Ответ на все один: алкогольная интоксикация и старческий маразм. Очень скоро, чувствовал Мирон, уважаемый господин начальник вызовет его к себе в кабинетик и прикажет – по-хорошему так, по-отечески – развязываться немедленно с полоумной бабкой, перестать тратить драгоценное время черт знает на что и приступить, наконец, к нормальным «оперативно-розыскным мероприятиям». Мирон и сам был бы рад развязаться. Только не мог – не пускало что-то.
Сон был на редкость мерзопакостный. Дан будто бы лежал на земле, не в силах пошевелиться, голый и беспомощный, в окружении мертвенно-сизых колеблющихся теней. А на груди у него медленно, гадко шевелилось членистое существо длиной в половину ладони, с гладким, как лакированное дерево, трубчатым панцирем. Пучки бледных лапок в сочленениях непрерывно двигались, и каждая впивалась в кожу крохотной присоской, а единственный глаз, выдвигающийся спереди на длинном стебельке, изучал Дана с холодной брезгливостью. Сон был отвратительно реален, и Дан забился в ужасе, безуспешно пытаясь отстраниться от маленького мучителя, когда тот принял решение: глаз молниеносно втянулся внутрь, лапки бешено замерцали, раздирая кожу, и суставчатая тварь, извиваясь, стала погружаться и врастать в Дана под ликующие завывания теней.
Дан вылетел из кошмара как пуля из ствола и сел рывком, мокрый и задыхающийся, медленно приходя в себя. Вокруг царил умиротворяющий, горячо любимый бардак, знакомый до последнего носка на резной спинке антикварного стула. Светло-желтые стены, циновки на полу, большущее окно в белой пене занавеси – светелка начитанной девушки. Совсем рядом, на низком столике, пылился куцый, плебейски широкий меч незамысловатой листовидной формы. Собственноручно – и с каким азартом! – кованный. Не верится, но лишь несколько дней назад он поглощал все мысли Дана. Увесистая штуковина предназначалась в подарок председателю клуба реконструкторов, в котором у Дана имелись приятели. Тот был крепко сдвинут на республиканском Риме, вот Дан и выделал для него гладиус – все как положено, из самой дерьмовой стали, какую только сумел найти. Только что об коленку не гнулся. А поскольку экземпляр был подарочный, то и оформление у всего этого безобразия замышлялось самое торжественное. Навершие рукояти в форме орлиной головы. Кожа страуса для обтяжки ножен (самолично мотался на ферму и долго зачарованно вглядывался в глупые птичьи глаза, взирающие на него с шальным любопытством). И, главное, гравировка почти на весь клинок, едва начатая. Долго выбирал сюжет, чтоб по классике и не слишком похабно. Остановился на похищении Европы, и уже зарельефился на плоскости клинка зад быка-производителя. В нынешние спокойные времена едва ли не каждый ловчий рискует познакомиться с самой отчаянной скукой, если только не муштрует курсантов, как мастер Румил. Всякий решает проблему досуга по-своему. Большинство, не мудрствуя, предается физическому самосовершенствованию или любовным похождениям. А Дан еще в юности нащупал свой путь – оружейное дело. И стал пропадать в мастерской, где вечно бранился нетрезвеющий старик-кузнец, устало перебрасывались шутками подмастерья и где он сам постепенно утратил неизбывный ореол ловчего, становясь просто сопляком-неумехой. Ну и получился кое-чему. Иной раз даже мастер одобрительно фыркал. Так и дремала в Дане страсть к украшательству, неузнанная, неуслышанная до поры до времени. Он ведь не игрушки делал – настоящее, серьезное оружие. Никаких завитушек.
«Завитушки». Словцо учителя. Он нередко ронял этот неодобрительный приговор. Чистая форма, строгая функциональность, примат необходимости… Даже упорядоченность орнамента казалась ему лишь пародией на истинное воплощение стройности. Логика. Знание. Все прочее – пустое фиглярство. И Дан кивал, соглашался. Только никак не мог понять, почему его так тянет в бестолковый и дремучий Второй мир, о котором перечитал все, что только смог откопать. Довелось и самому побывать, на задании. Не понравилось. Но тянуло все равно. Странно.
Дан выровнял дыхание, снова вспомнил жуткую физиологическую убедительность сна и опустил глаза на грудь. Палочка, которая не была палочкой, мирно болталась на шнурке с видом самой обычной деревяшки. Только кожа под ней покраснела и припухла. Дан коснулся пальцем и по-детски ойкнул – жжется. В этот момент зазвонил телефон.
Он скатился с кровати, схватил трубку, нервно ткнул пальцем в кнопку ответа. Промазал, конечно, звонок сорвался, но через пару секунд вызов повторился. Этих секунд ему хватило, чтобы опомниться и даже выругать себя за неврастеничность.
