Скажи ей, что у человека есть только одна настоящая семья — человечество.
Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:
— Вы понимаете, что имеет в виду Генри?
— Да, конечно. Мне хорошо знакомы банальности, которые…
Из глубины существа мадам Бланш раздался смех Генри, и быстрый переход от женского тембра к мужскому неприятно поразил мисс Рейнберд. Ей вдруг захотелось, чтобы это представление поскорее закончилось.
Мадам Бланш разочарованно произнесла:
— Почему они отвернулись. Генри? Они уходят?
— Их отвергли, Бланш, — важно провещал Генри. — У нас есть способность прикасаться к прежней жизни. Но мы не можем изменить человеческое сердце. Я был инженером, мог по трубам провести воду за тысячу миль и сделать пустыню цветущим садом. Но ни я, и никто другой не может вселить веру в живущих там, внизу, как зажигают спичку или включают газовую горелку.
Мадам Бланш усмехнулась:
— Ты отстал от времени. Генри. У нас теперь электричество.
— Привычные представления умирают с трудом, — сказал Генри. — И давние предрассудки тоже.
Мисс Рейнберд заметила, что по телу мадам Бланш пробежал легкий озноб, словно от дуновения холодного ветра.
— Мужчина ушел, Генри, — сказала мадам Бланш, — а почему женщина задержалась?
— Любовь не отпускает ее, Бланш. Двойная любовь. Любовь, которую она дала, и любовь, которую она убила.
— Вы понимаете, о чем он говорит? — спросила мадам Бланш.
— Кажется, понимаю, — тихо ответила мисс Рейнберд. Неожиданно, опустив голову, она продолжала сдавленным голосом:
— Попросите его сказать ей…, сказать ей… Ах, нет! Нет!
Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться, ей хотелось довериться мадам Бланш, и в то же время она злилась на себя и ругала себя за глупость.
Генри произнес тихо:
— От слез зацветет пустыня в сердце. Я ухожу, Бланш… До свидания…
— До свидания. Генри, — эхом отозвалась мадам Бланш.
К мисс Рейнберд медленно возвращалось душевное равновесие. Подняв голову, она увидела, что мадам Бланш сидит с закрытыми глазами, откинувшись в кресле. Мадам Бланш медленно взялась рукой за свое жемчужное ожерелье и сидела, не открывая глаз, так долго, что мисс Рейнберд, которая уже успокоилась, подумала, что Бланш уснула.
— Как вы себя чувствуете, мадам Бланш? — спросила мисс Рейнберд.
Бланш медленно открыла глаза и улыбнулась. Глубоко вздохнув, она сказала:
— Боже мой! Что со мной было? Я чувствую себя так, будто меня всю избили. О господи… Вы не возражаете? — она глазами указала на стол, где стоял на серебряном подносе графинчик с хересом.
— Да-да, пожалуйста, — мисс Рейнберд встала и наполнила рюмки себе и мадам Бланш. Они сидели, потягивая херес.
— Вы помните, что было? — спросила мисс Рейнберд. Бланш отрицательно помотала головой:
— Нет, не помню. Но полагаю, приходил Генри. Он всегда оставляет меня в таком состоянии, если что-то его по-настоящему трогает. — Она засмеялась. — Честно говоря, иногда я проверяю, нет ли на мне синяков. Он очень искренний, прямой человек, хотя иногда говорит цветисто.
— Вы совсем не помните, что он говорил?
— Нет, мисс Рейнберд, на этот раз — нет. Иногда, и даже довольно часто, — помню. Но бывает, что Генри отключает меня. Он очень тактичный человек. Он хоть немного вам помог?
Мисс Рейнберд допила свою рюмочку и взглянула на Бланш. Да, все это произвело на нее впечатление, но она не легковерна. Она вполне готова допустить, что на свете есть явления, о которых она ничего не знает. Есть многое на свете, друг Горацио… Но прежде, чем принять что-то новое, она должна убедиться, что это не обман. А здесь у нее есть сомнения. Возможно, мадам Бланш действительно находилась в состоянии транса и в самом деле ничего не помнит. Но ум и память в таком состоянии продолжают функционировать, как это бывает во сне, хотя и на ином уровне. И нельзя отрицать возможность телепатии. Многие исследования подтверждают это. Некоторые люди обладают поразительным умением чувствовать чужие мысли и настроения. И кое-кто из имеющих такой дар не прочь воспользоваться им в неблаговидных целях.
— Вы, мадам Бланш, видимо, знаете некоторые обстоятельства моей жизни от миссис Куксон, — сказала мисс Рейнберд.
— Конечно, — Бланш улыбнулась. — Миссис Куксон невозможно остановить, когда она что-то рассказывает. Она сообщила мне, кто вы такая, что у вас был старший брат и младшая сестра и оба они умерли. Она сказала, что вы очень любили сестру и…, ну…, не очень любили брата. Вот и все, мисс Рейнберд.
