https://wodolei.ru/
Шарриак и Лоранс против меня, Шарриак и я против Лоранс, Лоранс и я против Шарриака. Правильно?
– Все это теория, – презрительно процедил дель Рьеко.
– Есть и четвертый вариант: мы трое против вас. Ведь играем мы не втроем, а вчетвером. Вот в чем загвоздка. Но, может, я ошибаюсь. Может быть, матч играется втроем: Шарриак и вы – вместе, Лоранс Карре и я?
Дель Рьеко с сомнением покачал головой, словно силясь не упустить нить разговора.
– А футболом вы интересуетесь? – внезапно спросил он.
– Как и все.
– На поле, как принято считать, двадцать два игрока. Нет, двадцать три. А скорее – двадцать пять, потому что судей трое. Я, мой друг Жером, – судья на поле, а наши друзья Жан-Клод и Натали – боковые арбитры. Некоторые команды, Италия, к примеру, пытаются привлечь судью на свою сторону. Давят на него. Для его прикрытия придумали даже один трюк – симуляцию пенальти. За это полагается желтая карточка. Именно это вы и пытаетесь сделать, придя сюда. Сейчас я должен бы показать вам ее.
Его голос стал жестче, мой же, наоборот, был абсолютно спокоен.
– Нет, Жозеф. Это было бы верно, дерись мы по правилам. Но это не так. Вы ввели в игру свою команду, и мы вынуждены биться и против нее, и против вас. Сегодня утром ее представитель приходил к вам за инструкциями. Так что деремся мы не на равных.
Он отошел от стены.
– Никто вам этого и не обещал. На экзамене экзаменатор лучше вас знает ответ. Здесь вы сдаете экзамен, Жером...
Я потерял терпение.
– Но это же театр! – воскликнул я. – Треть группы состоит из ваших фигурантов! Вы хотели, чтобы это открылось? Так вот, теперь мы все знаем. Прекратим?
На его неприятной физиономии вновь появилась улыбка.
– Понятно. Вы шпионили за нашим другом Мораном; он действительно недавно был у меня. Это не совсем то поведение, которое было предусмотрено нашей организацией, ну да ладно. Предупреждаю вас на тот случай, если вы не заметили: господин Пинетти в данный момент сидит в засаде за деревом напротив. Как только вы уйдете, он побежит к Шарриаку и доложит, что вы мой наемник. Возникает довольно-таки сложная ситуация, вы не находите? Актеры следят за актерами... Игра в волшебное зеркало... Вы подумали, что Моран, может быть, приходил сказать то же самое, что и вы? Вы ошибаетесь, Пинетти тоже, но по поводу вас. Сейчас вы теряете все шансы, говорю вам по-дружески. Все. Вы умны, этого у вас не отнимешь, и придете к тому же выводу, что и я: вы проведете два дня в поисках шпионов, вместо того чтобы работать. В обоих случаях вы потерпите неудачу. А если вы загорелись желанием сеять психоз во всей группе и саботировать мой сценарий, то ничего не выиграете. Да и я тоже, согласен. Но мне придется только пересмотреть мои методы, а вы вернетесь на биржу труда. Вам это выгодно?
Я не отрываясь смотрел на него и заметил в его глазах тень усталости.
– Я тоже буду играть в открытую, – продолжил он. – Вы – под постоянным наблюдением. Каким образом? Это мое дело. Но ни одно ваше действие не ускользает от нас. Некоторые хозяева сажают своих шпионов на телефонных станциях, устанавливают камеры слежения в рабочих кабинетах. У меня что-то в этом роде. Зачем бросать деньги на ветер в эпоху спутников? Полноте! Скажу еще одну вещь: нас не интересуют ваши способности Шерлока Холмса, для этого существуют прекрасные охранные фирмы. Нам элементарно хочется знать, преуспеете ли вы в продаже... чем вы торгуете?
– Рыболовными крючками, – подсказал Жан-Клод, до этого момента немой свидетель нашей беседы.
– Вот именно, рыболовными крючками. Надо же такое придумать! Предыдущая группа занималась оптовой продажей мяса. Неудачный выбор: у них возникли проблемы в связи с коровьим бешенством. Но было интересно. Послушайте, Жером: руководите своим предприятием, союзничайте с кем хотите – вас трое, – если этого вам так хочется, и забудьте о шпионаже. Джеймс Бонд никому не нужен. И пожалуйста, выкиньте из головы сказки о вампирах. Успокойтесь, Жером...
