– Ты точно подметила: камень удивительно красив и изящен… Причем, красота его – естественная, природная. Классический октаэдр! Тут ничего и делать-то не надо, – слегка только подправить кое-что, подшлифовать…
– Октаэдр? – протянула Надя.
Она поднялась – нагая, широкобедрая, – и низко склонилась над столом, разглядывая кристалл.
– Ну да. Это значит – кристалл с восьмью треугольными гранями, – наставительно сказал Салов. – Вообще-то в природе имеется только пять натуральных, так называемых «правильных» многогранников! Самый простой из них – это куб. То есть, шесть квадратов. А один из наиболее сложных – додекаэдр, состоящий из двенадцати пятиугольных плоскостей… Но у нас-то, в Якутии, самыми распространенными являются именно октаэдры! Ну и, конечно, встречаются еще примитивные плоские треугольники. Но те – не в счет…
– Вот как? – спросила задумчиво Надя, – почему же у нас – только такие?
– Кто знает? Такова здешняя специфика… Мир натуральных кристаллов – один из самых таинственных и еще не разгаданных до конца… Ведь даже сам процесс зарождения алмазов до сих пор вызывает споры! Ты знаешь, что еще сравнительно недавно существовала теория растительного происхождения их… Считалось, что алмазы растут семьями. Как грибы, или травы. И делятся на мужские и женские. И этого, кстати, никто до сих пор не может по-настоящему опровергнуть,…
– Ну, это уж совсем чепуха! – усмехнулась Надя. – Даже я, на что уж дура необразованная, и то знаю, что алмаз – это кристаллизованный графит. И возникает только в кимберлитовых трубках.
– Но вот вопрос: как возникает? – прищурился Салов. – Каким образом? Почему? Единого мнения на сей счет до сих пор ведь нету… Но, между прочим: алмаз действительно может там, в кимберлите, «расти»! Может увеличиваться в размерах, изменяться, наращивать грани… Это-то, кстати, известно! И тоже – малопонятно.
Как обычна, начав рассуждать о загадочном мире кристаллов, Старый Грач воодушевлялся, и его уже трудно было остановить. Да Надя и не стремилась к этому – наоборот! Сейчас она сама его подстрекала…
Она знала, что в эту минуту Грач – размякший от любви и взбудораженный разговором – ничего утаить не сумеет, откроет ей все…
– Ты сказал: октаэдры распространены в Якутии, – помедлив, проговорила она. И быстро, искоса, глянула на Грача. – Однако, Якутия наша большая… И такие камешки, все же, не везде, встречаются… Вот этот, зеленоватый, к примеру, он откуда – из каких же мест?
* * *
А спустя еще час – близко к одиннадцати – Надя оделась, попрощалась с ним нежно. И поспешила домой.
Но выйдя из переулка на просторный проспект, она оглянулась. Запахнула поплотнее шубку. И повернула не к дому – а совсем в другую сторону…
И вскоре она уже поднималась по лестнице пятиэтажного нового многоквартирного здания, расположенного в центре города.
Дойдя до площадки четвертого этажа, Надя остановилась. Передохнула. Тщательно поправила прическу. И надавила кнопку звонка на угловой двери, которую украшала желтая латунная табличка с надписью: «Инженер-строитель Н. Самарский».
* * *
А затем в старой баньке возле дома Салова произошла между двумя угрюмыми парнями весьма любопытная беседа:
– Значит, эта сука прямо туда поканала? – сказал первый.
– Прямо туда, – сказал второй. – Я ведь и раньше подозревал.
– Но ты как-то быстро успел воротиться… Смотри, старик, не ошибись! Ты – ручаешься?
– Об чем разговор! Я проводил ее точно – до того самого дома. Даже в подъезд вошел. И слышал, как она поднималась и как звонила и как потом хлопнула дверь…
– Н-ну, ладно. Нашим шефам в Хабаровске будет интересно узнать обо всем этом.
