За сигаретами скрывалась захватанная, потрепанная визитка со словом «Бьянери», напечатанным на ней курсивом, и числом 17, написанным ниже чернилами. На обороте карточки сам Эрнст или кто-то другой нацарапал карандашом: «Кафе «Юлий Цезарь». Набережная Рапи. Среда».Джордж рассовал Эрнсту обратно по карманам все, кроме визитки, рассудив, что, если у Феттони тоже была карточка со словом «Бьянери», может пригодиться и эта.Потом он осмотрел гостиную и остальные две комнаты. В квартире не было письменного стола и никаких личных бумаг. В этом мире Эрнст владел, казалось, лишь горсткой одежды да заветной мечтой.Покидая квартиру, Константайн вытер ручку двери, на которой оставил отпечатки пальцев, когда входил в гостиную, выключил свет и на цыпочках прокрался мимо консьержа, спавшего у себя в комнатке. Николя ждала его в «Лянче» неподалеку. Глава 6 В зеленом халате и белом шелковом шарфе со стаканом виски с содовой в руке Антонио Барди стоял у изножья кровати Доротеи, и она не могла отвести от него глаз. В ярком свете люстры его светлые волосы серебрились. Барди улыбнулся лежащей Доротее одними глазами, и она поняла: до самой смерти ей не удастся разубедить себя в том, что за этой улыбкой скрывается истинное чувство. А потому ради этого мужчины – хотя временами он страшно отдалялся от нее и у нее находились силы его ненавидеть – она была готова на все. Она и Эрнста убила лишь потому, что он приказал.Барди пользовался ею, как пользовался женой, Марией, Кадимом… и многими другими. Барди, Лонго, Скорпион… имена менялись, неизменной оставалась лишь привязанность к нему Доротеи, и когда он улыбался ей, она понимала, что принадлежит ему всецело.«Интересно, – вдруг подумала она, – сумею ли я когда-нибудь восстать против него? Ведь рано или поздно он бросит меня, и я получу свободу… поступить как Мария – она смирилась с тем, что ее втоптали в грязь, или как жена – та восстала, и ее жизнь загубили.Не снимая очков, Доротея улыбнулась ему в ответ, и он не спеша поднял стакан, отсалютовав им ей; и все же, несмотря на страстное желание отдаться ему, она сознавала: Барди не любит ее. Скоро он допьет виски и, погасив свет, ляжет рядом… Лишь в темноте приходил он к ней, и его нежность и страсть заставляли ее забыть обо всем, кроме желания быть с ним.Он тихо сказал:– Скоро ты вычеркнешь Эрнста из памяти. Ведь о других ты забыла уже давно.– Да. – Она кивнула. – Верно.Он встал и медленно подошел к занавешенному окну, произнес:– С Конвеем мы сплоховали. Лодель не должен был терять самообладания. А Марии следовало поверить байке Конвея о бензине и не задерживать его. Став у Конвея поперек дороги, мы засветили себя. Надо было просто не обращать на него внимания – пусть бы бился головой в глухие стены.– Ты веришь, что его послала миссис Пиннок?– Нет. Впрочем, теперь он опасен для нас независимо от того, на кого работает. – Он повернулся к Доротее, на губах его играла прежняя улыбка. – Лаборд все еще хранит у себя записи об Элзи?– Нет.– А о Кадиме? Разве данных о нем у Лаборда в тетради нет?– Есть.Улыбка мгновенно исчезла с лица Барди, он резко произнес:– Завтра же прикажи этому глупцу уничтожить их. А где сам Кадим?– В Каннах. В эти выходные начнутся его гастроли в Аннеси. Сообщить ему, что Конвей, возможно, станет его разыскивать?– Да. И добавь, что я приеду к нему в Аннеси. А еще нужно предупредить о Конвее всех Бьянери. Я хочу знать о каждом его шаге. – Он осушил стакан и, поставив его на столик, сел на край кровати, положил руку Доротее на бедро. Она даже глаза прикрыла – от одного его прикосновения тело ее словно воспламенилось.– Помнишь, как мы познакомились? – Барди переменил интонацию, что означало – деловой разговор окончен.– Да, помню, – отозвалась она.Это случилось в Гамбурге. Она работала расчетчицей в отеле, где Барди остановился с женой. Доротею он из-за какого-то несоответствия в счете пригласил прямо в номер – жена ушла за покупками. Происшедшее там напоминало сон. Доротея, застенчивая, с лицом страшным как смертный грех, на которое никогда не заглядывались мужчины, вдруг ощутила, как Барди взял ее за локти и внезапно грубо бросил на кровать, приручив таким образом навсегда. А теперь, лежа в постели, полная воспоминаний, она видела, как он снял халат, протянул руку и снял с нее очки. Она закрыла глаза, услышала щелчок выключателя и вдруг почувствовала, как Барди прижался к ней, ощутила все его твердое мужское тело, которое входит в ее мягкое, женское. Страсть Барди заглушила все ее муки, только едва слышный голос в глубине сознания несмело молил о свободе.