При последних словах он коснулся моей груди указательным пальцем и открыл дверь.
– Ах да, последнее, чтобы ваш визит не оказался напрасным: Шарриак не работает на меня. Доверять ему или нет – это ваша забота. Но даю слово, что он на меня не работает. А теперь – за дело! И больше не приходите.
Существуют семнадцать явных признаков вранья. Если кто-нибудь проявляет хотя бы девять, то, вероятнее всего, он лжет; тринадцать – наверняка. У дель Рьеко я не обнаружил ни одного. И его рассуждения поколебали мою уверенность.
Выйдя, я направился к большой пихте, за которой притаился Пинетти.
– В путь, Пинетти. Идем к Шарриаку вместе. А в следующий раз, когда вам вздумается прятаться за темным деревом, не надевайте белую рубашку.
Это было не очень честно: если бы дель Рьеко ничего не сказал, я бы, наверное, не увидел Пинетти. Но мне просто необходимо было выиграть хотя бы один сет.
* * *
Когда я вошел во владения Шарриака на третьем этаже, Дельваль, его компьютерщик, прижался грудью к экрану, закрывая его от меня, а Моран накрыл бюваром бумаги, лежащие перед ним. Доверие, короче, полнейшее. Я подтолкнул Пинетти вперед.
– Забирайте своего шпиона. Не очень-то он и силен. Шарриак, я же сказал, что буду играть по-честному. Я так и делаю. Только что я виделся с дель Рьеко и поделюсь с вами всем, что узнал. И не стоило пускать по моему следу охотничью собаку. После мы сравним со всем услышанным Мораном, и, может быть, кое-что для нас прояснится...
Последовавшая дискуссия оказалась изрядно запутанной. Шарриак упрекнул меня, что я пошел на встречу с дель Рьеко, не предупредив его заранее, я ответил, что он сделал то же самое, послав Морана до меня. Моран, разыгрывая невинность, почти слово в слово повторил сказанное мной. Дель Рьеко якобы сказал ему то же самое, а он, Моран, действовал из тех же побуждений, что и я. Шарриак встал на его защиту, намекнув, что Брижит Обер предприняла подобный демарш накануне, и я умолчал об этом. По его мнению, если уж кто-то и был предателем, так это я. Все разумные и бесхитростные построения дель Рьеко рушились, и мы вновь погрузились в театр теней, где никто уже не понимал, кто есть кто, за каждой занавеской таился наемный убийца, и единственным светом во мраке был блеск кинжалов.
Вконец измученный, я бросил:
– Все соглашения порваны, Шарриак!
– Какие соглашения? Вы не выполнили ни одного! Вы с самого начала водили меня за нос. Такого двуличного типа я еще не встречал! Меня удивляет, что вы лезете в деловые круги. Ваши таланты больше подходят для занятия политикой!
Как и все предприниматели, он питал глубочайшее презрение к политикам. В его устах это слово звучало как худшее оскорбление. Я так его и воспринял, пожал плечами и спустился вниз.
* * *
Моя небольшая команда прилежно работала. Хирш протянул мне папку с распечатками электронных писем.
– Подождите, для начала подведем итог.
Я не утаил от них ничего из того, что было. Брижит Обер залилась краской, когда я упомянул о предательстве, которое приписывал ей Шарриак.
– Клянусь всем самым дорогим...
– Мы вам верим, Брижит, – успокоил я ее.
По окончании моего отчета Мастрони охарактеризовал ситуацию так:
– Итог: мы не продвинулись ни на шаг.
– Да, будем считать, что это так и есть. Дель Рьеко прав: есть шпионы или нет, в конечном счете это ничего не меняет. Главное, что нет уверенности в том, что мы сможем объединиться в случае необходимости. Жаль: втроем мы бы их одолели. Как дела со сбытом?
– Сбыт падает. Сезон рыбной ловли подходит к концу. В нашей игре один день – это три месяца. Сезон рыбной ловли закончится, что будем делать?
– Но казна же не пуста, не так ли? Надо что-то придумать. А что действует круглый год?
– Бордели, – подсказал Хирш.