– Послушай, а Грач-то, как ты думаешь, может, он в курсе, а? Может, он… а?… Тебе не кажется?
– Да нет, вряд ли. Просто доверяет, любит. И это понятно… Вспомни, какая у них разница в возрасте! Ну, а теперь, к тому же еще, – весна!
– Весна, – пробормотал второй, – это конечно. Весной, как говорится, «щепка на щепку лезет»…
– Вот, вот. И, как поется в одной старой песне, – «звезда с звездою говорит»…
11. Весна. Тоска по женщинам… «Куропаточки» старика Угатаева.
Весна неудержимо вступала в свои права! И хотя затяжная полярная «ночь» еще не окончилась, солнце, встающее из сырых болотных зарослей, становилось с каждой неделей все веселей и все ярче…
В течение дня (а дни удлинились уже раза в полтора) температура стала теперь подниматься порой до нуля. И это, по здешним местам, означало уже явную теплынь!
И от такой теплыни, от веселого весеннего солнца, ребята, собравшиеся у заброшенной шахты, начали томиться и тосковать… Они ведь жили сейчас в полной изоляции – напрочь лишенные общества женщин.
* * *
Первым заговорил о женщинах Сергей – сутуловатый, медлительный, с нечистой прыщеватой кожей.
Вообще-то о них он думал беспрестанно, любил эту тему и пробовал затрагивать ее и раньше… Но полтора месяца назад, когда началась вся эта история, друзья его не поддержали. Иван попросту отмолчался. А Заячья Губа резко его оборвал, да еще и высмеял при этом.
.– Мы собрались здесь не для гульбы, а для работы, – заявил тогда Заячья Губа, – для дела! Такой шанс – один из тысячи. Да что там, – один из ста тысяч! И думать надо сейчас об этом, а не о бабах… А у тебя, у психа, только они одни на уме… А ты забыл, между прочим, как тебя из-за них лупили в Нюрбе и в Жиганске?!
– Ну и что ж, что лупили, – ухмыльнулся в ответ Сергей, – зато и бабенка мне в Жиганске подвернулась – ого! Чистый мед… До сих пор, как вспомню, – слюна брызжет.
– У тебя всегда, между прочим, – брызжет. И думаешь ты не головою, а противоположным местом… Но если б ты, все-таки, пошевелил мозгами, – ты бы понял… Нам же, болван, нельзя себя рассекречивать! Это во-первых. И во-вторых, где они, эти бабы? Откуда им здесь взяться?
– Ну, этот товар всюду можно сыскать. Например – у якутов. Ихнее стойбище находится недалеко, ты сам знаешь, верстах в трех. Я же туда ходил несколько раз за мясом, за самогонкой. И там есть…
– Неважно, что там есть, – живо перебил его Николай, – никаких борделей разводить здесь нельзя! Я запрещаю! И это не только мой личный приказ… Понятно?
Вот такой разговор случился возле старой шахты в середине марта.
С той поры прошло немало времени. Но весенние перемены в тайге день ото дня становились все заметнее, ощутимее… И наконец Сергею стало невтерпеж.
* * *
Он дождался того момента, когда Заячья Губа опять – по каким-то тайным своим делам – покинул шахту… И оставшись вдвоем с Иваном, развеселился, воспрянул духом. И вновь вернулся к излюбленной своей теме.
– Послушай, – сказал он, – что происходит? Почему мы должны сидеть, как в монастыре, или как в лагере? Заячья Губа, в общем-то, парень свой… Старый кореш и все такое… Но сейчас он что-то начал портиться. Обнаглел. Начальничка стал из себя строить, – ты не находишь? Завел здесь строгий режим…
– Да, пожалуй, – вяло согласился Иван, – но с другой стороны, его тоже можно понять. Он прежде всего заботится о конспирации.
– Конспирация! – поморщился Сергей, – при чем тут она? Я же не собираюсь бежать на прииск. Связываться с приисковыми лахудрами опасно – это каждый знает. Но ведь речь – не о них…
– Стало быть, – о якуточках? – Да.
