Раиса Крапп: «Пересекающий время. Книга вторая: Адоня, посвященный герметик.»

Раиса Крапп
Пересекающий время. Книга вторая: Адоня, посвященный герметик.



Аннотация Продолжение повести, эта часть посвящена земной жизни Андрея и Адони. У Адони обнаружились праранормальные способности которые совсем не облегчают ей жизнь, но, с помощью Андрея и друзей, она успешно справляется с этим и помогает людям. Раиса КраппПересекающий времяКнига вторая: Адоня, посвященный герметик * Любить необходимо,Чтоб иметьНа ненавистьНелегкие права. Морис Поцхишвили

Андрей наслаждался состоянием абсолютной гармонии. Он, наконец, пришел к полному согласию в себе самом и в отношениях со всем миром. Окружающие заметили в нем эту перемену: Граф стал мягче. Вроде бы и требователен так же, и суровым бывал, и жестким даже, но одновременно – неуловимо другой; чувства его стали глубже, терпимее, – мудрее стал, что ли?Румовский как-то сказал: "До чего же благотворно влияние Женщины. Верно, что все в сравнении познается, теперь-то я вижу, что был ты неотесанным мужланом по сравнению с тобой теперешним. Везунчик ты".– Извините за несоблюдение субординации, Румовский, но я вынужден послать вас к черту, чтоб не сглазили.– С твоей маленькой феей? Да кто тебя сглазит? Ты за ней, как за каменной стеной.Безмятежность Графа, видно, распространилась и на Отряд – на них "снизошло" редкостное затишье. Поэтому душа Андрея была подобна хрустальному озеру с зеркальной гладью поверхности, искрящейся от солнца.После ночи, когда Лиента замыслил уйти из жизни, вождь ни разу не попытался заговорить с Андреем о том, что открылось ему в ту ночь во время тяжелого и долгого разговора. Но глаза выдавали лугарина. На бесстрастном лице сфинкса жили глаза больной собаки, которые с лихорадочным ожиданием ловили взгляд Андрея, чтобы увидеть в них ответ на свой невысказанный вопрос, получить хоть каплю живительной надежды.Лишь какое-то потрясение могло вывести лугарина из тяжелейшей депрессии. Посоветовавшись с Линдой, Андрей решился на рискованный шаг: вместе с Лиентой он опять пошел в Эрит, но то был Эрит добрых времен. Лиента увидел Ратану и Нэя. Увидел себя с ними. После этого Лиента переменился. Он сознавал, что скоро пришли другие времена и тот, ясный мир был разрушен, но психологически увиденное стало последним впечатлением, перекрыло предыдущее. Теперь в нем жило неосознанное ощущение, что там, где Ратана и Нэй – спокойно, им ничто не грозит и они под его защитой, значит – время терпит. Этого было достаточно, чтобы вернуть ему интерес к жизни и дать надежду.Еще через некоторое время состоялся разговор в Отряде. Лугарин участвовал в нем, на равных. После этого Отряд начал не санкционированную разработку программы "Реконструкция популяции эритян с использованием хронально-полевых пробоев". На обсуждение в высокие инстанции они собирались вынести не авантюрный прожект, а теоретически обоснованную, всесторонне взвешенную программу.Андрей не переставал благодарить судьбу за то, что подарила ему неиссякаемый живительный источник – Адоню. Чем больше открывалась она ему, тем беспредельнее было его восхищение ею. Доверчивая, бесхитростная, она непостижимым образом оставалась неразгаданной тайной.Прошло не так уж много времени, и посторонний человек, не посвященный в историю этой юной женщины, не распознал бы в Адоне представительницы полу примитивной цивилизации. Она попала в совершенно иное окружение, обстоятельства, в другое время и как-то очень быстро и безболезненно адаптировалась в этом мире. Ей помогла завидная способность, которая не переставала изумлять – жадность эритян к новым знаниям, отсутствие консерватизма мышления. И Адоне тоже была присуща удивительная способность впитывать новое, усваивать его на лету.Положительным образом сказалось и то, что Адоня бесконечно доверяла своим новым друзьям, поэтому ничто в их мире не внушало ей опасений – ее не пугало непонятное, она заведомо была расположена к миру Андрея, поэтому отсутствовало подсознательное неприятие всех новшеств. Она так органично вошла в условия жизни землян, что им оставалось только изумляться – ни в поведении Адони, ни в речи невозможно было углядеть огромной пропасти тысячелетий, разделявшей два народа. И в этом тоже было чудо – каким невероятным образом смогла Адоня преодолеть ее? Она менялась так, будто сквозь нее прорастала другая Адоня. И менялась не только внешне – беспристрастный компьютерный анализ менто– и сенсограмм всякий раз констатировал стремительное нарастание интеллектуального уровня и уровня сознания Адони – менялся сам стиль ее мышления.