акриловые ванны
Haudressy, 1992, 111). Аналогичен обсценный подтекст и таких современных политических каламбуров, как мирный герцог (из анекдота о М.С. Горбачеве, где это выражение – его зарубежная кличка – расшифровывается на основе англ. peace duke ); Борис, ты неправ (фраза члена Политбюро Е.К. Лигачева, обращенная на одном из заседаний Верховного Совета к Борису Ельцину, вызвавшая смех в зале благодаря известному анекдоту о пьяном водопроводчике, выразившемуся столь деликатно, когда его напарник уронил ему на ногу тяжелый молоток); краткой переиначенной народной характеристики демократии a la russe – дерьмократия и т.д.
Причем нередко, сколь актуальными и сиюминутными ни казались бы со стороны даже такие слова и выражения-однодневки, они имеют также немалую «глубину памяти». Не только потому, что корнями уходят в многовековую табуизацию русского мата, но и потому, что многие новые политические каламбуры оказываются на лингвистическую поверку старыми добрыми старыми русскими шутками. Или русско-иноязычными шутками, как в случае с кличкой М.С. Горбачева. Ведь в речи молодежи 60-х годов, когда звезда будущего архитектора перестройки лишь восходила, уже была популярна русско-английская эвфемистически-каламбурная переделка известного русского ругательства. Но не на основе англ. peace ‘мир’, а англ. pease ‘горох’: гороховый герцог (ФЛ, 104) – достаточно адекватный жаргонный предтеча мирного герцога . Так в живой русской речи старое и новое соединяются прочной скрепой древнего мата, оживляясь популярными ныне языковыми отсылками на англицизмы.
Активизация употребления обсценной лексики и фразеологии делает задачу его лингвистической расшифровки вдвойне актуальной. Каковы же способы этой расшифровки в иностранной аудитории?
В целом они уже предложены для разных аспектов авторами названных выше исследований и словарей. Так, в духе американской методической школы, отталкивающейся от ‘pattern practice’, В. Раскин предлагает студентам словообразовательные модели трех основных русских обсценных корней – хуй, пизда и ебать (Raskin, 1979). Семантическая типология, основанная на тематическом распределении «сфер влияния» русского мата (части тела, телесные и сексуальные функции, социальные институции и др.), стала основой классификации американского слависта (вероятно, В. Фридмана), опубликовавшего свою статью под эвфемистическим, но «говорящим» псевдонимом Борис Сукич Развратников (Razvratnikov, 1980). И. Эрмен интересует как словообразовательная и семантическая парадигматика русского мата, так и его этимологическая, социолингвистическая, грамматическая и функциональная характеристика (Ermen, 1991).
Отталкиваясь от опыта предшественников, можно предложить общую классификацию русской бранной лексики и фразеологии, построенную на ономасиологическом принципе. При этом термины бранная лексика и обсценная лексика понимаются как взаимно пересекающиеся, хотя и не полностью идентичные: не все бранное обсценно и, наоборот, не все обсценное – бранно. Брань (как и нем. Schimpfwort ), по определению новейшего русского академического словаря – это ‘оскорбительные, бранные слова; ругань’ (ССРЯ, 1, 737), а обсценная лексика (obscenne slova), по дефиниции новейшей же языковедческой энциклопедии, – ‘грубейшие вульгарные выражения, которыми говорящий спонтанно реагирует на неожиданную и неприятную ситуацию. Это столь табуизированные слова, что часто они вынуждают говорящего создавать аппозиопезы (пропуски) типа chod’ do…, ty si taky…, ty vies… » (EJ, 1993, 302).
Как видим, квота табуизированности обсценной лексики и фразеологии более высока, чем у лексики и фразеологии бранной, хотя главное, что их делает неразрывно связанными, – эмоционально-экспрессивная реакция на неожиданные и неприятные события, слова, действия и т.п.
