может, кто-нибудь из столь ненавистных Сереге армейских генералов с птичьей фамилией типа Грачев или – бери выше – Лебедь? Опять нет. Что ж тогда на судьбу пенять, злобиться, молодость свою загубленную проклинать? Сам кругом виноват, на пару с помкомвзвода Гуляевым, который на коварную мину-лягушку наступил по запарке.
1 2 3 4 5 6 7