Андрея умиляла и восхищала способность Адони уже совершенно свободно оперировать понятиями его мира, причем, в полной мере осознанно; безо всякой робости она управлялась с бытовой техникой, нашпигованной электроникой. Она стала совсем другой… и осталась сама собой. Адоня сохранила прежнее великодушие и доброту, какую-то распахнутость к людям. Она осталась такой, о которой Андрей терзался когда-то: "Обидеть ее ничего не стоит, но обидеть ее – немыслимо!"Казалось, что она обладала магией обаяния. Невозможно было не подпасть под очарование доброжелательной улыбки, теплого света "крылатых" глаз, их особого сияния, которое могло идти только из успокоенной, чистой души.В ее присутствии лица светлели, рядом с Адоней ложь не шла с языка: по чистоте своей она интуитивно чувствовала малейшую фальшь. Адоня стала не просто любимицей Отряда. Дом Андрея превратился в тот источник семейного тепла, уюта, тихих радостей, которого так не хватало им. Разведчики скучали по Адоне, если не видели два-три дня. Она была сосредоточием, душой – от нее будто исходили невидимые лучики доброты и чистоты, пронизывающие все вокруг. К Адоне тянуло человека, который встретился с ней, может быть, один-единственный раз, как тянет к хрустальному родничку, из которого испил однажды: может, и не вернешься к нему опять, но и не забудешь. * * * Все началось с разговора. Андрей потом пытался понять, по какому наитию задалась Адоня своим вопросом? Он проклинал и благословлял тот день, когда она спросила:– Андрей, а я все же другая, чем вы?– Не понимаю. О чем ты? Мы-то разве все одинаковые?– Я про ваши способности…– О-о, Адонюшка, мы ведь Разведчики, а эта профессия требует сверхспособностей.– Но откуда они у вас? Вы родились с ними?– Нет, учились. Впрочем, когда испытывают на профпригодность, все же проверяют природные задатки. Они в каждом человеке есть и каждый человек неповторимый, особенный. Кто знает, какие способности дремлют в рядовом садовнике?– А во мне они тоже дремлют?– Разумеется. Может быть, в чем-то ты гораздо способнее меня.– Ой, это ты в шутку сказал?! Стать лучше тебя невозможно!Она обняла его за шею, прижалась. Андрей подхватил ее на руки, смеясь, предупредил:– Не говори мне этого слишком часто, а то убедишь меня, что я самый-самый!– Дар! – воскликнула Адоня, смеясь сияющими глазами. – Мой Дар! – И зашептала, щекоча ухо теплым дыханием: – Ты самый-самый! Самый нежный, любимый мой! Самый умный, терпеливый и умелый! Ты самый красивый! Разве есть кто-то, кто может с тобой сравниться?!– Запиши слова, я придумаю к ним музыку.– И я с самого утра буду петь тебе этот гимн!– И вскоре у меня разовьется мания величия!– Что такое – мания величия?– Это когда я сочту, что "граф" для меня слишком мало и потребую, чтобы меня величали по меньшей мере королем.– Ты мой король! Мой Бог! И я самая верноподданная в твоем королевстве! * * * Из разговора этого, скорее шутливого, Андрей понял вовсе не шуточные вещи. Он научился понимать Адоню – она никогда не была назойливой. То, что ее глубоко волновало, могло неприметно скользнуть в разговоре, и Адоне достаточно было одной его фразы, интонации, она уже больше не возвращалась к этому. И он тоже научился за ее немногословием слышать многое.– Граф, о чем ты задумался? Тебя что-то заботит?– Мне нужен твой совет, Линда. Как, по-твоему, можно Адоне работать с развивающими программами? Она сама об этом заговорила. Через раскрытие скрытых возможностей она хочет стать еще ближе к нам.– А ты говорил ей, что далеко не все люди нашего мира владеют способностями Разведчиков?– Да, она знает. Но живет-то она среди нас.– Что тебе сказать? Если бы на ее месте был заурядный человек, я бы посоветовала не устанавливать "планку" так высоко – чревато появлением комплексов, – если не "допрыгнет". Но Адоня… она слишком незаурядна и совершенно непредсказуема. Может быть, и стоит запустить развивающие программы, но очень осторожно и при тщательном контроле.– А насчет завышенной планки… Если она окажется недостижимой, разочарование не окажется слишком болезненным?– Если я покажу результаты Адониных тестов, ты не поверишь своим глазам.– Ты что, уже тестировала ее?– Мне по штатному расписанию положено чуточку вперед заглядывать, – усмехнулась Линда. – Об Адониной незаурядности тебе рассказывать не надо. Развитие по вертикали у Адони – дай Бог каждому из нас. Да ты и сам знаешь, что она гораздо чище, духовнее, не отяжелена черными эмоциями. Особенно благоприятный период сейчас: она на самом деле чуть ли не летает, не говоря уж о ее внутреннем состоянии, о духе. Любовь – это крылья и сейчас лучшее время для штурма вершин. Только показать направление и наработка пойдет без всяких проблем.