По эмоционально-экспрессивной иерархии каждая группа бранной лексики весьма различна. Поэтому при их классификации лучше исходить именно из функционально-тематической группировки, а не из эмоционально-экспрессивной градации. Так, собственно и поступают исследователи. А.В. Чернышев (1992, 37), например, распределяет «ключевые термины матерного лексикона» на три группы: а) обозначающие мужские и женские половые органы и обозначающие половой акт; б) переносящие значение половых органов и полового акта на человека как на предмет называния; в) в нарочито огрубленном виде заимствования из «культурной речи» ( кондом, педераст ). В целом приемлемая, такая классификация кажется излишне обобщенной и не учитывающей как эмоционально-экспрессивной градации бранного лексикона, так и его связи с необсценными лексическими пластами. Кроме того, при таком подходе игнорируется многочисленная и необычайно активная сфера фразеологии, являющаяся своеобразной комбинаторикой обсценной и мифологической лексики. Ниже поэтому предлагается дуалистическая модель классификации бранной лексики и фразеологии: вначале она распределяется по лексико-тематическим группам, а затем (в своей комбинаторике) – по типологии внутренней формы.
Лексико-тематическая группировка русской бранной лексики такова:
1. Наименования лиц с подчеркнуто отрицательными характеристиками типа:
а) ‘глупый, непонятливый человек’: дурак, болван, оболдуй, остолоп, недоумок, дуб, дубарь, гегемон, тормоз, круглый дурак, олух царя небесного, дубина стоеросовая, с тараканом в голове (в котелке), с прибабахом, чурка с глазами, сибирский валенок и т.п.;
б) ‘подлый, низкий человек’: подлец, негодяй, мерзавец, подонок, дрянцо, дерьмо, гад ползучий, сука сраная и т.п.
в) ‘ничтожный человек, ничтожество’: пешка, шваль, шушваль, шушера, гнида, ноль без палочки, пустое место, барахло, дешевка, гумызник, мелочевка, фитюлька, хмырь, мандавошка, хуй на палочке и т.п.
г) ‘проститутка, продажная женщина’: гулящая, блудница, шлюха, потаскуха, блядь, блядища, курва, сука, лярва, бикса, канава, мандавошка, простодырка, профура, рвань, сберкасса, стелька, шалава, шмара, станок, уличная девка, ночная красавица, публичная женщина, сука подзаборная, блатная кошка, трепаная рогожа, честная давалка, чио-чио-сан, крытый шалаш и т.п.
Ряды такой бранной лексики достаточно открыты и пополняются ежедневно. Диффузность ее значения, обусловленная экспрессивным характером подобных слов и выражений, делает затруднительным установление строгой границы между собственно бранным и просто экспрессивно-эмоциональным.
2. Наименование «неприличных», социально табуированных частей тела – «срамные слова»: жопа, задница, мягкое место, афедрон и др.; пизда, манда, минжа (минджа, менджа), минц, кунка (кунька), лоханка, корыто, мохнатка, фика, шахна, мочалка, бабья совесть, мохнатый сейф, волосяная хромосома и др.; хуй, кляп, хер, хрен, балда, елда (ялда), елдак (ялдак), шишка, болт, шлямбур, колбаса, банан, мудак, палка, шампур, аппарат, инструмент, затейник, бабья радость, ванька-встанька, кожаный движок, хрен моржовый, член правительства и др.
3. Наименования процесса совершения полового акта: ебать, барать, еть, едрить, сношать, ять, иметь, драть, жарить, дрючить, дуть, засаживать, трахать, тянуть, шворить, врезать шершавого, загнать дурака под кожу, кинуть палку, посадить на кол, поставить градусник, натянуть на болт и др.
4. Наименование физиологических функций (отправлений): ссать, писать, делать пи-пи, мочиться, оправляться, ходить по-маленькому (за маленьким), справлять малую нужду (надобность), вылить воду и др.; срать, гадить, какать, облегчиться, освободиться, делать а-а, ходить по-большому, ходить на (во) двор, ходить до ветру, ходить, куда король (царь) пешком ходит и т.п.
5. Наименования «результатов» физиологических отправлений: говно, дерьмо, срань, моча, кал, фекалии, помет и т.п.
