https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Hansgrohe/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Первым нарушил молчание хозяин коттеджа:
– Скоро будет закат. Я слышал – на Гавайях туристы платят по пятьсот долларов только за то, чтобы зарезервировать столик на побережье, откуда можно наблюдать, как солнце опускается в океан. – Он указал на зависший над морем багровый солнечный диск. – Здесь же это зрелище совершенно бесплатно.
– Стен, а не хочешь вернуться в Штаты? – неожиданно спросил Греймс.
– Вернуться? Интересно – в качестве кого? Помнится, когда вы отправляли меня сюда, то говорили, что делаете это в интересах моей же безопасности, так как в Штатах мне грозит пожизненное заключение или электрический стул. Так что же, обстоятельства изменились?
– Да, – прямо ответил Греймс. – Я официально уполномочен предложить тебе американское гражданство и должность инструктора по боевой подготовке в особом учебном центре войск специального назначения. Ты получишь офицерское звание, соответствующее должности денежное содержание и все социальные гарантии, положенные офицеру армии США. Что ты на это скажешь?
Полковник Греймс попробовал перехватить взгляд своего собеседника, но это ему не удалось. Хозяин коттеджа уставился на свои испачканные мясным жиром ладони и сказал:
– Мистер Греймс, вы забыли сообщить две вещи – какую работу предстоит мне выполнить и какую сумму я за нее получу.
– Стен, с тобой невозможно разговаривать, ты все знаешь наперед.
Американский полковник попробовал придать последней фразе своего собеседника шутливый смысл, но тот сохранил невозмутимость, продолжая с прежним вниманием разглядывать свои раскрытые ладони. И Греймс сдался:
– В данном случае, Стен, более уместен вопрос не о том, что нужно сделать, а где, так как речь идет о России. Я не могу раскрывать перед тобой цель и задачи предстоящей операции, не получив твоего принципиального согласия. Скажу лишь, что речь идет о диверсионно-разведывательном рейде в российскую тайгу. Американское правительство крайне заинтересовано в результате, поэтому выделило непосредственным участникам операции по одному миллиону долларов. Командир разведгруппы – я веду речь о тебе, Стен, – получит два миллиона.
Произнеся последнюю фразу, Греймс впился взглядом в лицо хозяина коттеджа, стараясь по мимике определить его реакцию. В какой-то момент американскому полковнику показалось, что его собеседник собирается отказаться, и он быстро заговорил:
– Стен! Я просто хочу напомнить, что, когда тебя уволили из армии, ты выбрал профессию наемного киллера. И при этом тебя не смущало, что твоими жертвами становятся соотечественники. Что же касается твоих бывших коллег по военному ремеслу...
Греймс не договорил, его собеседник схватил со стола боевой нож и, взмахнув рукой, всадил его в середину столешницы. Обоюдоострое лезвие легко пробило тонкий пластик, и нож вошел в стол по самую рукоятку.
– Ни слова больше! – Вспыхнувшие яростью глаза хозяина коттеджа уставились на американского полковника. – Я берусь за это дело. Родной спецназ остался мне должен! И я рад, что мне наконец представился случай получить этот долг!
Полковник Греймс облегченно перевел дух. Человек, которому он отводил основную роль в предстоящей операции, согласился без всяких дополнительных уговоров. В случае его категорического отказа Греймс даже готов был пригрозить своему собеседнику экстрадицией в Россию. Запрос российской прокуратуры с требованием о его выдаче уже два года хранился в американском отделении Интерпола. Но шантаж – далеко не лучшая мотивация, особенно когда речь идет о сложном и чрезвычайно опасном задании. Поэтому Греймс крайне обрадовался, что ему не пришлось прибегнуть к последнему аргументу.
– По-моему, Стен, сейчас самое время откупорить виски. – Греймс указал на красочную лакированную коробку, которую хозяин коттеджа так и не унес в дом. И когда тот достал из коробки бутылку, добавил: – Скорее всего твой старый долг так и останется неоплаченным, так как в России тебе придется действовать не против спецназа, а против штатных подразделений регулярной армии.
Ни хозяин коттеджа, ни его гость не были столь наивны, чтобы воспринять последнюю фразу всерьез. Они оба были профессионалами и прекрасно понимали, что, когда речь идет о боевой диверсионно-разведывательной операции в чужой стране – ни о чем нельзя знать наверняка.