В понедельник Джордж и Николя решили на денек съездить из Парижа в Орлеан. Номер в парижской гостинице они за собой оставили. Перед отъездом Джордж позвонил Берни, а потом Сайнату. После гибели Эрнста напрямую к Скорпиону можно было подобраться только через Доротею Гюнтэм и Лаборда. Однако Джордж понимал: от них ему ничего не добиться, а помня о трагической судьбе Фрагонара, он тем более не спешил появляться у них на глазах. Ясно было, что за спиной этих двоих стоит Скорпион, однако выйти на него благоразумнее было бы через Рикардо Кадима, гастроли которого начинались в Аннеси лишь в субботу. Так у Джорджа и Николя появилось несколько свободных дней.Но Константайну не терпелось действовать. Потому, вспомнив, как Берни говорил, что мадам Аболер уехала из Швейцарии и обосновалась в одном из французских замков, он взял у министра ее адрес. Ведь любые сведения о прошлом могли помочь в поисках Скорпиона.Сайнату Джордж представил полный отчет о происшедшем и напрямую спросил, на какую сумму можно рассчитывать, если сведения придется покупать. Он помнил о корыстолюбии Эрнста и не желал в будущем попадать впросак.– Я оплачу любые расходы, которые вы посчитаете разумными, – ответил Сайнат.Мадам Аболер жила в замке под Орлеаном у деревеньки Боженси, что на Луаре. Джордж и Николя приехали туда в начале третьего пополудни. Это было крытое голубой черепицей здание с многочисленными башнями. Прекрасный заливной луг, окруженный вязами и липами, тянулся перед ним до самой Луары.Дорогу в поместье перегораживали огромные ворота кованого железа. Джордж вышел из машины и постучал в дверь небольшой сторожки. Показался пожилой небритый мужчина в рубашке, зеленом переднике грубого сукна и черном берете.Джордж назвался подлинным именем и сказал, что желал бы повидаться с мадам Аболер, если она дома. Едва он собрался попросить привратника передать хозяйке, что он, Константайн, – друг Берии, как мужчина произнес:– Так это вы и есть месье Константайн? Мадам ждет вас. – И с этими словами он шагнул в сторожку, снял телефонную трубку, нажал кнопку, после чего огромные ворота медленно распахнулись. Мужчина жестом пригласил Джорджа проезжать.– Видимо, Берии известил мадам Аболер о нашем приезде, – не удивился Джордж, садясь в машину. – Интересно, много ли он ей рассказал?Ответ они получили уже через несколько минут от самой хозяйки замка. По огромному коридору их провели в оранжерею с высоким потолком, выходящую к реке и лугам. Размерами она не уступала теплицам лондонского ботанического сада «Кьюгарденз». Этот зеленый влажный мир населяли самые разнообразные экзотические растения, которыми, будь у него время, Джордж мог бы весьма долго любоваться. Посреди оранжереи располагался бассейн, заросший лилиями и другими водяными цветами, под покровом которых плавали рыбы.Мадам Аболер сидела в кресле на колесах и курила длинную тонкую сигару. Дворецкий доложил ей о Джордже и Николя, она концом сигары указала на низкую каменную скамью у края бассейна, и на чистом английском сказала:– Садитесь. Берни позвонил мне, и я ждала вас. Надеюсь, вас не пугает здешняя жара. И моя сигара. – Она улыбнулась Николя. – Когда был жив муж, я курила их тайно. Он видеть не мог меня с сигарой. Но теперь он умер, и я курю когда хочу. А он где-то там, на небесах, несомненно, ругает меня за эту шалость. Мужчины – зануды и жадины. Хотят заграбастать все греховные удовольствия себе. Ну да ладно. Хотя Берни ничего такого не сказал, по его тону я поняла, что он попал в беду. И я с удовольствием его выручу. Но предупреждаю: я – старуха очень болтливая, однако не против, если меня перебивают. Мало того, вам, вероятно, придется делать это не раз, иначе я собьюсь с темы. Дело в том, что Эбби мне рта не давал раскрыть. Так же, как и курить сигары. Но теперь я себе ни в чем не отказываю.Джордж с Николя молчали, ожидая, когда схлынет первая словесная волна. А мадам Аболер все не унималась, окруженная уже целым облаком голубого сигарного дыма, – сухонькая старушка, которой могло быть и восемьдесят, и девяносто, и сто лет, хрупкое существо с напудренным лицом, седыми волосами, по-старомодному собранными в пучки за ушами, и огромной ниткой жемчуга, свисавшей с тощей шеи почти до самых колен, закрытых длинным черным вечерним платьем. У мадам Аболер было морщинистое удлиненное овальное лицо и большие серые глаза. В молодости, по словам Берии, она считалась писаной красавицей. Теперь от ее прелестей остались одни огромные серые глаза, по-девичьи живые и выразительные.В конце концов Джордж оправился от изумления и довольно бесцеремонно оборвал замечание старушки о жемчугах – о том, что она всегда надевает их, отправляясь в оранжерею, ведь они, как и она, любят тепло.– Берни попал в беду, – произнес Константайн, – и все мы пытаемся его выручить.