позвонил по телефону сам и голосом, не терпящим возражений, коротко бросил:— Зайди.Данилов вздохнул, закрыл старое дело бандгруппы Пирогова, которое изучал уже второй день, интуитивно чувствуя какую-то невидимую связь между тем, чем он занимается сегодня, и бандой Пирогова, и пошел к начальству.Бессменный помощник начальника Паша Осетров, затянутый в синий новый китель, покосившись на краешки ослепительно блестящих погон, кивнул Данилову на дверь:— Ждет, товарищ подполковник.Слово «подполковник» Паша произнес с осуждением, покосившись на гимнастерку Данилова со споротыми петлицами.Начальник стоял посреди кабинета, новая форма делала его моложе и стройней.— Ну, что у тебя, Иван?— Все то же самое.— Так и прикажешь докладывать руководству?— Пока я ничего конкретного сказать не могу.— Так, — начальник начал раскачиваться с пятки на носок. — Так, — еще раз повторил он, — хоть что-то у тебя есть?Данилов посмотрел в окно. По заснеженной Петровке метель гнала редких прохожих. Он помолчал, достал папиросу, прикурил.— Не знаю, товарищ начальник, не знаю, так, слабые наметки.— Садись, — начальник опустился в кресло, — сейчас Серебровский зайдет, помозгуем втроем.Данилов посмотрел на ладную, подтянутую фигуру начальника МУРа и вспомнил, как тот в мае сорок первого рассказывал ему о диете, на которую сел, чтобы похудеть.— Ты еще смеешься, Иван?— Да вспомнил, как ты на диету садился перед войной.В редкие минуты, когда они оставались вдвоем, Данилов и начальник МУРа по-прежнему были на «ты», как в те далекие годы, когда совсем молодыми пришли в уголовный отдел ВЧК. С тех пор они шли по жизни рядом, и Данилов совершенно не завидовал тому, что его друг внезапно из начальника отдела стал руководителем МУРа.— Жизнь, Ваня, у нас с тобой почище, чем в санатории «Мацеста»…Начальник не договорил, дверь распахнулась, и в кабинете появился полковник Серебровский — стремительный, цыганисто-красивый и всегда веселый.Данилов знал полковника много лет, видел все его падения и взлеты, и его всегда поражала легкость характера Серебровского. Он жил просто и весело, находя хорошее в любой, самой плохой, ситуации.— Ну вот и я, — сказал он, усаживаясь и весело поглядывая на Данилова, — давай, Ваня, поведай нам страшные уголовные тайны Москвы.— Да что говорить-то. Я же все написал в рапорте. Три преступления. На Башиловке ограблена машина с продуктами, шофер и экспедитор убиты. На улице Красина взят магазин, причем сторож найден убитым на улице. На Полянке — квартира. Унесено много ценных вещей. Хозяин ничего толком сказать не может. Открыл дверь, хотел вынести мусор, его ударили по голове, он потерял сознание, заволокли в квартиру, надели мешок на голову, связали.— А что взяли? — поинтересовался начальник.— Золото, хрусталь в серебре, несколько отрезов габардина, бостона, коверкота, два кожаных пальто, фетровые бурки, колонковую и каракулевую шубы. Деньги двадцать тысяч и на девять тысяч облигаций золотого займа.— Кто потерпевший?— Минин, солист Москонцерта, — ответил Серебровский.— Это какой Минин? Утомленное солнце?.. — поинтересовался начальник.— Именно он, жена его работает в жанре художественного свиста. Пластинка есть, танго «Соловей» высвистывает.— Они хорошие люди, — перебил Серебровского Данилов, — работают во фронтовых концертных бригадах.— Ты, Иван, — начальник достал рапорт Данилова, — объединяешь эти три преступления воедино. Основания?— Там написано.— Ты поведай нам с Серебровским. Бумага бумагой, а мысли мыслями. Мы послушаем, а потом я тебе еще один вопрос задам.Данилов помолчал, поглядел на начальника. Тот смотрел, откинувшись в кресле, лицо его было серым и отечным. И Данилов подумал, что начальник смертельно устал, впрочем, как и все они.— Начну с Башиловки. Фургон остановили неизвестные на проезжей части, экспедитору, вылезшему из машины, нанесли удар тупым предметом по голове…— Ломом, что ли? — начальник прикурил новую папиросу.— Или ломом, или монтировкой, смерть наступила мгновенно, шофера застрелили.— Пулю и гильзы нашли?Данилов вспомнил грязно-серый рассвет, машину-фургон с распахнутыми дверцами, тело человека у колеса и труп шофера, навалившийся на руль. Было темно и холодно, руки стыли даже в перчатках. Эксперты запалили маленький костерок и по очереди отогревали пальцы.— Есть, — крикнул самый молодой оперативник Сережа Белов, — нашел!Данилов подошел к нему и увидел на снегу маленький квадратный след. Его сделала еще горячая гильза, выкинутая отсекателем. Белов снял перчатку и закостеневшей на морозе рукой начал аккуратно разгребать снег. Через минуту он протянул раскрытую ладонь Данилову. На ней лежал латунный бочонок гильзы.