– С ближайшего стойбища?
– Ну, конечно! Там есть один старик – Угатаев. Он изготовляет самогонку и продает из-под полы. И с ним живут две девочки. То ли внучки его, то ли какие-то племянницы. Я толком не понял – да это и не важно… Так вот, ими он тоже подторговывает…
– Угатаев? – спросил Иван. – Постой-ка. Я его, кажется, встречал когда-то.
– Верно. Это было два года назад, на Вилюе. Ну, а теперь старик сюда перекочевал.
– Когда ж он тут объявился?
– Да совсем недавно… В последний раз, когда я ходил в стойбище, я ведь именно у него и купил самогонку.
– Самогоночка у этого каина отличная, – сказал, поглаживая усики, Иван, – и на Вилюе, помнится, мы неплохо попьянствовали. Но вот племянниц его, – убей меня Бог, – никак припомнить не могу… Я их, наверное, и не видел.
– Ты на них просто не обратил внимания. В ту пору они никуда еще не годились.
– А сейчас, – скептически усмехнулся Иван, – думаешь, годятся? Все равно, наверное, еще малы…
– Да нет, что ты, – засуетился Сергей, – они уже дозрели… И ты не сомневайся, дело это верное! Да и старик берет за них совсем недорого.
– Откуда ты все это знаешь? – с сомнением посмотрел на друга Иван.
– Так он мне сам сказал! Он меня сразу вспомнил, узнал. И, видать, обрадовался… И между прочим, – звал к себе в гости.
– Ну, в гости к нему я, конечно, не пойду, – сказал Иван решительно, – мы все-таки при деле. И покидать свое место не должны! Здесь у нас под боком учти, миллионные ценности.
– И не надо идти, – замахал руками Сергей, – не надо! О чем речь! Ты оставайся здесь, а я туда сам сбегаю… Сам сбегаю!
– Но погоди. А мать их согласится? Кто она, вообще? Ведь есть же у них родители?
– Вот в том-то и дело, что нету! Мать умерла…
– Ну, а отец?
– Отец сидит. Получил срок за драку. Перышком, по пьяному делу, одного мужичка зацепил…
– И что же – тот мужичок?
– Помер как-то невзначай.
– Значит, отец сидит, в сущности, за убийство?
– В общем, да. И вернется он теперь не скоро. Да ведь речь не о нем! Главное, старик остался с двумя прелестными крошками – и уже обучил их кое-чему… И я могу сегодня же организовать роскошный ужин! Предоставлю отличную самогонку, а на закусочку – двух маленьких, аппетитных, хорошо приготовленных куропаточек…
Чем больше Сергей говорил, тем сильнее возбуждался. Обычно вялый, медлительный, он сейчас дрожал мелкой дрожью. Он весь был охвачен каким-то болезненным нетерпением.
– Двух куропаточек!… Чем плохо, скажи?
– Так что ж тебе сказать, – пробормотал, свертывая папиросу, Иван, – если все получится тихо, аккуратно, – можно рискнуть. Валяй, тащи их сюда! Я, в общем, тоже люблю свежатинку…
12. Ночной дебош. Нож за спиной Николая… Драка. Бегство Сергея.
Николай Заячья Губа воротился под утро. И еще издали, подходя к шахте, обратил внимание на ярко освещенные, желтеющие во мраке, окна барака.
– Ну, подлецы, – подумал он возмущенно, – ну, сволочи! Все-таки не выдержали, сорвались! И это, конечно, затеял Серега…
Резко, яростно рванул он дверь. И остановился на пороге – жуя папиросу, оглядывая помещение.
Помещение носило отчетливые следы ночного пьяного дебоша. Стол был сплошь уставлен бутылками и консервными банками. Несколько бутылок валялось на полу. Скамейка была перевернута… И повсюду во множестве горели свечки и масляные светильники.