– У меня есть идея, – предложил Мастрони. – Заядлый рыболов только о рыбалке и думает. Когда он не может удить, он впадает в тоску. Так вот, можно было бы выпустить диск с игрой, как в гольф или футбол. В Штатах компьютерная игра "Охота" идет под первым номером: охотники отстреливают ланей на своих компьютерах. Виртуальная реальность. В наши дни она приносит хороший доход.
Хирш заерзал на стуле.
– Есть проблема незанятого пространства... Невозможно браться за все и делать неизвестно что. Если взять рыбалку, только спортивную, то можно, конечно, выпускать диски с играми, но можно же делать удочки, лески, сапоги, сачки... да мало ли что еще, правда, что касается рыб...
– О'кей, – прервал его Мастрони, – но сапоги и сачки – это та же проблема: когда ловля запрещена, рыболовы их не покупают. Разве что браконьеры. Но их не так много.
– Продано, – решил я. – Будем делать диски. Только есть небольшая проблема: мы не умеем их делать. Сколько на него нужно времени?
– Чтобы сделать диск? Простейший – месяц. Основательный – года четыре.
– Многовато. А кто-нибудь уже их делал? Может, импортный? Но с нашей маркой? Парни, которые сварганили охоту на ланей, там...
Хирш повернулся на стуле к компьютеру.
– Я узнаю.
– Видите? На предприятии переориентировка занимает полгода. В управленческом аппарате – пятнадцать лет. А мы делаем это за три минуты. У кого-нибудь есть кофе? Из-за их глупостей я проворонил завтрак...
Мэрилин, улыбаясь, встала. Похоже, все шло очень хорошо. Шарриак напрасно гнал меня в политику: именно здесь я был счастлив. Моя команда работала ровно, я доверял своим людям, все мелкие гадости внешнего мира отступали перед этой простенькой и спокойной реальностью: я находился среди хороших людей. Может быть, я ошибался, захотев плавать в аквариуме для акул вместе со всеми этими Шарриаками. Возможно, существовало на нашей индустриальной планете несколько несуетных заведений с умеренными амбициями, которые занимались только работой, а не оттачиванием клыков. Помечтав секунду, я вновь оказался на земле: не мечтатели нужны "Де Вавр интернэшнл"...
Брижит Обер дотронулась до моей руки кончиком покрытого лаком ногтя.
– Вы напряжены. Надо бы расслабиться.
– Да? А как это сделать в волчьей стае?
– О, есть много способов. Медитация. Софрология. Знаете ли, многие пользуются этим. Это необходимо, иначе не выдержать.
Мастрони поднял голову:
– Знавал я одного парня, который требовал инъекций витамина С для снятия напряжения. Он таскал с собой целую аптечку.
– Подумать только, атлета, который курит марихуану, прогоняют... А если еще и допинговый контроль в административном совете...
Пришлось удовольствоваться кофе, который принесла Мэрилин.
* * *
Как и в домах для престарелых, завтраки, обеды и ужины здесь являлись событием в совместной жизни. За обедом беспорядочные приходы помешали образованию привычных групп. На этот раз я оказался за одним столом с Мораном, пустившимся в многословные сетования по поводу репутации жителей Средиземноморья. Он утверждал, что на всей планете, как и в каждой стране, северяне всегда относились с презрением к южанам.
– Марсель, – говорил он, – второй город Франции. Упомяните в Париже только его название, и люди пожимают плечами, начинают смеяться, словно в этом городе живут одни комики. Парижане приезжают туда в отпуск, думают, что там у всех непрекращающиеся каникулы и совсем нет серьезных людей. Предположим, вам попался самый лучший хирург в Тимоне. Если он с нашим акцентом – дурень будет втолковывать вам, что нужна трепанация, – то вы удерете! Если он говорит то же самое – абсолютно то же самое – с безупречным произношением, вы ему поверите. Разве это нормально? Так же и в делах. Я предлагаю вам сделку, и, говори я как телеведущий, – прекрасно, сделка состоится. А если я говорю с акцентом, вы подозреваете, что я хочу вас надуть, и зовете полицию. Вы уверены, что мы только и делаем, что потягиваем пастис и обдумываем, как бы надуть туриста. Стоит мне открыть рот, и все ржут. Думаете, это приятно?
Его наигранно возмущенная речь вызвала взрыв хохота. Он притворно рассердился и продолжал:
– У меня нет выхода. Раз меня принимают за шута, даже если я только что потерял всю семью в авиакатастрофе, значит, я буду паясничать. Тогда меня уже не остерегаются. И я могу работать. Но лучше – писать. Когда пишешь, не слышно акцента.
