и жарко натопленная пустынная лестница погрузилась в сон; запертые двери целомудренно прикрывали добродетельные спальни порядочных людей. Пробило час, и Гур, которого ожидала в кровати иззябшая г-жа Гур, потушил свет. Торжественный мрак окутал дом, застывший в благопристойной дремоте.
На следующее утро, после того как Трюбло, с отеческой нежностью ухаживавший за ней всю ночь, отправился домой, Адель с трудом дотащилась до своей кухни, чтобы отвратить подозрения. Ночью наступила оттепель, и Адель, задыхаясь от духоты, открыла окно; в это время из глубины тесного двора донесся злобный крик Ипполита:
– Чертовы неряхи! Кто это опять выливает грязную воду? Погибло хозяйкино платье!
Отчищая одно из платьев г-жи Дюверье, Ипполит вывесил его проветриваться, и теперь оно оказалось залито прокисшим бульоном. Тут во всех окнах, сверху донизу, появились служанки и начали шумно оправдываться. Шлюз открылся, и поток грубых ругательств полился из мрачной клоаки. Когда на улице теплело, с покрытых сыростью стен начинала струиться вода, из темного дворика неслось зловоние, словно таяла скрытая гниль всех этажей, испаряясь в этой помойной яме.
– Я тут ни при чем, – сказала Адель, перевесившись через подоконник. – Я только что пришла.
Лиза вдруг подняла голову.
– Ах, вы уже изволили встать? Ну как? Вы, кажется, чуть не окочурились?
– Ох, не говорите, у меня такое было с животом, ну просто ужас!
Этот разговор положил конец перебранке. Новые служанки Валери и Берты, долговязая жирафа и дохлая клячонка, как их прозвали, с любопытством разглядывали бледное лицо Адели. Даже Виктуар и Жюли захотели на нее посмотреть и, запрокинув голову, чуть не свернули себе шею. Все что-то подозревали – уж неспроста будет человек так корчиться и кричать.
– Вы, может быть, набили себе живот устрицами? – спросила Лиза.
Все расхохотались, хлынула новая волна грязи.
– Да перестаньте вы с вашими гадостями! – в испуге повторяла, запинаясь, несчастная Адель. – Я и так совсем больна. Неужели вы хотите меня доконать?
Нет, конечно. Она глупа, как пробка, и грязна так, что хоть кого отпугнет, но они все стоят друг за друга, они не допустят, чтобы у нее были неприятности. И разговор, естественно, перешел на хозяев; вся прислуга, выражая на лицах величайшее отвращение, стала обсуждать вчерашний вечер.
– Значит, они теперь все живут душа в душу? – спросила Виктуар, попивая черносмородинную настойку.
– Души-то у них не больше, чем в моих башмаках, – отозвался Ипполит, отмывавший хозяйкино платье. – Наплюют друг другу в лицо и этим же умоются – пусть люди думают, что они чистенькие.
– Им нельзя ссориться, – сказала Лиза, – а то они долго не продержатся, наступит наша пора.
Вдруг произошел переполох. Открылась какая-то дверь, и служанки нырнули уже обратно в кухни, но Лиза объявила, что это маленькая Анжель, – девочки бояться нечего, она все понимает. И снова в затхлом теплом воздухе забил из этой клоаки фонтан злобы, изливаемый прислугой; служанки принялись перебирать все пакости, происшедшие за последние два года. Посмотришь, в какой грязи живут господа, так уж не захочешь равняться с ними; да им, видно, это нравится, раз они начинают все сначала.
– Слушай-ка, ты, там наверху! – крикнула вдруг Виктуар. – Уж не криворожий ли набил тебе живот этими устрицами?
Тут раскаты дикого хохота потрясли стены вонючего колодца. Ипполит даже порвал хозяйкино платье, ну да наплевать, в конце концов оно и так слишком хорошо для нее! Долговязая жирафа и дохлая клячонка корчились от смеха, повалившись на подоконник. Оторопевшая Адель, которую клонило ко сну от слабости, вздрогнула всем телом.
– Бессердечные какие… – воскликнула она среди общего хохота. – Вот станете помирать, а я приду и буду плясать перед вами.
– Ах, мадемуазель, – высунувшись из окна, обратилась Лиза к Жюли, – как вы, наверно, довольны, что уйдете через неделю из этого мерзкого дома! Здесь поневоле перестанешь быть порядочной, честное слово! Желаю вам попасть в какое-нибудь место получше.
Жюли, чьи голые руки были перепачканы кровью от палтуса, которого она потрошила на ужин, подошла к окну и облокотилась на подоконник рядом с лакеем. Она пожала плечами и с философским глубокомыслием заключила:
– Боже мой, мадемуазель, что этот дом, что другой – никакой разницы. По нынешним временам где ни служи – все одно. Всюду те же свиньи.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63