Сопоставление слов и выражений названных групп подтверждает, как кажется, высказанный выше тезис о тесном взаимодействии так называемой бранной и обсценной лексики. Так, в группу наименований лиц со значением ‘глупый’ войдут обсценизмы мудак, мудила и мудашвили , в группу ‘подлый, низкий человек’ засранец, пиздюк, сука, сучий потрох, лярва , в группу ‘ничтожный человек, ничтожество’ говно, говнюк, говно собачье, хуй на палочке и т.д.
С другой стороны, обсценная лексика и фразеология постоянно «подпитывает» многие тематические сферы, выходящие за собственно обсценные рамки. Так, слова блядь и сука в жаргонном употреблении обозначают не только проститутку, но и ‘оскорбление по отношению к мужчине’, ‘осведомителя или осведомительницу’, ‘милиционера’ и т.д. Ср. активно употребляемые в преступном мире клятвы (так называемая божба, уверение в истинности сказанного или обещанного) – Блядь буду! Сука буду! ‘честное слово, ей-богу!’ (Р-87, 35; Кз 4, 38, 117; СВЯ, 9; ББ, 30, 237). Эта божба соединяет общеэкспрессивное значение грубо-прост. сука – ‘самка собаки; женщина легкого поведения, проститутка’ с его специально жаргонными значениями ‘работник милиции или КГБ’, ‘бывший вор, сотрудничающий с милицией, предатель’. Ср. сука буду – не забуду! Век свободы не видать; дешевка буду; лягавый буду (если). Аналогичны переносные употребления обсценных наименований мужского рода: жопа ‘неловкий, глуповатый человек, растяпа’; пизда ‘дрянной, ничтожный человек’ и т.п. Они негативно характеризуют также лиц мужского пола.
Приведенное распределение бранной и обсценной лексики в целом, как кажется, имеет характер языковой универсалии: такие ее группы представлены практически во всех языках. Что же, собственно говоря, тогда является национально маркированным в данной лексико-фразеологической группе?
Такая маркировка, пожалуй, обусловлена не самим набором лексем в ономасиологическом ключе, а их комбинаторикой и частотностью в каждом конкретном языке. Грубо обобщая, можно распределить по этим признакам бранную лексику европейских языков на два основных типа:
1) « Анально-экскрементальный » тип (Scheiss-культура);
2) « Сексуальный » тип (Sex-культура).
В этом плане русская, сербская, хорватская, болгарская и другие «обсценно-экспрессивные» лексические системы несомненно относятся ко второму типу, в то время как чешская, немецкая, английская, французская – к первому.
Разумеется, при этом необходимо подчеркнуть как условность такого распределения, так и интенсивный динамизм, размывающий его четкость. Так, в др.-чешском языке (судя даже по письменным источникам) набор бранных слов и выражений был более «сексуальным» и лишь влияние немецкого языка «анализовало» (если так можно выразиться, имея в виду термин anus ) его. В русском языке постперестроечного периода также отмечается некоторая тенденция к «анализации»: в частности, англ. и нем. shit и Scheisse русскими переводчиками (особенно синхронистами при переводе видеофильмов) передается русскими словами говно и дерьмо , что довольно резко меняет функционально-бранную семантику этих русских слов.
Национальное своеобразие русского языка в интересующем нас аспекте, следовательно, – не в самом наборе лексики, а в ее распределении на оси «центр – периферия». Ядро русской матерщины составляет очень частотная «сексуальная» триада: хуй – пизда – ебать . Число их производных и эвфемизмов поистине неисчислимо, ибо они постоянно генерируются живой «площадной» речью. вот лишь далеко не полный ряд образований от глагола ебать , приводимый В. Раскиным (Raskin, 1978, 322): ебануть, ебануться, ебаться, ебиздить, ёбнуть, ёбнуться, ебстись, въебать, выебать, выебываться, доебать, доебаться, доёбывать, заебать, заебаться, наебать, наебаться, наебнуть, наебнуться, объебать, объебаться, остоебенить, остоебеть, отъебать, отъебаться, переебать, переебаться, поебать, поебаться, подъебать, подъебаться, подъебнуть, разъебать, разъебаться, съебать, съебаться, уебать .