Коттеджный поселок постоянного состава базы ВМС США на острове Лусон
21.00

После ухода полковника Греймса хозяин коттеджа еще долго сидел в шезлонге на заднем дворе своего дома. Короткие сумерки сменила темная тропическая ночь. Он не стал зажигать на участке свет, и в наступившей темноте можно было наблюдать, как мерцают рубиновыми огнями не сгоревшие в жаровне угли. Человек, сидящий в раскладном кресле, смотрел на них, но вместо углей видел лицо своего прежнего командира – подполковника Федорова, а в голове звучали последние произнесенные Федоровым слова:
– Ты не достоин права называться спецназовцем! Мало того, что ты не выполнил приказ! Ты погубил своих бойцов! И сделал это ради денег! Ради собственного обогащения! Чем ты лучше бандитов, с которыми мы сражаемся?! Ничем! Ты такой же, как они! Ты мародер и предатель, а не спецназовец! За то, что ты сделал, тебя будет судить трибунал! А сейчас – сдай свой краповый берет!
* * *
Капитан Осокин – теперь уже бывший командир штурмовой группы из состава особого подразделения специального назначения Главного разведывательного управления Генерального штаба, более известного среди профессионалов ГРУ как спецподразделение «Каскад», исподлобья взглянул на стоявшего перед ним подполковника Федорова, а затем обвел хмурым взглядом выстроившихся на импровизированном плацу «каскадовцев». И офицеры, и рядовые бойцы – все без исключения смотрели на Осокина одинаково презрительно. Нет, не все! Среди общего количества направленных на него осуждающих взглядов разжалованный командир штурмовой группы разглядел и несколько откровенно враждебных. Так смотрели на него близкие друзья трех погибших бойцов.
«Сейчас вы единодушны в своем порыве сорвать с меня погоны, – встречаясь взглядом с суровыми лицами спецназовцев, подумал Осокин. – Но еще неизвестно, как бы поступили вы, окажись тогда на моем месте, и что стали делать, если бы вам в руки свалилась четверть миллиона долларов? Да любой из вас забрал бы эти деньги себе. Потому что каждый, каждый мечтает пожить как человек, вместо того чтобы заживо гнить в этих промокших палатках, секретах и окопах!»
Все, что попадало к нему в руки во время спецопераций, Степан Осокин считал своими трофеями, а проще говоря – добычей. Прочие «каскадовцы», возвращаясь из очередной «горячей точки», тоже порой прихватывали в качестве трофеев фирменные часы, зажигалки или изготовленное мастерами холодное оружие в дорогом подарочном исполнении, но Осокин сделал данный промысел средством личного обогащения. Из своей первой специальной командировки в Сомали в августе 92-го года Степан привез трое швейцарских наручных часов и какой-то местный кривой кинжал с позолоченной рукояткой. Часы он тут же продал молодым бойцам, которые еще не успели побывать в спецкомандировках, но страстно желали иметь у себя какой-нибудь заграничный трофей, а кинжал сдал в антикварную лавку. Приемщик долго цокал языком, рассматривая диковинное оружие, а потом не менее долго доказывал Осокину, что рукоятка кинжала вовсе не из золота, а из латуни, но в итоге все-таки заплатил потребованную Степаном сумму. Затем были другие командировки и другие трофеи: золотое монисто, сорванное с шеи наложницы какого-то суданского феодального царька, серьги, вырванные из ушей югославских женщин, погибших во время кровавых зачисток в селах Боснии, Герцеговины и Черногории, перстень, явно старинный, чтобы получить который, Осокин не моргнув глазом отрубил палец у какой-то хорватской старухи, и, наконец, золотые фиксы, безжалостно выдираемые им у убитых чеченских боевиков или их замученных жертв.
При виде трупа любой нормальный человек испытывает страх и вполне понятную брезгливость. У людей определенных профессий: патологоанатомов, спасателей МЧС, бойцов спецназа, которым по долгу службы часто приходится иметь дело с телами погибших людей, эти чувства притупляются. Степан Осокин избавился от подобных душевных переживаний задолго до своего призыва в армию весной 86-го года. Еще когда мальчишкой вместе с отцом, а затем и в одиночку, со старой, но точной мелкашкой, бродил по тайге, отстреливая белок, куниц и соболей, Степан научился сдирать шкуру с только что убитых зверьков и привык к виду крови и выпущенных внутренностей. И когда в Руанде захваченный контрабандист проглотил перевозимые алмазы, Осокин без колебаний распорол еще живому человеку живот, разрезал желудок и выгреб оттуда проглоченные камни. Став в силу своей природной выносливости, отменной физической подготовки и поистине снайперской меткости бойцом самого элитного подразделения – спецназа военной разведки, по сути Степан Осокин так и остался мародером. На тела убитых врагов и случайных жертв Осокин смотрел как на источник возможной добычи и, стаскивая с пальцев трупов золотые кольца, испытывал те же чувства, что и во время освежевания только что подстреленного в тайге соболя.