Моран был прав. Своим номером он как бы незаметно предлагал нам не доверять видимости.
– А свой акцент, знаете, я преувеличиваю! Не действует? Я начинаю говорить с еще большим! Все твердят: Франция, Франция... Нет ее, знаете! Однажды в Париже я пришел в одну газету, принес заметку, а журналист мне заявляет: "Эй, твоя статья уж очень мудреная, помни, что есть читатели и в Роморантене". Это значит: есть же и дураки. В Париже, видите ли, все умные, а попадаешь на периферию – сплошь одни дураки. Такие у них мысли, если заглянуть им в башку. Даже мои земляки, когда приезжают в Париж, то теряют акцент. В самолете вместе с сорочкой они меняют и голос. А иначе, даже если они будут говорить о квантовой физике, слушателям будет казаться, что это забавные истории про Мариуса и Олива, одним словом, ерунда. Французскую революцию еще предстоит совершить, это я вам говорю!
– И тем не менее, – возразил Шаламон, – у нас есть и большие шишки, южане...
– Ну да, Рикар! Ты понимаешь, что я хочу сказать? Найди другого. Министра без парижского акцента...
– Паскуа.
– Согласен. Еще? Нету. Даже у Деффера по-настоящему не было акцента.
– Тапи, – предложил Дельваль.
– Стоп. Он не был марсельцем. Когда он захотел заняться Марселем, ты видел, что они с ним сделали? Банк разорил его, и он оказался в лачуге. А тот карлик из банка "Лионский кредит", который угробил сто миллиардов... Никто ни слова не сказал. Министр из провинции... Да такого и не сыщешь!
– Как так, – вмешался Дельваль, – все они избраны в провинции. Почти все. Обри в Лилле, Шевенман в Бельфоре, Жоспен в Сентгабелле, а Жюппе – в Бордо.
– Избраны, да, это так. Чтобы их избрать, для этого мы годимся. Но Жоспен в Сентгабелле – это уж марсельский анекдот. Каждый раз, когда жареный петух его клюнет, он туда едет. Он местный? Нет. Обычный парижский выпускник университета, как и другие. А Жюппе, так он ткнул пальцем в карту наугад, а потом спрашивает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Все это теория, – презрительно процедил дель Рьеко.
– Есть и четвертый вариант: мы трое против вас. Ведь играем мы не втроем, а вчетвером. Вот в чем загвоздка. Но, может, я ошибаюсь. Может быть, матч играется втроем: Шарриак и вы – вместе, Лоранс Карре и я?
Дель Рьеко с сомнением покачал головой, словно силясь не упустить нить разговора.
– А футболом вы интересуетесь? – внезапно спросил он.
– Как и все.
– На поле, как принято считать, двадцать два игрока. Нет, двадцать три. А скорее – двадцать пять, потому что судей трое. Я, мой друг Жером, – судья на поле, а наши друзья Жан-Клод и Натали – боковые арбитры. Некоторые команды, Италия, к примеру, пытаются привлечь судью на свою сторону. Давят на него. Для его прикрытия придумали даже один трюк – симуляцию пенальти. За это полагается желтая карточка. Именно это вы и пытаетесь сделать, придя сюда. Сейчас я должен бы показать вам ее.
Его голос стал жестче, мой же, наоборот, был абсолютно спокоен.
– Нет, Жозеф. Это было бы верно, дерись мы по правилам. Но это не так. Вы ввели в игру свою команду, и мы вынуждены биться и против нее, и против вас. Сегодня утром ее представитель приходил к вам за инструкциями. Так что деремся мы не на равных.
Он отошел от стены.
– Никто вам этого и не обещал. На экзамене экзаменатор лучше вас знает ответ. Здесь вы сдаете экзамен, Жером...
Я потерял терпение.
– Но это же театр! – воскликнул я. – Треть группы состоит из ваших фигурантов! Вы хотели, чтобы это открылось? Так вот, теперь мы все знаем. Прекратим?
На его неприятной физиономии вновь появилась улыбка.
