Глядя, как он, реагируя на прикосновение руки, то расправлял, то складывал крылья, нетрудно было представить себе, как эволюция превратила сходных ящериц в известных нам ныне птиц.
Утолив жажду и слегка поостыв, мы начали подготовку к съемке. Чтобы получше запечатлеть на пленке полет и получить четкое изображение крыльев, надо было снять дракона силуэтом на фоне неба. Поэтому Крис и Джим, с камерами в руках, легли на траву, а Джеки, Джеффри и его жена Бетти стали поодаль и приготовились схватить ящерицу, прежде чем она успеет улизнуть.
Расставив по местам свою бригаду, я поднялся в спальню, извлек одну ящерицу из банки, в которую мы их заточили, и, по сигналу распростертых на земле операторов, швырнул ее в воздух. Дракон немедленно расправил крылья и спланировал на газон, где его ловко перехватил Джеффри. Однако операторы остались недовольны результатом, пришлось снова подниматься на второй этаж и бросать ящерицу в окно. После двадцать пятого раза мне и ящерицам это занятие слегка осточертело. Я объявил перерыв, и мы обсудили проблему за кружкой холодного пива.
Вся беда заключалась в том, что, когда я выбрасывал дракона из окна спальни, камеры успевали захватить лишь маленький кусочек неба с силуэтом ящерицы. Окно явно не подходило.
— А если взять стремянку? — предложил Джеффри. — Ее можно поставить где угодно.
Загоревшись новой идеей, мы отправились в кладовку и извлекли на свет Божий две до крайности разболтанные трехметровые лестницы. Если за нами в этот день наблюдал какой-нибудь непосвященный человек, он вправе был принять просторный сад Джеффри за территорию местной психиатрической больницы. Мы с Крисом, пошатываясь, волокли неуклюжего деревянного «жирафа», впереди шествовал Джим, который поминутно ложился навзничь на траву, а сзади плелись Джеффри, Джеки и Бетти, которые несли необходимые предметы снаряжения и двух летучих драконов в банке из-под варенья. Наконец, когда мы завершили третий круг, Джим выбрал место, мы воздвигли стремянку и приступили к операции. Был уже полдень, и вся Малайя нагрелась до температуры, при которой тело человека плавится.
Голый по пояс, напялив на голову огромную ветхую соломенную шляпу, одолженную у Джеффри, я крепко сжал в одной руке летучего дракона и начал взбираться по лестнице. Стремянка скрипела, трещала и шаталась так, что я опасался за свое благополучие не меньше, чем какой-нибудь новичок, впервые огибающий мыс Горн на яхте. Удостоверившись, что «перехватчики» на местах, а Крис и Джим лежат на спине подле стремянки, я подбросил дракона в воздух. Мне не пришлось наблюдать его полет, потому что стремянка неодобрительно относилась к резким движениям, и мой великолепный бросок из-за головы заставил это хрупкое сооружение угрожающе раскачиваться. Когда я наконец укротил его, то увидел, что Крис уже на ногах и довольно улыбается мне.
— Отлично, — сказал он. — Но все-таки лучше несколько раз повторить для полной уверенности.
Черт дернул меня вспомнить про этих летучих драконов… Под жгучим солнцем я почти до самого вечера качался на стремянке, словно какой-нибудь на редкость бездарный циркач, и время от времени подбрасывал ящериц в воздух. Наконец Джим объявил, что доволен снятыми кадрами, мы удалились в прохладные комнаты и приняли душ, предварительно выпустив на волю наших «звезд».
Они до того изнемогли от всей этой кутерьмы, что даже не стали спасаться бегством, а примостились на ближайшей ветке, сердито глядя на нас. Сообщаю для сведения, что весь эпизод (а удался он превосходно) на экране занял пятнадцать секунд и что ни одна душа не похвалила нас за наше достижение. Надеюсь, все те, кто мечтает стать оператором-анималистом, хорошенько поразмыслят над этим отрезвляющим примером, прежде чем выбирать профессию.
Когда путешествуешь по Малайе, важно не впадать в отчаяние от множества переправ. В большинстве тропических стран реки и речки образуют не менее сложную и запутанную систему, чем кровеносные сосуды в теле человека, и чтобы добраться до места назначения, приходится пересекать до полу-сотни водных преград. Через мелкие вы проноситесь очертя голову, лихо вспахивая мутную воду радиатором, через реки поглубже вас перетаскивают, если боги дождей милостивы к вам, но действительно широкие и могучие потоки, по виду которых кажется, что они состоят из густого, тягучего хереса, можно преодолеть только на пароме.