Но за золото и драгоценности перекупщики, которым Осокин сбывал свою добычу, по его мнению, платили жалкие копейки. Однажды он даже, решив, что его подло обманывают, с нескрываемым удовольствием избил одного из них, сломав тому несколько ребер и разорвав локтевое сухожилие. Поэтому золотым коронкам, серьгам и кольцам мародер предпочитал наличные деньги. Но, как назло, Генштаб направлял «Каскад» или в погрязшие в междоусобных войнах слаборазвитые африканские страны, или на раздираемые национальными и религиозными противоречиями Балканы, где у населения банкноты общепризнанных мировых валют были в большой редкости. Лишь пару раз Осокин находил у застреленных наемников американские доллары да как-то обнаружил в шкатулке, чудом сохранившейся в разбомбленном доме боснийской деревушки, тонкую пачку немецких марок. Он возлагал большую надежду на Чечню. Среди бойцов федеральных сил упорно ходили слухи о баснословных гонорарах чеченских боевиков. Как всегда, слухи оказались сильно преувеличенными. За полтора года засад и разведрейдов в тылу боевиков Осокин буквально по купюрам собрал что-то около пяти тысяч долларов. Поэтому, когда удача наконец улыбнулась ему, направив к месту засады его штурмовой группы трех чеченских курьеров с четвертью миллиона долларов, Осокин ни секунды не колебался – это только его добыча, и он не отдаст ее никому...
Стоя сейчас перед строем своих сослуживцев и выслушивая обвинения Федорова, Осокин уже забыл, что из всего разведывательного дозора, атаковавшего чеченский караван и уничтожившего трех курьеров, перевозивших из России в Чечню двести пятьдесят тысяч долларов для чеченских боевиков, лишь он один решил присвоить себе захваченные в результате спецоперации деньги. А четверо бойцов его разведдозора считали, что несут отбитые у боевиков доллары в расположение отряда. Трое из них так и умерли с этой мыслью, когда с боем прорывались через перевал, контролируемый чеченскими боевиками. И лишь последний, четвертый боец, единственный выживший из всего разведывательного дозора капитана Осокина, узнал страшную правду о том, что его товарищи заплатили своими жизнями за то, чтобы их командир сумел вынести из зоны, контролируемой боевиками, свои награбленные деньги. Сейчас этот боец стоял в одном строю с остальными солдатами своего отделения, и все они уничтожающими взглядами смотрели на своего бывшего командира. Солдаты не сомкнули строй, и три свободных места в их шеренге, по числу погибших товарищей, являлись немым свидетельством выдвинутых против Осокина обвинений.
– Сдай краповый берет! – Повторный приказ подполковника Федорова резанул по ушам Осокина.
И тогда Степан резко сдернул с головы свой краповый берет – отличительный знак и гордость любого спецназовца, и, скомкав его в кулаке, швырнул в лицо стоящего напротив него офицера.
– Да пошел ты! – прошипел он сквозь зубы и сплюнул под ноги Федорову.
Однако подполковник не ответил на оскорбление. Он на лету поймал брошенный в лицо берет, расправил его в руках и, аккуратно сложив вдвое, обратился к построившимся перед палатками солдатам:
– Больно терять друзей. Но вдвойне больнее узнать, что твои друзья погибли по вине предателя!..
Дальнейших слов Федорова Осокин уже не слышал, так как, бросив в лицо командиру свой краповый берет, резко развернулся и быстро ушел с построения. Его никто не удерживал. На общее построение роты собрались спецназовцы, а капитан Осокин только что был лишен этого звания.
Он ушел в свою жилую палатку и, растянувшись на койке, прикрыл глаза. Однако уединение бывшего командира штурмовой группы продолжалось не долго. Построение роты вскоре закончилось, и в палатку вернулись соседи Осокина: старший лейтенант Кудрявцев, командир второй штурмовой группы, и его заместитель лейтенант Бондаренко.
– Забирай свои вещи и убирайся! – потребовал Кудрявцев, обращаясь к вытянувшемуся поверх одеяла Осокину. – Мы не хотим находиться в одной палатке с предателем и трусом.
– Еще раз назовешь меня трусом, слизняк, и я вырву твой вонючий язык. – Осокин медленно повернулся на койке в сторону вошедших в палатку офицеров. – За последний рейд я отправил на тот свет девять «чехов», а что сделал за это время ты?
– Все, что ты умеешь, – это убивать! – ответил Кудрявцев. – Но твое умение не имеет ничего общего с храбростью! И поэтому я еще раз повторяю – ты трус! Ты испугался встретить на пути наш военный патруль, который наверняка поинтересовался бы, откуда у тебя вещмешок, набитый долларами, и куда ты с ним направляешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10


А-П

П-Я