Мисс Рейнберд задумалась. Ида Куксон завзятая сплетница. Но сплетничать тут особенно не о чем. Шолто считался человеком почтенным. История с Гарриет была сохранена в строгой тайне. Ида Куксон не может ничего знать. И, конечно, никто, кроме самой мисс Рейнберд, не может знать, что Гарриет является ей во сне. Те двое, что стояли вдали у края небесного горизонта — они не приблизятся, не вступят с ней в общение, пока она не решит окончательно, что ее долг — как бы ни было обременительно и неудобно — посвятить себя выполнению желания плаксы Гарриет. Если бы Гарриет много лет назад попыталась отстоять свои права, не нужна была бы вся эта глупая затея, и эта пышнотелая мадам Бланш не сидела бы сейчас напротив с ободряющей улыбкой. Она ничего не помнит? Какая чушь! Она только что дала…, да, именно так — великолепное представление на основе имеющихся у нее скудных сведений и надо признать — неплохого знания человеческой психологии. А этот ее Генри — просто пустобрех.
Мисс Рейнберд встала, давая понять, что визит окончен:
— Спасибо, что пришли, мадам Бланш. Как вы уже поняли, я всегда говорю то, что думаю. Должна откровенно признаться: в настоящий момент я не разобралась в своих чувствах.
Бланш встала: и мисс Рейнберд двинулась к двери:
— Мне надо все взвесить. Поймите меня правильно, это не потому, что я не доверяю вам или сомневаюсь в ваших способностях. Я должна все обдумать и решить, стоит ли продолжать. Это никак не связано с вами. Я сообщу вам о своем решении, и если окажется, что это наша последняя встреча, мадам Бланш, я, конечно, позабочусь о том, чтобы вы были должным образом вознаграждены.
Она трижды нажала кнопку звонка, давая знать Сайтону, что гостья уходит.
— Конечно, мисс Рейнберд, — любезно сказала Бланш, — и если это последний раз, то я не возьму денег. Знаете…, это будет просто эксперимент, бесплатный и ни к чему не обязывающий. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Все это вывело вас из душевного равновесия, это непривычно для вас, и вы сомневаетесь во мне и в себе. Если от вас не будет известий, я все пойму и нисколько не обижусь. Главное для меня — найти время, чтобы помочь тем, кто действительно нуждается во мне.
Мисс Рейнберд открыла дверь, появился Сайтон. Бланш прошла вслед за Сайгоном через вестибюль мимо длинной, ведущей на второй этаж лестницы с дубовой балюстрадой. У подножия лестницы мадам Бланш неожиданно остановилась. Как будто какая-то невидимая рука с силой уперлась ей в грудь, преграждая путь. Некоторое время мадам Бланш стояла неподвижно, потом медленно повернулась и, посмотрев на мисс Рейнберд, сказала:
— Здесь что-то случилось. — Она взглянула вверх на поворот лестницы. — Здесь произошло что-то ужасное. Я это чувствую.
Судорожно передернув плечами, она пошла дальше вслед за Сайгоном. Мисс Рейнберд вернулась в гостиную.
Пройдя прямо к столу, налила себе еще одну рюмочку хереса. Она была очень взволнована. Обычно она никогда не пила столько в одиночестве. Возлияния Шолто усилили ее природную склонность к умеренности.
Какая удивительная женщина эта мадам Бланш! Как могла она что-то почувствовать? Только сама мисс Рейнберд и доктор Гарви знали, что Шолто, пьяный, упал с этой лестницы. Каким-то чудом он не получил ни одного перелома — только легкие ушибы, но испуг был слишком велик для его сердца, и он умер. Доктор Гарви, их семейный врач на протяжении сорока лет, засвидетельствовал смерть от обычного сердечного приступа, чтобы сохранить доброе имя семьи и предотвратить сплетни. Даже после смерти брат продолжает расстраивать ее, стоит ей о нем подумать. А теперь эта дурочка Гарриет помогает ему и подстрекает его. Как они смеют утверждать, будто в ней говорит эгоизм и из-за этого они не могут приблизиться? Она не эгоистка. Просто она хочет, чтобы ее оставили в покое, дали ей пожить немногие оставшиеся годы спокойно, ведь такая возможность появилась у нее слишком поздно. Ей не нужен еще один хозяин в Рид-Корте…, и все эти разговоры, которые пойдут по деревне, шушуканье, понимающие кивки и взгляды, устремленные на нее, на них обоих. И самое пугающее: неизвестно, что это окажется за человек — сын такой мамаши, как Гарриет. И такого отца — безалаберного, никчемного малого, который погиб на войне в египетской пустыне, командуя танком. Нет, пусть уж лучше все они остаются у края небесного горизонта. Они умерли, а она жива и хочет остаться хозяйкой в собственном доме…

***
Джордж проснулся среди ночи и сразу понял, что Бланш здесь. Он лежал, не шевелясь, и улыбался. Ах, какая женщина!