– Успокойтесь, Дан, – без предисловий заговорил Сигизмунд из черной впадины трубки. Голос его звучал глухо и устало, а интонации начисто лишились привычной куртуазности. – Она в паре кварталов от вашего дома. Спит. Торопитесь. Диктую адрес.
Вылетев из негостеприимного дворца, Румил втянул добрый глоток воздуха и зашагал в сторону, противоположную базе ловчих. Ноги не несли его домой, он был просто не готов встретиться с подчиненными, выдерживать доверчивые взгляды мальчишек и испытующие – бывалых ребят. И он, занятой сверх всякой меры человек, руководитель мощного ведомства, пустился бесцельно бродить по улочкам, чувствуя, как медленно, очень медленно, проясняется голова и остывает сердце. Респектабельные кварталы в старинном центре столицы были почти безлюдны. Дорогие здешние магазины закрывались рано, а обитатели старомодных особняков довольствовались тихими домашними увеселениями – жадная до светской жизни молодежь предпочитала селиться за рекой, возле новой монаршей резиденции. Когда-то это была лишь летняя вилла, но уже предшественник нынешнего императора расширил и усовершенствовал ее, а теперешний вообще забросил чопорный старый дворец, к тайной радости Румила, недолюбливавшего суету и городской шум.
Пронесли мимо какую-то красотку: судя по оглушительной роскоши паланкина, не то придворную даму, не то кокотку высокого разбора (впрочем, одно другого не исключало). Носильщики и трое сопровождающих с уважительной опаской покосились на одинокого немолодого прохожего в поношенной темно-фиолетовой с черным (цветов Ордена) куртке. Магистр, человек незаносчивый, вежливо посторонился. Мелькнул силуэт хозяйки, манерно изогнутая ручка поправила пышную розовую штору наимоднейшего в этом сезоне оттенка «испод крыла птицы Ло». Не то чтобы Румил интересовался модами, но положение обязывало временами появляться во дворце, а новый император ничем другим, похоже, не увлекался. Конечно, за исключением дурманящих курений и разврата. То, что император болен, что он наркоман и извращенец, само по себе не особенно занимало магистра. У него не было ни жены, ни детей, ни даже племянниц или племянников, которых могли бы растлить при дворе. Он был не настолько сострадателен, чтобы печься о дворянах или магах, то и дело подвергающихся обидам и унижениям, на которые оказалась горазда прихотливая натура самодержца. Румила волновало только одно – Орден ловчих. Пока все было тихо, пока в их существовании мало что изменилось, но ничего хорошего он от нового правителя не ждал. Полбеды, что псих, – хуже, что псих опасный. Император был не просто испорчен, он был зол – зол и непредсказуем, как мелкий хищник. Наступали скверные времена. Именно в такие времена и оживает всевозможная нечисть, словно подпитываясь гнилью человеческих страстей, и рано или поздно Орден оказывается единственной силой, способной и вынужденной противостоять хаосу. Румилу порой казалось, что их мир – совершенный Первый мир, земля высшей магии и разумного порядка – не более чем тонкая масляная пленочка, выгладившая клочок океана. Скользят по пленочке хрупкие скорлупки-лодочки, проплывают расписные галеры, и нарядные пассажиры видят вокруг только зеркальную гладь да себя, любимых. Но стоит пленочке прорваться или волнам рассвирепеть, и откроется внизу такая черная бездна, что… Орден ловчих лил масло на волны. Они не могли, конечно, вычерпать океан, но хотя бы представляли себе его глубину. Представляли как никто другой, включая магов – напыщенных, закосневших, самовлюбленных старцев из Совета, убежденных в своем неодолимом могуществе, или таких вот крысят от архива, трусоватых и ко всему на свете равнодушных. К сожалению, Румил слишком хорошо знал историю, чтобы обольщаться. Потому и пошел на сговор с навязанным ему чужаком-начальником, скользким, непонятным и до крайности лично ему неприятным карьеристом. Стал изменником на старости лет! Румил отдавал себе отчет в том, какой ненадежный союзник ему достался, и не заблуждался насчет мотивов шефа. Ему, безусловно, наплевать на судьбу Ордена, он задумал какую-то свою игру. И все-таки сейчас это был союзник, причем обладающий некими необъяснимыми сверхвозможностями, а главное – единственный. Пока цель у них общая, большая цель, такая, что не то что вслух произнести, в мыслях выговорить лишний раз побоишься. Где уж тут без союзника! А дальше – что ж, дальше посмотрим.
На сей раз Дан поехал на машине. Видимо, оборотень не просто спал – впал в забытье, и Зов тоже дремал, как тогда, в памятном перестрелкой дворе. Трое суток ловли он провел на своих двоих. От машины пришлось отказаться: хватило одного раза, когда внезапно нахлынувший Зов на мгновение оглушил его, и Дан чудом не врезался в зад чужой иномарки. Метро исключалось тоже – экранировало сигнал, вызывая в ловчем неприятнейшее чувство полной глухоты и слепоты. Изредка он вскакивал в проходящие мимо автобусы, чтобы выиграть несколько минут, но не больше, – боялся проскочить, не услышать, потерять.