– Понятно. Вы шпионили за нашим другом Мораном; он действительно недавно был у меня. Это не совсем то поведение, которое было предусмотрено нашей организацией, ну да ладно. Предупреждаю вас на тот случай, если вы не заметили: господин Пинетти в данный момент сидит в засаде за деревом напротив. Как только вы уйдете, он побежит к Шарриаку и доложит, что вы мой наемник. Возникает довольно-таки сложная ситуация, вы не находите? Актеры следят за актерами... Игра в волшебное зеркало... Вы подумали, что Моран, может быть, приходил сказать то же самое, что и вы? Вы ошибаетесь, Пинетти тоже, но по поводу вас. Сейчас вы теряете все шансы, говорю вам по-дружески. Все. Вы умны, этого у вас не отнимешь, и придете к тому же выводу, что и я: вы проведете два дня в поисках шпионов, вместо того чтобы работать. В обоих случаях вы потерпите неудачу. А если вы загорелись желанием сеять психоз во всей группе и саботировать мой сценарий, то ничего не выиграете. Да и я тоже, согласен. Но мне придется только пересмотреть мои методы, а вы вернетесь на биржу труда. Вам это выгодно?
Я не отрываясь смотрел на него и заметил в его глазах тень усталости.
– Я тоже буду играть в открытую, – продолжил он. – Вы – под постоянным наблюдением. Каким образом? Это мое дело. Но ни одно ваше действие не ускользает от нас. Некоторые хозяева сажают своих шпионов на телефонных станциях, устанавливают камеры слежения в рабочих кабинетах. У меня что-то в этом роде. Зачем бросать деньги на ветер в эпоху спутников? Полноте! Скажу еще одну вещь: нас не интересуют ваши способности Шерлока Холмса, для этого существуют прекрасные охранные фирмы. Нам элементарно хочется знать, преуспеете ли вы в продаже... чем вы торгуете?
– Рыболовными крючками, – подсказал Жан-Клод, до этого момента немой свидетель нашей беседы.
– Вот именно, рыболовными крючками. Надо же такое придумать! Предыдущая группа занималась оптовой продажей мяса. Неудачный выбор: у них возникли проблемы в связи с коровьим бешенством. Но было интересно. Послушайте, Жером: руководите своим предприятием, союзничайте с кем хотите – вас трое, – если этого вам так хочется, и забудьте о шпионаже. Джеймс Бонд никому не нужен. И пожалуйста, выкиньте из головы сказки о вампирах. Успокойтесь, Жером...
При последних словах он коснулся моей груди указательным пальцем и открыл дверь.
– Ах да, последнее, чтобы ваш визит не оказался напрасным: Шарриак не работает на меня. Доверять ему или нет – это ваша забота. Но даю слово, что он на меня не работает. А теперь – за дело! И больше не приходите.
Существуют семнадцать явных признаков вранья. Если кто-нибудь проявляет хотя бы девять, то, вероятнее всего, он лжет; тринадцать – наверняка. У дель Рьеко я не обнаружил ни одного. И его рассуждения поколебали мою уверенность.
Выйдя, я направился к большой пихте, за которой притаился Пинетти.
– В путь, Пинетти. Идем к Шарриаку вместе. А в следующий раз, когда вам вздумается прятаться за темным деревом, не надевайте белую рубашку.
Это было не очень честно: если бы дель Рьеко ничего не сказал, я бы, наверное, не увидел Пинетти. Но мне просто необходимо было выиграть хотя бы один сет.
* * *
Когда я вошел во владения Шарриака на третьем этаже, Дельваль, его компьютерщик, прижался грудью к экрану, закрывая его от меня, а Моран накрыл бюваром бумаги, лежащие перед ним. Доверие, короче, полнейшее. Я подтолкнул Пинетти вперед.
– Забирайте своего шпиона. Не очень-то он и силен. Шарриак, я же сказал, что буду играть по-честному. Я так и делаю. Только что я виделся с дель Рьеко и поделюсь с вами всем, что узнал. И не стоило пускать по моему следу охотничью собаку. После мы сравним со всем услышанным Мораном, и, может быть, кое-что для нас прояснится...
Последовавшая дискуссия оказалась изрядно запутанной. Шарриак упрекнул меня, что я пошел на встречу с дель Рьеко, не предупредив его заранее, я ответил, что он сделал то же самое, послав Морана до меня. Моран, разыгрывая невинность, почти слово в слово повторил сказанное мной. Дель Рьеко якобы сказал ему то же самое, а он, Моран, действовал из тех же побуждений, что и я. Шарриак встал на его защиту, намекнув, что Брижит Обер предприняла подобный демарш накануне, и я умолчал об этом. По его мнению, если уж кто-то и был предателем, так это я. Все разумные и бесхитростные построения дель Рьеко рушились, и мы вновь погрузились в театр теней, где никто уже не понимал, кто есть кто, за каждой занавеской таился наемный убийца, и единственным светом во мраке был блеск кинжалов.