Мадам Аболер кивнула и откликнулась:– Тогда скажите, чем могу помочь ему я. – Одной рукой она приподняла ожерелье, тотчас выпустила его, и ее понесло снова: – Конечно, Эбби дарил мне драгоценности. Самые разные. Но только не жемчуга. Он не любил их. И вообще он был очень забавный. Ко многим пустякам относился с неприязнью. Это ожерелье я купила сама – и меня, без сомнения, обманули. Но, с другой стороны, что хорошего…– Нас интересует, – довольно нахально перебил ее Джордж, – не было ли у вас до смерти мужа – особенно во время пребывания в Швейцарии – слуг, которым вы не доверяли или которых вам даже пришлось уволить из-за их нечестности или по другим необычным причинам.– Зачем вам это? – В голосе мадам Аболер послышались недовольные нотки, но она быстро спохватилась и, улыбнувшись, извинилась: – О, простите, простите. Впрочем, это естественное недовольство. Кому нравится говорить о недостатках собственных слуг? Однако их всех нанимал Эбби. Даже мою горничную. И был предельно щепетилен при этом, что вполне понятно.Меж лопаток у Джорджа от жары уже струйкой тек пот, и он с завистью глядел на рыб, плескавшихся в прохладной глубине бассейна.– И все же вспомните, – настойчиво попросил он, – неприятности Берни коренятся в злоупотреблении доверием, чего ваш муж сам допустить не мог. Злоупотребил им, видимо, тот, кто работал на месье Аболера и пользовался его безграничным доверием. И еще: хотя это и произошло давным-давно, не помните ли вы гостей на том единственном приеме в вашем швейцарском доме, на котором побывал Берни?Мадам Аболер ответила не сразу, и потому в оранжерее наступила непривычная тишина. Над Джорджем словно прохладный ветерок пронесся. Но молчание было недолгим; хозяйка замка улыбнулась, ободряюще кивнула и застрочила с новой силой:– Вы мне нравитесь. Вы идете к цели напрямик. Если хотите, можете курить. – При этих слова свой окурок она затушила о серебряный поднос, вмонтированный в подлокотник кресла, и вдруг проворно откатила кресло, подняла с приступочки для ног трость черного дерева с серебряным набалдашником и, нацелив ее, словно шпагу, на одну из оранжерейных колонн, резко вонзила в кнопку звонка, укрепленную на колонне. Не успела она опустить трость, как появился дворецкий. Он был высокий, чернявый, в черно-белой одежде, главным предметом которой были узкие бриджи до колен. Надеть на него высокую черную шляпу с пряжкой – и получится вылитый пилигрим.– Ламбрель, – обратилась к нему мадам Аболер, – принесите книгу записей гостей за 1949 год. И поднос с напитками.Дворецкий вышел, не проронив ни слова.– От Ламбреля у меня мурашки по спине бегают, – весело заметила мадам Аболер, вернув кресло на прежнее место к бассейну, – но, согласно завещанию Эбби, я не имею права увольнять никого из слуг – разве только за провинности, – пока они не достигнут пенсионного возраста. Раньше Ламбрель служил у нас шофером, но у него отобрали права за езду в пьяном виде. Однако это случилось, когда он был в отпуске, поэтому уволить его за провинность на службе было бы несправедливо. Впрочем, слуги его тоже недолюбливают.– А кого из них вы все-таки рассчитали за проступки? – спросил Джордж.– Только одного. Я как раз собиралась рассказать вам о нем. Он служил лакеем у Эбби. Был уже немолод. По происхождению итальянец. Женился на нашей поварихе-француженке. Эбби любил его и доверял ему, но после его смерти этот человек совсем опустился. Начал пить и воровать, причем совершенно открыто, а потом соблазнил двух горничных – не одну, а двух, и всего за неделю. Одна из них потом родила. Я уволила его, а жене, бедняжке Розе, назначила пенсию. Андреа Паллоти его звали. Больше мне никто из слуг неприятностей не доставлял.– Вам известно, где Паллоти сейчас?– Нет, но его жена и сын живут отсюда неподалеку. Можете повидать их. Не исключено, что Роза знает, где Андреа, хотя вряд ли – после скандала с горничными она его отринула, – так она сама об этом говорит. Мне понравилось это слово: оно показалось мне и возвышенным, почти библейским, и очень точным. Милая Роза. Я все еще привязана к ней. – Мадам Аболер смолкла, открыла серебряный коробок, встроенный в другой подлокотник кресла, и вынула новую сигару. Разожгла она ее от зажигалки, скрытой в набалдашнике трости.При этом Джордж внутренне содрогнулся и бросил сочувственный взгляд на Николя. Вернулся Ламбрель с большим, в черной кожаной обложке томом под мышкой и подносом с бокалами и бутылками, который он поставил на столик у бассейна.– Дорогуша, – попросила мадам Аболер Николя, – вы, может быть, приготовите нам коктейли, – и добавила, обращаясь к дворецкому:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30