Но сейчас он действовал наверняка. Это уже не была ловля, не было противостояние. Он просто и буднично ехал забрать свой трофей. Машина экономит время и силы, к тому же неизвестно, в каком состоянии окажется добыча. Не на себе же ее тащить? Куда и, главное, зачем ее придется тащить, Дан как-то не задумывался.
И еще один вопрос он счел за благо отложить на потом. Сигизмунд. Добровольный помощник органов правопорядка. Сейчас не время допытываться, откуда такая осведомленность. Истина может и подождать. Сейчас-главное – успеть первым.
Добыча обнаружилась в подвале. Навесной замок был сорван, как пластырь с мозоли, и Дан испытал короткий приступ головокружения при виде широкой железной полосы с вывороченным болтом, бессильно болтающейся на втором креплении. Он сузил зрачки, чтобы смягчить переход от света к темноте, скользнул в подвал и плотно притворил за собой дверь. Зов прорезался, но как-то надтреснуто, как если бы его источник был пьян или болен. Значит, она здесь и она беспомощна. Тварь из преисподней. Ошибка природы. В Первом мире такого рода неуправляемые сущности, стихийные носители магии были повыведены в незапамятные времена. Разве только изредка в самых глухих уголках дальних гор и лесов рождались у потомственных колдуний уродцы с первобытной силой. Но их участь решалась быстро!
Дан без суеты пересек длинный подвал. В дальнем углу за выступом стены привставала с кучи тряпья хрупкая девушка. Она застыла на половине движения, словно хотела сорваться с места, да передумала, оцепенела в неловкой позе, вперив в него немигающие глаза. В крохотное оконце напротив украдкой, как рука карманника, пролез бледный солнечный луч, присыпав тусклой золотой пудрой ее волосы. Мягкие, пушистые, как шерсть, даже под слоем грязи, они были ржаво-золотистыми, как осеннее солнце или жухлая трава. Он шагнул ближе, и волосы оборотня отчетливо встали дыбом прямо от корня. Еще шаг. Запрокинутое лицо, маленькое, скуластое. Бледный рот, светлые, словно запыленные ресницы и брови. Широко расставленные глаза странного, неуловимо звериного разреза. Она будто не замечала узкого жерла метателя, направленного ей в переносицу. Смотрела на Дана, прямо в глаза, смотрела со странной безучастностью.
«Чего ты ждешь?» – надрывался инстинкт. «Выруби ее, свяжи и допроси спокойно». Все верно, думал Дан. Так безопаснее. Думал, стоял – и ничего не делал.
Демоница быстро облизнула губы.
– Я не могу здесь, – призналась она с тихим отчаянием. – Не знаешь, как отсюда выбраться?
Император ковылял по скользкому хрустальному полу, под которым грациозно скользили водяные змеи, преследуя отвратительных рыб. Предтронной зале конца не было; лишь где-то там, в отдалении, маячила дверь для парадного входа – мощная колонна света. А может, только с перекуру так казалось? Может, несколько шагов всего… Император всерьез боялся оскользнуться и брякнуться с размаху о стекло. Придется ведь всех казнить! А уж надоело…
Вообще, все надоедает чересчур быстро. Надо бы с этим что-то сделать. Магов, что ли напрячь? Ну пусть придумают что-нибудь, умники вонючие. Припугнуть их хорошенько…
Обувь была ему велика – император стеснялся своих крохотных ног. Специально сшитые сапоги казались удобными, но после лишней затяжки, да на стекле вытянутые носы вели себя отвратительно. Бесконечно долгое путешествие из интимных покоев в тронную залу измучило самодержца, он унизительно вспотел в старомодном церемониальном платье и, чтобы отвлечься, всерьез обдумывал реформу одежды. Этот вопрос внутренней политики занимал его особо – сразу после встряски Совета магов и уморительно веселой идейки с налогообложением аристократических военных кланов. Но все же император продвигался вперед, и впереди него бежал шепоток: «император Саора, император Саора…». Проклятье, он не хотел быть «императором Саорой»! Но просто «императором» его никто не называл. Разве что дворцовая мразь, особо приближенная к телу, и только в глаза. А за глаза – демоны их знают… Нет, имя как таковое его вполне устраивало. Имя как имя, нормальное, благородное и мужественное. Только императору оно не нужно, вот в чем штука. Нужно магам, нужно простолюдинам, нужно разной высокородной сволочи, чтобы отличать одного от другого. Но императора, законного правителя, не приходится ни от кого отличать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32