Как видим, интересующий нас глагол динамически отражает всю русскую словообразовательную парадигматику глагольной лексики. аналогичны его словообразовательные потенции в других частеричных разрядах: долбоёб, ёбарь, ебатура, ебальник, заёб, мудоёб, поебон, ебливый, приёбливый, поёбанный и т.д.
«Триадность» русской брани чрезвычайно активно проявляется и во фразеологии. Не случайно она обычно кодируется цензорами и правилами литературного «приличия» тремя точками , а одним из популярных эвфемизмов первого члена обсценной триады является оборот три буквы . Выражение послать на три буквы кого в современной речи столь популярно, что породило немало анекдотов, где, например, под последним понимается «стройка века» БАМ (Байкало-Амурская магистраль) или XVII-й съезд комсомола. В русской бранной фразеологии перечисленный набор лексем не только частотно активен, но и функционально целенаправлен.
Ошибочно было бы думать, что эта фразеология (как, впрочем, и лексика) состоит исключительно из обсценизмов, т.е. «сексуальной» брани, которая поражает воображение иностранцев. Такой взгляд на русскую брань – не что иное, как бытовизм, который не менее опасен, чем категорическое официозное запретительство любых отклонений от литературного языкового стандарта. Многие (особенно, как раньше говорили, так называемая «широкая общественность») видит в ругани лишь скабрезность, неприличия именно потому, что не могут или не хотят отрешиться от «буквализма» в восприятии мата. Под микроскопом же историко-этимологического анализа он открывает иные функционально-семантические ретроспективы и обнаруживает тесную связь либо с весьма обыденными, «приличными» бытовыми понятиями, либо с важными для русской мифологии и культуры сферами представлений.
Основные «три кита» русского мата, например, этимологически расшифровываются достаточно прилично: праславянское * jebti первоначально значило ‘бить, ударять’, * huj (родственный слову хвоя ) ‘игла хвойного дерева, нечто колкое’, * pisьda ‘мочеиспускательный орган’. Научный анализ, между прочим, позволяет опровергнуть распространенную националистическую интерпретацию самого известного русского ругателтьства ёб твою мать!
1 2 3 4
Причем нередко, сколь актуальными и сиюминутными ни казались бы со стороны даже такие слова и выражения-однодневки, они имеют также немалую «глубину памяти». Не только потому, что корнями уходят в многовековую табуизацию русского мата, но и потому, что многие новые политические каламбуры оказываются на лингвистическую поверку старыми добрыми старыми русскими шутками. Или русско-иноязычными шутками, как в случае с кличкой М.С. Горбачева. Ведь в речи молодежи 60-х годов, когда звезда будущего архитектора перестройки лишь восходила, уже была популярна русско-английская эвфемистически-каламбурная переделка известного русского ругательства. Но не на основе англ. peace ‘мир’, а англ. pease ‘горох’: гороховый герцог (ФЛ, 104) – достаточно адекватный жаргонный предтеча мирного герцога . Так в живой русской речи старое и новое соединяются прочной скрепой древнего мата, оживляясь популярными ныне языковыми отсылками на англицизмы.
Активизация употребления обсценной лексики и фразеологии делает задачу его лингвистической расшифровки вдвойне актуальной. Каковы же способы этой расшифровки в иностранной аудитории?
В целом они уже предложены для разных аспектов авторами названных выше исследований и словарей. Так, в духе американской методической школы, отталкивающейся от ‘pattern practice’, В. Раскин предлагает студентам словообразовательные модели трех основных русских обсценных корней – хуй, пизда и ебать (Raskin, 1979). Семантическая типология, основанная на тематическом распределении «сфер влияния» русского мата (части тела, телесные и сексуальные функции, социальные институции и др.), стала основой классификации американского слависта (вероятно, В. Фридмана), опубликовавшего свою статью под эвфемистическим, но «говорящим» псевдонимом Борис Сукич Развратников (Razvratnikov, 1980). И. Эрмен интересует как словообразовательная и семантическая парадигматика русского мата, так и его этимологическая, социолингвистическая, грамматическая и функциональная характеристика (Ermen, 1991).