Вконец измученный, я бросил:
– Все соглашения порваны, Шарриак!
– Какие соглашения? Вы не выполнили ни одного! Вы с самого начала водили меня за нос. Такого двуличного типа я еще не встречал! Меня удивляет, что вы лезете в деловые круги. Ваши таланты больше подходят для занятия политикой!
Как и все предприниматели, он питал глубочайшее презрение к политикам. В его устах это слово звучало как худшее оскорбление. Я так его и воспринял, пожал плечами и спустился вниз.
* * *
Моя небольшая команда прилежно работала. Хирш протянул мне папку с распечатками электронных писем.
– Подождите, для начала подведем итог.
Я не утаил от них ничего из того, что было. Брижит Обер залилась краской, когда я упомянул о предательстве, которое приписывал ей Шарриак.
– Клянусь всем самым дорогим...
– Мы вам верим, Брижит, – успокоил я ее.
По окончании моего отчета Мастрони охарактеризовал ситуацию так:
– Итог: мы не продвинулись ни на шаг.
– Да, будем считать, что это так и есть. Дель Рьеко прав: есть шпионы или нет, в конечном счете это ничего не меняет. Главное, что нет уверенности в том, что мы сможем объединиться в случае необходимости. Жаль: втроем мы бы их одолели. Как дела со сбытом?
– Сбыт падает. Сезон рыбной ловли подходит к концу. В нашей игре один день – это три месяца. Сезон рыбной ловли закончится, что будем делать?
– Но казна же не пуста, не так ли? Надо что-то придумать. А что действует круглый год?
– Бордели, – подсказал Хирш.
– У меня есть идея, – предложил Мастрони. – Заядлый рыболов только о рыбалке и думает. Когда он не может удить, он впадает в тоску. Так вот, можно было бы выпустить диск с игрой, как в гольф или футбол. В Штатах компьютерная игра "Охота" идет под первым номером: охотники отстреливают ланей на своих компьютерах. Виртуальная реальность. В наши дни она приносит хороший доход.
Хирш заерзал на стуле.
– Есть проблема незанятого пространства... Невозможно браться за все и делать неизвестно что. Если взять рыбалку, только спортивную, то можно, конечно, выпускать диски с играми, но можно же делать удочки, лески, сапоги, сачки... да мало ли что еще, правда, что касается рыб...
– О'кей, – прервал его Мастрони, – но сапоги и сачки – это та же проблема: когда ловля запрещена, рыболовы их не покупают. Разве что браконьеры. Но их не так много.
– Продано, – решил я. – Будем делать диски. Только есть небольшая проблема: мы не умеем их делать. Сколько на него нужно времени?
– Чтобы сделать диск? Простейший – месяц. Основательный – года четыре.
– Многовато. А кто-нибудь уже их делал? Может, импортный? Но с нашей маркой? Парни, которые сварганили охоту на ланей, там...
Хирш повернулся на стуле к компьютеру.
– Я узнаю.
– Видите? На предприятии переориентировка занимает полгода. В управленческом аппарате – пятнадцать лет. А мы делаем это за три минуты. У кого-нибудь есть кофе? Из-за их глупостей я проворонил завтрак...
Мэрилин, улыбаясь, встала. Похоже, все шло очень хорошо. Шарриак напрасно гнал меня в политику: именно здесь я был счастлив. Моя команда работала ровно, я доверял своим людям, все мелкие гадости внешнего мира отступали перед этой простенькой и спокойной реальностью: я находился среди хороших людей. Может быть, я ошибался, захотев плавать в аквариуме для акул вместе со всеми этими Шарриаками. Возможно, существовало на нашей индустриальной планете несколько несуетных заведений с умеренными амбициями, которые занимались только работой, а не оттачиванием клыков. Помечтав секунду, я вновь оказался на земле: не мечтатели нужны "Де Вавр интернэшнл"...
Брижит Обер дотронулась до моей руки кончиком покрытого лаком ногтя.
– Вы напряжены. Надо бы расслабиться.
– Да? А как это сделать в волчьей стае?