– Но отправлять Адоню в Центры Развития я не хочу, да и не на пользу ей это будет. Ты найдешь время консультировать меня?– А вот это едва ли. О самодеятельности и речи быть не может. Не заменить ли ее на мой профессионализм?– Но Линда, это потребует столько времени!– И прекрасно. Во-первых, довольно тебе быть таким собственником – ты совсем узурпировал право на Адоню. Во-вторых, работа с ней обещает быть очень интересной.– Так я могу сказать об этом Адоне? Обожаю видеть, как она радуется!– Поэтому перманентно поддерживаешь ее в этом состоянии? – рассмеялась Линда.– Ну, неизвестно еще, кто от этого больше удовольствия получает! * * * Линда, действительно, водила Адоню в новый мир, в новые знания очень осторожно и медленно, но каждый сеанс становился для Адони событием. Она ждала их, жаждала, хотела большего. Возвращалась после обучающих сеансов то в состоянии эйфории, то задумчивая, то до изнеможения усталая. Время шло и, с пристрастием наблюдая за ней, Андрей замечал, что работа Адони и Линды дает результаты.– Тебе интересно, Адонюшка?– Интересно… Да, конечно… Но мне трудно понять, что я чувствую… Я узнаю такое… оно ошеломляет и… меняет меня… Я становлюсь другой…– Какой? Ты довольна тем, что происходит?– Я не знаю, какой я становлюсь… вернее, какой стану.– Может быть, тебе это не нужно, Адоня? Твой мир был чистым и светлым. Понятным.– О, нет, Андрей! Неужели слепой скажет, что ему не нужно зрение?! Я многое теперь вижу по-другому и удивляюсь – отчего раньше не видела? Андрей, почему эти знания не дают всем, как грамоту? Ах, нет, зачем я спрашиваю, сама ведь понимаю – человек должен прийти к ним, иначе он их просто не примет, да? Я теперь к людям иначе отношусь… Раньше я могла сердиться на человека, а теперь мне часто делается жаль их всех… Кто-то делает плохо, а мне больно – как же он не видит и не понимает очевидного, почему не понимает, что все – причина чему-то, что неизбежно случится потом. Люди так бездумно строят свое будущее… И мне плохо оттого, что я ведь не могу подойти и сказать – он и меня не услышит.– На вершинах познания холодно и одиноко.– Дар, ты тоже это чувствуешь?! Ты живешь с этим?! Но это так больно, ведь люди-то не чужие – свои, близкие тебе, дорогие… Да, холодно и одиноко, ты очень правильно сказал…– Не я, другой человек, художник. Он давно очень жил. Да, все это с тобой теперь останется, но острота пройдет, ты научишься с этим жить. Кроме того, научишься все же помогать людям, не такие уж мы беспомощные.– Помогать, как вы? Как Разведчики?! Ох, Дар, неужели я когда-нибудь смогу стать…– Нет. Никогда. Разведчиком ты не станешь. Уж слишком хорошо я знаю свою профессию, чтобы позволить тебе этим заниматься. Поэтому я прошу тебя, никогда, даже в мыслях не допускай такой возможности, договорились?– Да.Андрей виновато улыбнулся, мягко сказал:– Адонюшка, есть ведь масса других способов помогать людям, например, учить их, вести к пониманию. Или что-то еще. Ты выберешь.– Хорошо, я надеюсь, что так и будет. Но сейчас мне больно за несовершенство свое и других.– Свое, если захочешь, исправлять будешь. Только трудно это, самая трудная работа – над собой. А другим будешь помогать увидеть это несовершенство. Но не будь слишком требовательной к людям. Это несправедливо, судить нельзя.– Я еще так мало знаю. Я хочу поскорее всему научиться.– Ты только в начале пути, а длина его – вся жизнь. Бегом его не проскочишь. Не спеши.А еще через месяц или что-то около того Линда пригласила Андрея к себе, чтобы поговорить наедине.– Ты чем-то обеспокоена? – спросил Андрей. – Или я ошибаюсь?– Да нет, не ошибаешься. Но вот что меня беспокоит, этого я, пожалуй, не скажу – так, смутное ощущение.– Это касается Адони?– Она слишком торопится.– Разве это не естественно для обучающегося? А у эритян, сама знаешь, какая тяга к знаниям. Но ведешь-то ее ты, ты задаешь темп.– А если я скажу, что в последнее время мне все чаще кажется, что ведет она?– Как это выражается? Адоня требует? Диктует условия?– Ну что ты! Ты сам подумай – ты об Адоне это говоришь? Она прежняя – мягкая, уступчивая. Причем теперь – больше, чем когда-либо. Ты сам этого не ощущаешь? Только качество этой мягкости изменилось… так взрослый уступает ребенку. Но иногда я думаю, что мне мерещится то, чего нет.– Постой. Примем миражи за реальность. Ты чувствуешь в Адоне превосходство?– Да разумеется, нет!– Линда, прости, но я действительно, не понимаю.Она опустила лицо в ладони, потерла лоб, будто собираясь с мыслями.– Ее результаты по контрольным тестам поразительны. Нет, я опять сказала осторожно и неправду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21