Отталкиваясь от опыта предшественников, можно предложить общую классификацию русской бранной лексики и фразеологии, построенную на ономасиологическом принципе. При этом термины бранная лексика и обсценная лексика понимаются как взаимно пересекающиеся, хотя и не полностью идентичные: не все бранное обсценно и, наоборот, не все обсценное – бранно. Брань (как и нем. Schimpfwort ), по определению новейшего русского академического словаря – это ‘оскорбительные, бранные слова; ругань’ (ССРЯ, 1, 737), а обсценная лексика (obscenne slova), по дефиниции новейшей же языковедческой энциклопедии, – ‘грубейшие вульгарные выражения, которыми говорящий спонтанно реагирует на неожиданную и неприятную ситуацию. Это столь табуизированные слова, что часто они вынуждают говорящего создавать аппозиопезы (пропуски) типа chod’ do…, ty si taky…, ty vies… » (EJ, 1993, 302).
Как видим, квота табуизированности обсценной лексики и фразеологии более высока, чем у лексики и фразеологии бранной, хотя главное, что их делает неразрывно связанными, – эмоционально-экспрессивная реакция на неожиданные и неприятные события, слова, действия и т.п.
По эмоционально-экспрессивной иерархии каждая группа бранной лексики весьма различна. Поэтому при их классификации лучше исходить именно из функционально-тематической группировки, а не из эмоционально-экспрессивной градации. Так, собственно и поступают исследователи. А.В. Чернышев (1992, 37), например, распределяет «ключевые термины матерного лексикона» на три группы: а) обозначающие мужские и женские половые органы и обозначающие половой акт; б) переносящие значение половых органов и полового акта на человека как на предмет называния; в) в нарочито огрубленном виде заимствования из «культурной речи» ( кондом, педераст ). В целом приемлемая, такая классификация кажется излишне обобщенной и не учитывающей как эмоционально-экспрессивной градации бранного лексикона, так и его связи с необсценными лексическими пластами. Кроме того, при таком подходе игнорируется многочисленная и необычайно активная сфера фразеологии, являющаяся своеобразной комбинаторикой обсценной и мифологической лексики. Ниже поэтому предлагается дуалистическая модель классификации бранной лексики и фразеологии: вначале она распределяется по лексико-тематическим группам, а затем (в своей комбинаторике) – по типологии внутренней формы.
Лексико-тематическая группировка русской бранной лексики такова:
1. Наименования лиц с подчеркнуто отрицательными характеристиками типа:
а) ‘глупый, непонятливый человек’: дурак, болван, оболдуй, остолоп, недоумок, дуб, дубарь, гегемон, тормоз, круглый дурак, олух царя небесного, дубина стоеросовая, с тараканом в голове (в котелке), с прибабахом, чурка с глазами, сибирский валенок и т.п.;
б) ‘подлый, низкий человек’: подлец, негодяй, мерзавец, подонок, дрянцо, дерьмо, гад ползучий, сука сраная и т.п.
в) ‘ничтожный человек, ничтожество’: пешка, шваль, шушваль, шушера, гнида, ноль без палочки, пустое место, барахло, дешевка, гумызник, мелочевка, фитюлька, хмырь, мандавошка, хуй на палочке и т.п.
г) ‘проститутка, продажная женщина’: гулящая, блудница, шлюха, потаскуха, блядь, блядища, курва, сука, лярва, бикса, канава, мандавошка, простодырка, профура, рвань, сберкасса, стелька, шалава, шмара, станок, уличная девка, ночная красавица, публичная женщина, сука подзаборная, блатная кошка, трепаная рогожа, честная давалка, чио-чио-сан, крытый шалаш и т.п.