Когда он спит, хоть из пушки пали — он не услышит. И Альберт тоже хорош. Друг человека, называется, не дремлющий страж. Джордж знал, она не спит. Но она ни за что не стала бы его будить, пока он сам не проснется. Джордж догадывался, что произошло. Вернувшись поздно к себе домой в Солсбери, она почувствовала, что ей нужно, чтобы рядом кто-то был. Чтобы рядом был он, Джордж. Импульсивная Бланш решила отвлечься после общения с миром духов. Генри не может заменить человека из плоти и крови. Возможно, Генри знает разгадку жизни, слышит музыку небесных сфер, но ему далеко до Джорджа. Он, Джордж, принадлежит земному, теплому, сумбурному, непредсказуемому миру. Если тот, потусторонний мир не является более или менее точной копией этого — с некоторыми усовершенствованиями, — лично ему, Джорджу, такой мир не нужен. Просыпаться вот так — и привычно находить возле себя теплую, разнеженную Цереру, дарительницу неизъяснимых наслаждений — это стоило тысячи лет сидения на плывущем облаке и слушания гимнов и бряцания арф.
Он протянул руку и дотронулся до Бланш. Она в ответ сжала его руку и вздохнула, потом выпустила его пальцы, и рука Джорджа отправилась в странствие по знакомым великолепным холмам и долинам — его владениям. Нет, все-таки надо купить кровать пошире. Они с Бланш созданы для больших пространств, где можно развернуться. Крупные люди, титанические любовники. Эх, хорошо! Для полного счастья не хватает только десяти тысяч годового дохода, освобожденных от налогов. Он стал медленно поднимать подол ее ночной рубашки, Бланш снова вздохнула, подставила ему губы, и Джордж притянул ее к себе.
Когда сова, облетавшая неухоженный сад в поисках мышей-полевок, бесшумным белым призраком спланировала к зашторенному окну, она услышала скрип пружинного матраца. Через некоторое время, возвращаясь после облета соседнего поля, сова проплыла мимо — за окном была тишина.
— Ну как, довольна? — блаженно произнес Джордж.
— Ты должен запатентовать это, милый, — лениво ответила Бланш. — Сразу разбогатеешь. Иногда это сплошная музыка, иногда сплошные краски — как сегодня. Огромный веер пламени, пурпурный с перламутровым отливом.
— Что, у мисс Рейнберд все прошло не слишком удачно?
— Почему ты так решил?
— Потому что ты здесь. Пришла к Джорджу за утешением. Всегда к вашим услугам. Только для вас, мадам. Старина Генри в этом деле не годится.
— Оставь Генри, не вмешивай его сюда.
— С удовольствием. Третий лишний. Ну, так что там с мисс Рейнберд?
— Она на второй фазе. Все идет как по нотам. Старушка позвонит мне послезавтра, когда успокоится и снова увидит дурной сон. Почему ты не сказал мне, как погиб брат?
— Этот старый выпивоха?
— Да.
— Я тебе говорил. — Джордж пошевелился и удобно положил ногу поперек ее обширных бедер.
— Ничего подобного. Ты сказал мне, что он умер от сердечного приступа.
— Так оно и было.
— Возможно, но сердце у него сдало, когда он упал с лестницы в вестибюле. Я почувствовала это, когда проходили мимо лестницы, словно услышала пронзительный крик. Разве ты не знал об этом?
— Конечно, знал — и говорил тебе. Одна словоохотливая старушенция рассказала мне. Но это только слухи. Я наверняка говорил тебе.
— Ладно, дело прошлое, но ты не говорил. Ты должен рассказывать мне все, Джордж. Любые мелочи. А ты не сказал.
— Ну, может, и не сказал. Значит, вылетело из головы.
— Домашний врач, наверное, все это замял. Старик, видно, спьяну кувырнулся. Какой скандал! Это одно из навязчивых воспоминаний, которые ее угнетают, хотя она и не признается в этом. Семейство Рейнбердов. Фамильная честь превыше всего. В этом все дело.
Джордж почувствовал, как по ее телу вдруг пробежала дрожь.
— Что такое, дорогая?
— Генри опять был в своем репертуаре. Почему он так поступает? Ведь знает же, что я этого не люблю. Не люблю, когда я потом ничего не помню. Джордж хмыкнул.
— Ну, может быть, после Генри тебе и нечего вспомнить. Но обо мне-то ты этого не скажешь.
Рука Джорджа скользнула вверх, лаская ее левую грудь. Бланш долго лежала не шевелясь, пока он ласкал ее, потом, когда он придвинулся к ней, спросила:
— Ты что — опять?
Джордж ткнулся носом ей в щеку:
— Почему бы и нет, дорогая? На этот раз будет перламутровое пламя с пурпурным отливом, и пусть Генри лопнет от зависти.

***
Буш был человеком честолюбивым, но далеко не оптимистом. Он не надеялся на случайное везение в расследовании дела Коммерсанта. Он знал, что подобрать ключ к разгадке сможет, только тщательно проанализировав и сопоставив все имеющиеся факты. Не будучи оптимистом, он легко впадал в уныние. И сейчас он чувствовал, ничего у него не клеится. Изучив карту и расчеты времени, он понял, что его выводы не имеют под собой твердых оснований. В сущности, если бы такие выводы ему представил подчиненный, он поднял бы его на смех.
Он сидел за столом и смотрел в окно на людей, прогуливающихся по парку в обеденный перерыв, и на птиц, плавающих в озере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33