С паромами — как с автобусами, в различных частях света это дело поставлено по-разному; малайские паромы отличает то, что они всегда стоят у противоположного берега, когда вы подъезжаете к реке, и приходится ждать по меньшей мере полчаса, а то и больше. Иногда скучное ожидание скрашивалось тем, что рядом с дорогой простирались прелестные мангровые болота с деревьями, опирающимися на причудливо скрещивающиеся корни, погруженные в восхитительно липкий и зловонный ил. Кто только не обитал тут! Там, где море подходило совсем близко и вода в болоте была солоноватая, водились ильные прыгуны, удивительные рыбы, голова которых так похожа на голову бегемота. Да и повадками ильный прыгун напоминает бегемота, он так же любит лежать у самой поверхности воды, выставив любопытствующие выпученные глаза. Но у ильных прыгунов есть свой, особый талант, способный при первой встрече с ними посеять тревогу и смятение в вашей душе, буде вы принадлежите к числу людей, убежденных, что истинное место рыбы — под водой. Этим рыбам очень нравится гладкая поверхность ила между корнями мангров; выбравшись из воды, они носятся по илу, будто по катку, порой даже взбираются на переплетение корней.
Другой приметный житель этих благоухающих болот — пестрый, как бабочка, краб-сигнальщик, обитающий в норках в иле. На берегах тропических рек всегда можно увидеть участки сырой почвы, где в огромных количествах скапливаются бабочки. Утоляя жажду, они то расправляют, то складывают свои крылышки, и ничем не приметный кусок берега внезапно вспыхивает настоящим фейерверком красок. В мангровых болотах аналогичную эстетическую функцию выполняют крабы-сигнальщики. Покинув свои норы, они тихонько продвигаются вперед, причем непрерывно машут огромной клешней, одним и тем же жестом приманивая самок и устрашая соперников. Время от времени сверкающий на солнце краб останавливается, чтобы сунуть в рот лакомый комочек ила, из которого он извлекает свое питание — мельчайшие водоросли. Это выглядит очень потешно, как если бы какой-нибудь гурман расположился в выгребной яме и трапезничал там, помогая себе палочками для еды. Да и вся картина в целом совершенно необычная. Подходишь к обширному участку лоснящегося ила — словно какие-то разноцветные блики ныряют в многочисленные норки, которыми испещрена темная гладь. Присаживаешься на корточках и терпеливо ждешь; и вот уже показалась одна, вторая, третья клешня. Медленно и чрезвычайно осторожно крабы высовываются из своих убежищ и тут же останавливаются, чтобы удостовериться, что опасность миновала. Блестящие панцири напоминают алые, листовые, зеленые и желтые огоньки. И пусть краб стоит неподвижно, проверяя, нет ли угрозы, — его большая клешня все время подергивается взад и вперед, словно от тика. Если у вас хватит выдержки сидеть неподвижно, самые храбрые в конце концов отважатся отойти от норы, а когда они примутся за еду, то и более робкие, видя, что опасаться нечего, внезапно вынырнут на поверхность, и на глазах у вас однообразная серая гладь разом преобразится в калейдоскопически пестрый персидский ковер. Причем сходство с калейдоскопом на этом не кончается: если вам наскучил один узор, достаточно пошевельнуть рукой — и, словно по волшебству, перед вами опять ровная, блестящая серая гладь. Крабы отступают в свои норки столь стремительно, что за ними просто не уследишь. Не ил, а «волшебная дощечка» из магазина игрушек с возникающими на ней красочными замысловатыми узорами, которые вы можете стереть одним движением руки.
Удивительно, но после шестой или седьмой переправы мои спутники совершенно перестали интересоваться как манящими крабами, так и ильными прыгунами. Они расхаживали взад-вперед по берегу и возмущались медлительностью паромщиков. Стремясь их умиротворить, я объяснял, что паромщики не спешат из осторожности, которая в этих местах вполне оправданна. Мое объяснение воспринималось с легким недоверием, пока я в подтверждение своих слов не рассказал, что дней десять — двенадцать назад огромный автобус, битком набитый бесшабашными малайцами, въехал на паром, а тот ни с того ни с сего опрокинулся и утопил больше половины пассажиров. Джим немедленно осведомился, почему бы нам не добираться до цели по суше.