Ряды такой бранной лексики достаточно открыты и пополняются ежедневно. Диффузность ее значения, обусловленная экспрессивным характером подобных слов и выражений, делает затруднительным установление строгой границы между собственно бранным и просто экспрессивно-эмоциональным.
2. Наименование «неприличных», социально табуированных частей тела – «срамные слова»: жопа, задница, мягкое место, афедрон и др.; пизда, манда, минжа (минджа, менджа), минц, кунка (кунька), лоханка, корыто, мохнатка, фика, шахна, мочалка, бабья совесть, мохнатый сейф, волосяная хромосома и др.; хуй, кляп, хер, хрен, балда, елда (ялда), елдак (ялдак), шишка, болт, шлямбур, колбаса, банан, мудак, палка, шампур, аппарат, инструмент, затейник, бабья радость, ванька-встанька, кожаный движок, хрен моржовый, член правительства и др.
3. Наименования процесса совершения полового акта: ебать, барать, еть, едрить, сношать, ять, иметь, драть, жарить, дрючить, дуть, засаживать, трахать, тянуть, шворить, врезать шершавого, загнать дурака под кожу, кинуть палку, посадить на кол, поставить градусник, натянуть на болт и др.
4. Наименование физиологических функций (отправлений): ссать, писать, делать пи-пи, мочиться, оправляться, ходить по-маленькому (за маленьким), справлять малую нужду (надобность), вылить воду и др.; срать, гадить, какать, облегчиться, освободиться, делать а-а, ходить по-большому, ходить на (во) двор, ходить до ветру, ходить, куда король (царь) пешком ходит и т.п.
5. Наименования «результатов» физиологических отправлений: говно, дерьмо, срань, моча, кал, фекалии, помет и т.п.
Сопоставление слов и выражений названных групп подтверждает, как кажется, высказанный выше тезис о тесном взаимодействии так называемой бранной и обсценной лексики. Так, в группу наименований лиц со значением ‘глупый’ войдут обсценизмы мудак, мудила и мудашвили , в группу ‘подлый, низкий человек’ засранец, пиздюк, сука, сучий потрох, лярва , в группу ‘ничтожный человек, ничтожество’ говно, говнюк, говно собачье, хуй на палочке и т.д.
С другой стороны, обсценная лексика и фразеология постоянно «подпитывает» многие тематические сферы, выходящие за собственно обсценные рамки. Так, слова блядь и сука в жаргонном употреблении обозначают не только проститутку, но и ‘оскорбление по отношению к мужчине’, ‘осведомителя или осведомительницу’, ‘милиционера’ и т.д. Ср. активно употребляемые в преступном мире клятвы (так называемая божба, уверение в истинности сказанного или обещанного) – Блядь буду! Сука буду! ‘честное слово, ей-богу!’ (Р-87, 35; Кз 4, 38, 117; СВЯ, 9; ББ, 30, 237). Эта божба соединяет общеэкспрессивное значение грубо-прост. сука – ‘самка собаки; женщина легкого поведения, проститутка’ с его специально жаргонными значениями ‘работник милиции или КГБ’, ‘бывший вор, сотрудничающий с милицией, предатель’. Ср. сука буду – не забуду! Век свободы не видать; дешевка буду; лягавый буду (если). Аналогичны переносные употребления обсценных наименований мужского рода: жопа ‘неловкий, глуповатый человек, растяпа’; пизда ‘дрянной, ничтожный человек’ и т.п. Они негативно характеризуют также лиц мужского пола.
Приведенное распределение бранной и обсценной лексики в целом, как кажется, имеет характер языковой универсалии: такие ее группы представлены практически во всех языках. Что же, собственно говоря, тогда является национально маркированным в данной лексико-фразеологической группе?
Такая маркировка, пожалуй, обусловлена не самим набором лексем в ономасиологическом ключе, а их комбинаторикой и частотностью в каждом конкретном языке. Грубо обобщая, можно распределить по этим признакам бранную лексику европейских языков на два основных типа:
1) « Анально-экскрементальный » тип (Scheiss-культура);
2) « Сексуальный » тип (Sex-культура).