Данилов взял его, поднес к глазам. Похоже на гильзу от парабеллума, но все-таки немного иная. Подошел эксперт.— Разрешите, Иван Александрович. — Он покрутил гильзу, взглянул на маркировку. — По-моему, «Радом». Приедем, баллистики скажут точно.— Пулю нашли?— Ищут, Иван Александрович, надо машину на Петровку отогнать, здесь, на улице, трудновато.— Пулю и гильзу нашли. Они от пистолета «Радом».— ВИС-35? — удивился Серебровский.— Да.— Это оружие еще по нашей картотеке не проходило.— При чем здесь ограбление Минина? — нетерпеливо поинтересовался начальник.— При осмотре квартиры Минина в прихожей найден патрон от «Радома». Видно, преступник выронил его. Я показывал патрон Минину, он сказал, что видит его впервые.— Хорошо. — Начальник встал, зашагал по кабинету. — Это ты объединил, возможно, правильно. Действительно, «Радом» — система для Москвы редкая. Правда, во время войны и не такие бывают. Но принимаем как рабочую версию. Магазин на Красина?— На Башиловке, в квартире Минина и на Красина работал левша. Все три удара нанесены по левой стороне головы.— Один думал? — хитро прищурился начальник.— Нет, вместе со мной, — улыбнулся Серебровский.— Вот и надумали на свою шею. Вместо трех отдельных эпизодов имеете устоявшуюся бандгруппу.— Так я в ОББ работаю. — Данилов достал портсигар, вопросительно поглядел на начальника.— Кури, чего там. Только по мне лучше бы вообще никакого ОББ не было. Теперь слушай. Начальство уже задергалось. Звонили. С разных уровней. Говорили всякое, лучше тебе не слушать такого. Времени у нас с тобой практически нет. Доложи, какие приняты меры.— Отрабатываем версию «левша», смотрим оружие… — Данилов помолчал, глядя, как начальник меряет шагами кабинет, затянулся глубоко, ткнул папиросу в пепельницу и продолжал: — Вещи, взятые у Минина, а также номера облигаций объявлены в розыск, кроме того, по накладным нам известны маркировки папирос и консервов, взятых на Башиловке и в магазине, ищем по рынкам.— Быстрее работайте.— Рынки — моя забота, — белозубо улыбнулся Серебровский, потянувшись своим большим и сильным телом.Сергей ненавидел совещания. Он был человек дела.Данилов любил его за простоту, за обостренное чувство товарищества, за оперативную хватку и необыкновенное мужество.За много лет работы в милиции он знал людей, спокойно идущих под бандитские пули, но робеющих перед начальством. Серебровский оставался самим собой и на операциях, и на многочисленных предвоенных собраниях, на которых решались людские судьбы. На них Сергей говорил открыто, смело защищал товарищей по работе, не боясь ни взысканий, ни понижения в должности.В МУР Серебровский вернулся из наркомата за два дня до войны, и Данилов был несказанно рад этому. Они работали вместе третий военный год, и Иван Александрович ощущал конкретную помощь, которую оказывал заместитель начальника его отделу.— На рынках мои ребята посмотрят, — еще раз повторил Серебровский.Начальник посмотрел на него внимательно и промолчал. Он подошел к напольным часам в черном узорчатом футляре, выполненном в виде башни, достал ключ и завел механизм боя.Потом повернулся к Данилову и сказал:— Ты, Иван, почему не в новой форме? Не получил?— Получил, но зашился с делами, не успел погоны пристегнуть. Ребята обещали сделать.— Так, теперь у меня к тебе последний вопрос, начальник ОББ…Данилов понял, о чем пойдет разговор, и ему стало мучительно-стыдно, такое чувство появлялось у него только в юности, в реальном училище, когда он, не выучив урока, вынужден был идти к доске.— Серебровский бы сказал, — продолжал начальник, — «Что это за кровавая драма на Патриарших прудах?» А?— Убит милиционер Потапов, неизвестный преступник погиб в перестрелке.— Как у тебя все просто, Данилов. А что я жене Потапова скажу, двум его детям?— Вы так говорите, — Иван Александрович закатал желваками, — будто я его убил…— Помолчи, Данилов, помолчи. Это с каких же пор по Москве бегают пацаны с оружием и типографским шрифтом? Что тебе известно об убитом?— Пока ничего.— Что за шрифт? Откуда? Что за пистолет?— Баллисты дадут заключение после четырнадцати, эксперты работают со шрифтами, фотография убитого разослана по всем отделениям.— Ладно, Данилов, иди. Иди и помни, весь спрос с тебя. С меня, конечно, тоже шкуру спустят, ну а я — с отдела. Иди, а ты, Серебровский, задержись.Данилов вышел в приемную.— Ты, Паша, — усмехнулся Данилов, — в этой форме на полярного летчика похож, товарища Громова.Лейтенант улыбнулся, польщенный, и, посмотрев вслед Данилову, подумал, что начальник ОББ хоть человек молчаливый, но хороший.