Они уже догорали, трещали, дымясь. Но никто не пытался их обновить и подправить. В бараке все спали. Спали беспробудно! Причем Заячья Губа, кроме знакомых фигур Ивана и Сергея, увидел две обнаженные женские фигуры…
* * *
Женские! – это только сначала так ему показалось. Чуть приглядевшись, он понял, что у стола, на полу, на козьих шкурах, спят туземные девочки.
Одной, судя по всему, было лет пятнадцать-шестнадцать. Другая же выглядела совсем маленькой…
Худощавая и смуглокожая, она лежала – эта маленькая – возле Сергея. Она свернулась клубочком и подтянула голые острые свои коленки к подбородку. Черные растрепанные кудри ее смешались с рыжей шерстью, росшей у Сергея на груди.
С минуту Николай стоял у входа. Затем, широко и твердо ступая, подошел к лежащим ребятам. И начал поднимать их пинками.
Особенно много пинков досталось на долю Сергея.
– Что? Кто? Что такое? Ой! – забормотал тот, корчась от ударов и ошалело моргая. Он был крепко пьян и приходил в себя с трудом.
Но, наконец, он очнулся. Сел – и потянулся к одежде.
– Ты что же это, сука, – склонясь над ним, зашипел Николай, – забыл уговор, а? Ты что натворил?
– Да ничего особенного, – хриплым с перепою голосом ответил Сергей. – Ну, порезвились малость, отвели душу… Дело житейское.
Он успел уже надеть рубашку и штаны, и теперь, морщась от усилий, натягивал высокие сапоги.
– Ничего же страшного не случилось, – бормотал он. – Чего ты тянешь-то? Чего дерешься?
– Как, ничего не случилось? Да ведь ты же, в сущности, завалил нашу хазу! Привел каких-то девок. Устроил целую иллюминацию. И даже окна завесить не потрудился…
– Ну, подумаешь, окна! – отмахнулся Сергей. – Кто их может увидеть? Кругом же – пустыня, глушь.
Он поднялся. И стал застегивать пояс… Пояс был широкий, кожаный, с привешенным к нему патронташем и тяжелым охотничьим ножом.
– Кругом – пустыня, – повторил он угрюмо, – мы тут сами себе хозяева. И ты не ори. И драться не смей. Мне это надоело!
И правая его рука, огладив ремень, остановилась, словно бы невзначай, на ребристой костяной рукоятке ножа. В этот момент послышался голос Ивана:
– Ладно, Серега, брось! И ты, Николай, тоже не горячись. В самом-то деле, – беда небольшая! Иллюминацию мы сейчас устраним…
– А девок? – гневно поворачиваясь к нему, спросил Николай. – Девок ты куда теперь денешь? Ведь они же свидетели!
– Да какие они свидетели, – возразил Иван, – ты приглядись: что они понимают? Дети!
– В блядстве они, во всяком случае, понимают, – усмехнулся Николай, – а раз дают – значит, уже не дети, нет! Уже бабы взрослые!
– Ну и что же ты хочешь с ними сделать?
– Так что ж теперь делать? Один только выход – кончать…
– Т-ты что говоришь? – тихо, с запинкой, произнес Иван. – Да ты… да ты в своем ли уме?
И сейчас же, заглушая его слова, прозвенел тоненький, тревожный девичий голосок:
– Не надо, дядя Сережа! Не на…
Николай обернулся стремительно. И увидел за спиной своей Сергея, заносящего для удара изогнутый, тускло поблескивающий нож.
* * *
Все-таки он был слишком медлительным – Серега! А может, у него просто не хватило духу? Как бы то ни было, занеся свой нож, он не сумел его быстро опустить…
Заячья Губа мгновенно обезоружил парня, вышиб у него нож. И тут же сам нанес ему удар – кулаком, с размаху, в живот.
Сергей задохнулся, скорчился. Прижал к животу руки. И так застыл. Но не надолго.
В следующую минуту он распрямился и, рыча, атаковал Николая… И опять получил хлесткий, ослепляющий удар – сначала в левую скулу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25