В этом плане русская, сербская, хорватская, болгарская и другие «обсценно-экспрессивные» лексические системы несомненно относятся ко второму типу, в то время как чешская, немецкая, английская, французская – к первому.
Разумеется, при этом необходимо подчеркнуть как условность такого распределения, так и интенсивный динамизм, размывающий его четкость. Так, в др.-чешском языке (судя даже по письменным источникам) набор бранных слов и выражений был более «сексуальным» и лишь влияние немецкого языка «анализовало» (если так можно выразиться, имея в виду термин anus ) его. В русском языке постперестроечного периода также отмечается некоторая тенденция к «анализации»: в частности, англ. и нем. shit и Scheisse русскими переводчиками (особенно синхронистами при переводе видеофильмов) передается русскими словами говно и дерьмо , что довольно резко меняет функционально-бранную семантику этих русских слов.
Национальное своеобразие русского языка в интересующем нас аспекте, следовательно, – не в самом наборе лексики, а в ее распределении на оси «центр – периферия». Ядро русской матерщины составляет очень частотная «сексуальная» триада: хуй – пизда – ебать . Число их производных и эвфемизмов поистине неисчислимо, ибо они постоянно генерируются живой «площадной» речью. вот лишь далеко не полный ряд образований от глагола ебать , приводимый В. Раскиным (Raskin, 1978, 322): ебануть, ебануться, ебаться, ебиздить, ёбнуть, ёбнуться, ебстись, въебать, выебать, выебываться, доебать, доебаться, доёбывать, заебать, заебаться, наебать, наебаться, наебнуть, наебнуться, объебать, объебаться, остоебенить, остоебеть, отъебать, отъебаться, переебать, переебаться, поебать, поебаться, подъебать, подъебаться, подъебнуть, разъебать, разъебаться, съебать, съебаться, уебать .
Как видим, интересующий нас глагол динамически отражает всю русскую словообразовательную парадигматику глагольной лексики. аналогичны его словообразовательные потенции в других частеричных разрядах: долбоёб, ёбарь, ебатура, ебальник, заёб, мудоёб, поебон, ебливый, приёбливый, поёбанный и т.д.
«Триадность» русской брани чрезвычайно активно проявляется и во фразеологии. Не случайно она обычно кодируется цензорами и правилами литературного «приличия» тремя точками , а одним из популярных эвфемизмов первого члена обсценной триады является оборот три буквы . Выражение послать на три буквы кого в современной речи столь популярно, что породило немало анекдотов, где, например, под последним понимается «стройка века» БАМ (Байкало-Амурская магистраль) или XVII-й съезд комсомола. В русской бранной фразеологии перечисленный набор лексем не только частотно активен, но и функционально целенаправлен.
Ошибочно было бы думать, что эта фразеология (как, впрочем, и лексика) состоит исключительно из обсценизмов, т.е. «сексуальной» брани, которая поражает воображение иностранцев. Такой взгляд на русскую брань – не что иное, как бытовизм, который не менее опасен, чем категорическое официозное запретительство любых отклонений от литературного языкового стандарта. Многие (особенно, как раньше говорили, так называемая «широкая общественность») видит в ругани лишь скабрезность, неприличия именно потому, что не могут или не хотят отрешиться от «буквализма» в восприятии мата. Под микроскопом же историко-этимологического анализа он открывает иные функционально-семантические ретроспективы и обнаруживает тесную связь либо с весьма обыденными, «приличными» бытовыми понятиями, либо с важными для русской мифологии и культуры сферами представлений.
Основные «три кита» русского мата, например, этимологически расшифровываются достаточно прилично: праславянское * jebti первоначально значило ‘бить, ударять’, * huj (родственный слову хвоя ) ‘игла хвойного дерева, нечто колкое’, * pisьda ‘мочеиспускательный орган’. Научный анализ, между прочим, позволяет опровергнуть распространенную националистическую интерпретацию самого известного русского ругателтьства ёб твою мать!
1 2 3 4