Данилов шел к своему кабинету по коридору, стены которого являлись выражением общественного мнения на определенных этапах. В сорок первом на них висели плакаты «Родина-мать зовет!», «Ты записался добровольцем?», наглядные пособия МПВО. В сорок втором их место заняли работы Кукрыниксов, Васильева и Голоненко. На них были изображены немцы, бегущие от Москвы. Сейчас на стене появился новый плакат — огромные щипцы с надписью: «Сталинград перерубил руки Гитлера».Данилов с особым удовольствием посмотрел на сталинградский плакат. Сорок третий год начался с радости победы.И Данилов вспомнил сорок первый, декабрь, когда он уходил на фронт в составе батальона Московской милиции. Тогда, в Волоколамске, он впервые ощутил щемящее чувство победы, первым войдя в город, оставленный немцами. В маленьком доме на окраине они пили спирт с партизанами и заедали его консервированной колбасой, именуемой в просторечии «второй фронт». Там, в этом жарко натопленном доме, думал замкомбата Данилов связать до конца войны свою жизнь с армией.Но не вышло. Немцев разгромили, а оперсостав отправили в тыл на старые должности.Данилов честно сражался в тылу. В сорок втором ликвидировал особо опасную банду Гоппе, еще несколько мелких групп. Положение в Москве начинало стабилизироваться, так нет же, в конце декабря и январе пошла серия убийств и бандитских нападений.Дверь в кабинет оказалась открытой, и Данилов застал там старшего оперуполномоченного капитана Муравьева и Никитина. Они аккуратно развешивали на спинках стула новую форму.— Спасибо, ребята, — добро улыбнулся Данилов, — а то начальство совсем меня засрамило.Он подошел к стулу, снял со спинки форму с узенькими серебряными подполковничьими погонами, долго разглядывал, потом стянул старую гимнастерку и надел новый китель. Надел и почувствовал, как стоячий воротничок заставил властно вскинуть голову.— Ну как? — смущенно спросил Данилов.— Класс, — ответил Никитин.— Ладно, ребята, я переоденусь, а кстати, как эксперты?— Через час доложат. — Никитин взглянул на часы.Данилов переоделся и, парадно-красивый, уселся за стол, вновь взяв старое дело банды Пирогова.Она объявилась в Москве в феврале сорокового. Грабила промтоварные магазины, причем почему-то сторожей находили убитыми у дверей, на улице. Двадцатого марта бандиты на двух машинах пытались взять комиссионный магазин на Кузнецком, но напоролись на милицейский патруль. Началась перестрелка, к месту происшествия подтянулись постовые и опергруппа двух отделений. Пирогов был убит, трое его бандитов тоже, одного, тяжело раненного, отправили в больницу, где он и скончался.Но существовало четкое предположение, что один из бандитов или ушел с места перестрелки, или вообще там не был. А в том, что в банде был еще один человек, не оставалось сомнений. На ломике, которым убили сторожа магазина на Серпуховке, сохранились четкие отпечатки пальцев, они так и не были идентифицированы.Но и другое заставило Данилова взять старое дело. Эксперты установили, что убийца — левша. Иван Александрович досматривал материалы банды Пирогова, когда в кабинет вошел Серебровский.— Хорошо, — сказал он, прищурившись.— У тебя чай есть?— Есть.— А у меня полбуханки и банка шпига американского.— Врешь?— Когда я врал?— Было.— Так то ж давно.— Ставь чай.Данилов достал из сейфа электроплитку. Туда он прятал ее от бдительных глаз начальника ХОЗУ, который регулярно совершал налеты на кабинеты сотрудников, изымая все электроприборы.Они пили чай и ели необыкновенно вкусный хлеб со шпигом. Американское копченое сало было аккуратно проложено вощеной бумагой и доставалось из банки легко.— Смотри, — набитым ртом пробурчал Серебровский, — кусочки-то один к одному.— У них порядок.— Вот этим-то порядком они и хотят войну выиграть. Пусть, мол, русские кровь льют, а мы их подкормим. Помяни мои слова, Ваня, они второй фронт откроют, когда мы в Германию войдем.— Да, — Данилов вытер сальные пальцы газетой, — это ты прав. Вон, читай. У нас война, а в Триполитании стычки патрулей, ранен один английский солдат.— Англичане все-таки войну чувствуют. Их немцы бомбят. А американцы всем тушенку да колбасу шлют. Понимаешь, Иван, я по сей день понять не могу, почему они не начали активных боевых действий в Европе.— Ждут, Сережа. Им не нужна сильная Германия, а мы тем более.— Ох, Ваня, непростой разговор мы начали.
…Война шла. И они не знали еще, что именно этот сорок третий год станет переломным. И через два года они увидят салют победы.И война кончится для всех, кроме них. И на этой войне погибнет комиссар милиции Серебровский. В мирном сорок седьмом. Погибнет на тихом хуторе под Бродами, остреливаясь от бандитов до последнего патрона.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3