Только у пятнадцатой переправы нам встретились первые указания на то, что рептилия, ради которой мы отправились в такую даль, существует на самом деле. Паром задержался несколько дольше обычного, и крабы на прилегающем болоте уже перестали нас развлекать. Но у дороги стоял домик, и я заметил, что в него то и дело заходят люди, которые тут же появляются вновь, держа в руках заманчивые на вид бутылки. И так как, все мы остро нуждались в какой-нибудь освежающей влаге, я предложил Джеки исследовать этот феномен. Разумеется. я не рассчитывал найти в этой хижине, чуть ли не шалаше, столь экзотический напиток, как пиво, но в полдень, после нескольких часов езды на колесах, меня вполне устроила бы и кока-кола. Мы вошли в домик и — представьте себе! — увидели ломящиеся от всякой всячины полки. а также большой, уютно жужжащий холодильник с солидным запасом чудесного, холодного пива. Пока нас обслуживали, я заметил на краю прилавка большую тарелку, в которой лежало нечто вроде огромных, потускневших от частого пользования мячей для игры в пинг-понг.
— Ты только посмотри! — обратился я к Джеки.
— Что это такое? — спросила она подозрительно.
— Это, — я взял в руки один шарик, — яйца Dermochelys coriacea.
— Кого-кого?
— Того самого существа, из-за которого мы потратили столько времени, сил и денег, лишь бы посмотреть на него, — ответил я. — Это яйца кожистой черепахи.
Кожистая черепаха — не только одна из крупнейших, но и одна из интереснейших рептилий в мире. Она достигает трех метров в длину и весит около тонны(*3). В отличие от других представителей подкласса, обладающих твердым роговым щитком, ее спина покрыта кожей, но выступающие костные пластины-кили посреди спины свидетельствуют о родстве кожистой черепахи с обычными черепахами. Сведения об этом мощном и довольно унылом создании весьма скудные. Питается кожистая черепаха рыбой и другими морскими жителями, а иногда и водорослями; вероятно, некогда она была распространена гораздо шире, чем теперь. К тому времени, когда мы организовали свою экспедицию, было известно всего три места размножения кожистых черепах — в Пуэрто-Рико, на Цейлоне и в Малайе (там, куда мы направлялись). На беду черепах, откладываемые ими яйца очень вкусны, поэтому места размножения в Пуэрто-Рико и на Цейлоне подверглись непомерной эксплуатации. и в конце концов черепахи ушли оттуда. Таким образом, берег под Дунгуном оставался последним местом в мире, где можно было осмотреть ясли кожистой черепахи. Я стремился попасть туда по двум причинам: во-первых, если вы не подстережете кожистую черепаху, когда она выходит на берег откладывать яйца, вы можете ее вообще не увидеть; во-вторых, государственные организации Малайи недавно ввели в действие весьма разумный способ охраны черепах, и мне хотелось убедиться, насколько он эффективен.
Берег, о котором идет речь, представляет собой пляж километров на восемь — десять; право на сбор черепашьих яиц принадлежало одному местному жителю и приносило ему изрядный доход, так как яйца эти считаются деликатесом. Увы, подобно большинству людей, концессионер думал только о прибыли, ему было невдомек, что постепенно, из года в год, он изводит черепах, откладывающих золотые яйца. Тут-то и вмешалось правительство совместно с Малайским обществом естествоиспытателей. Было решено ежегодно закупать определенное количество гнезд по рыночной цене; яйца собирали, выводили черепашат и выпускали на волю. Таким образом, был соблюден обоюдный интерес: спасена кожистая черепаха и обеспечена семья концессионера. На бумаге подобное решение выглядело чрезвычайно дельным и прогрессивным, но я знал по горькому опыту, что самые замечательные постановления об охране животных на деле чаще всего терпят провал.
Приободренные видом яиц, мы поспешили завершить последний этап нашего путешествия и прибыли в маленький аккуратный городок Дунгун. Из книг и статей мы знали, что для съемки понадобится освещение, так как черепахи выходят на берег только по ночам. Наладить освещение для съемок на пляже в пятидесяти — шестидесяти километрах от ближайшего источника электроэнергии довольно сложно, но эту проблему для нас любезно разрешило Министерство сельского хозяйства Малайи, прислав в Дунгун электрика и переносной генератор. Электрик, кругленький коротыш, встретил нас и, радушно улыбаясь, сообщил, что забронировал номера в китайском отеле — лучшем в городе. Отель был чистенький и опрятный, правда, несколько спартански обставленный; нам с Джеки посчастливилось попасть в номер рядом с ванной.
Я намеренно говорю «посчастливилось», ибо это соседство позволило мне провести кое-какие научные исследования на тему о чистоплотности китайцев. Стена, отделявшая нашу комнату от ванной, сантиметров на пятнадцать не доходила до потолка, так что мы могли слышать каждое движение и с точностью до капли определить. сколько воды вытесняли из ванны купающиеся. Первые двое ограничились быстрым, но довольно основательным омовением, после чего удалились, весело насвистывая, но третий был человеком другого склада.
Он ворвался в ванную бегом, точно за ним гнались, захлопнул дверь и так энергично щелкал задвижкой, что я испугался, как бы он ее не оторвал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25