– О, есть много способов. Медитация. Софрология. Знаете ли, многие пользуются этим. Это необходимо, иначе не выдержать.
Мастрони поднял голову:
– Знавал я одного парня, который требовал инъекций витамина С для снятия напряжения. Он таскал с собой целую аптечку.
– Подумать только, атлета, который курит марихуану, прогоняют... А если еще и допинговый контроль в административном совете...
Пришлось удовольствоваться кофе, который принесла Мэрилин.
* * *
Как и в домах для престарелых, завтраки, обеды и ужины здесь являлись событием в совместной жизни. За обедом беспорядочные приходы помешали образованию привычных групп. На этот раз я оказался за одним столом с Мораном, пустившимся в многословные сетования по поводу репутации жителей Средиземноморья. Он утверждал, что на всей планете, как и в каждой стране, северяне всегда относились с презрением к южанам.
– Марсель, – говорил он, – второй город Франции. Упомяните в Париже только его название, и люди пожимают плечами, начинают смеяться, словно в этом городе живут одни комики. Парижане приезжают туда в отпуск, думают, что там у всех непрекращающиеся каникулы и совсем нет серьезных людей. Предположим, вам попался самый лучший хирург в Тимоне. Если он с нашим акцентом – дурень будет втолковывать вам, что нужна трепанация, – то вы удерете! Если он говорит то же самое – абсолютно то же самое – с безупречным произношением, вы ему поверите. Разве это нормально? Так же и в делах. Я предлагаю вам сделку, и, говори я как телеведущий, – прекрасно, сделка состоится. А если я говорю с акцентом, вы подозреваете, что я хочу вас надуть, и зовете полицию. Вы уверены, что мы только и делаем, что потягиваем пастис и обдумываем, как бы надуть туриста. Стоит мне открыть рот, и все ржут. Думаете, это приятно?
Его наигранно возмущенная речь вызвала взрыв хохота. Он притворно рассердился и продолжал:
– У меня нет выхода. Раз меня принимают за шута, даже если я только что потерял всю семью в авиакатастрофе, значит, я буду паясничать. Тогда меня уже не остерегаются. И я могу работать. Но лучше – писать. Когда пишешь, не слышно акцента.
Моран был прав. Своим номером он как бы незаметно предлагал нам не доверять видимости.
– А свой акцент, знаете, я преувеличиваю! Не действует? Я начинаю говорить с еще большим! Все твердят: Франция, Франция... Нет ее, знаете! Однажды в Париже я пришел в одну газету, принес заметку, а журналист мне заявляет: "Эй, твоя статья уж очень мудреная, помни, что есть читатели и в Роморантене". Это значит: есть же и дураки. В Париже, видите ли, все умные, а попадаешь на периферию – сплошь одни дураки. Такие у них мысли, если заглянуть им в башку. Даже мои земляки, когда приезжают в Париж, то теряют акцент. В самолете вместе с сорочкой они меняют и голос. А иначе, даже если они будут говорить о квантовой физике, слушателям будет казаться, что это забавные истории про Мариуса и Олива, одним словом, ерунда. Французскую революцию еще предстоит совершить, это я вам говорю!
– И тем не менее, – возразил Шаламон, – у нас есть и большие шишки, южане...
– Ну да, Рикар! Ты понимаешь, что я хочу сказать? Найди другого. Министра без парижского акцента...
– Паскуа.
– Согласен. Еще? Нету. Даже у Деффера по-настоящему не было акцента.
– Тапи, – предложил Дельваль.
– Стоп. Он не был марсельцем. Когда он захотел заняться Марселем, ты видел, что они с ним сделали? Банк разорил его, и он оказался в лачуге. А тот карлик из банка "Лионский кредит", который угробил сто миллиардов... Никто ни слова не сказал. Министр из провинции... Да такого и не сыщешь!
– Как так, – вмешался Дельваль, – все они избраны в провинции. Почти все. Обри в Лилле, Шевенман в Бельфоре, Жоспен в Сентгабелле, а Жюппе – в Бордо.
– Избраны, да, это так. Чтобы их избрать, для этого мы годимся. Но Жоспен в Сентгабелле – это уж марсельский анекдот. Каждый раз, когда жареный петух его клюнет, он туда едет. Он местный? Нет. Обычный парижский выпускник университета, как и другие. А Жюппе, так он ткнул пальцем в карту наугад, а потом спрашивает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29