– В чем был Уолдо? – спросил я.
– Он был… это было похоже на костюм, но без пиджака и галстука.
– Вы куда-нибудь выходили в тот день?
– Через некоторое время Уолдо сказал: "Я знаю, что мы будем делать" – и вскочил, но не сказал мне что. Он пошел в другую комнату и переоделся.
– Ты пошел с ним?
– Нет, но он был в соседней комнате и оставил дверь открытой.
Томми выглядел смущенным.
– Что он надел?
– Шорты и рубашку.
– И что было дальше?
– Мы сели в машину и поехали. Уолдо знал другой дом, не очень далеко, с бассейном.
– Там был кто-то еще?
– Нет. На доме висела табличка, что он продается.
– Обстановка внутри была такая же, как в первом доме?
– О нет, – сказал Томми.
Конечно, Остин не хотел вступать с ним в половые отношения в спартанской обстановке пустого дома, с ободранными стенами и старым диваном. Томми все еще с восхищением описывал тот дом.
– Такой красивый! Там были золотые светильники, стеклянные столы, и занавески, и бассейн.
– Это дом обвиняемого?
– Не думаю. Мы больше никогда туда не возвращались.
– Но он знал, где что находится.
– О да. Он налил себе выпить, а мне колы, а потом мы немного походили по дому.
– А потом что вы делали?
Томми колебался. Я не давил на него. Его взгляд скользнул мимо меня, но он не остановился на Остине. Томми закусил губу.
– Он сказал, что мы можем искупаться. Я ответил, что у меня нет с собой плавок, но Уолдо возразил, что в этом нет ничего страшного, потому что мы одни.
– И?
– Он вышел и стал раздеваться, потом остановился и посмотрел на меня, словно хотел спросить: "В чем дело?", и я тоже снял одежду. – Он скрестил руки. – Было как-то неловко вот так стоять голышом на улице.
– Там были соседи?
– Вокруг дома была высокая ограда.
Я кивнул.
– Вы купались?
– Да.
– Тебе понравилось?
Томми посмотрел на меня, будто вопрос был неожиданным или ответ вызывал неловкость. Я бросил на него все тот же прямой взгляд, который не менял с тех пор, как занял прокурорское место.
– Да, – наконец сказал он, потупив взгляд. – Мы плавали и лежали на надувных матрасах, играли в догонялки и в подводную лодку.
– Он касался тебя в воде?
– Да.
Томми не совсем так рассказывал мне в первый раз. Остину приходилось соблазнять Томми при каждой встрече, может, это и привлекало в сексе с детьми? Как только ребенок становился податливым и уставал, пора было сматывать удочки. В тот момент, когда больше не требовалось прилагать усилий, не надо было преодолевать сопротивление, Остин покинул Томми.
– Ты пугался, когда он касался тебя?
– Сначала это было похоже на случайность.
– Что произошло потом?
– Я лежал на надувном матрасе.
– На спине или на животе?
– На спине.
– Где был Остин?
– Он плавал около меня. Нырял под матрас и выныривал с другой стороны. А потом он подплыл, как будто очень устал, и положил голову и руки на матрас.
– Это был очень большой матрас? – спросил я. Мой голос был ровным, как будто все ответы были правильными и ничто меня не удивляло.
Томми показал ширину руками.
– Так значит, он дотронулся до тебя, – сказал я.
Томми кивнул.
– Его голова лежала у моей ноги, а руки сверху.
– Сверху где, Томми?
Он сглотнул.
– Одна на ногах, а вторая около пояса.
– Ты все еще был без одежды?
– Да.
– Так значит, его голова и одна рука лежали недалеко от твоего пениса?
Элиот выдвинул протест, сформулировав это как подсказку. Судья Хернандес принял протест. Я хотел сказать это первым, чтобы Томми было легче.
– И что произошло? – спросил я.
Я думал, Томми замкнется. Он сжал губы так, что они побелели. Я слышал, как он скреб ногтями перегородку. Я же собирался задать следующий вопрос, когда он отозвался:
– Он повернул голову, посмотрел на меня и улыбнулся, позвал меня по имени, и, глядя на него, я чувствовал, как его рука ползет к моей ноге, и потом он задержал ее там, прямо на… прямо наверху.
– А потом?
– А потом он сказал что-то вроде: "Ой, что это?" И я посмотрел туда, куда смотрел он, – на мой пенис. – Томми не замялся, прежде чем сказать это слово, он проговорил его быстро, на одном дыхании. – Он уставился на него, как будто никогда раньше не видел.
Я задавал вопросы, только когда Томми прерывался, и после моего вопроса он начинал торопиться, как будто его подгоняли.
– Он дотронулся до него? – спросил я.
– Сначала он просто смотрел, и мне стало очень… неловко, я начал прикрываться, но он остановил меня и потом посмотрел мне в лицо и перестал улыбаться, он казался очень серьезным, и потом он сказал: "Все хорошо. Тебе нечего стыдиться". Что-то в этом роде, а я спросил: "Что ты имеешь в виду?" Он ответил: "Возбуждение. Этого нечего стыдиться, это происходит со всеми".
– Ты знал, о чем он говорил?
– Нет, тогда еще нет. Но я… но, знаете, я знал, куда он смотрит. Так что я догадывался. Затем он сказал: "Это очень здорово". Не просто хорошо, а очень здорово. Потом он сказал…
Он замолчал. Томми ни на кого больше не смотрел, он почти совсем не поднимал глаз. Иногда он впивался взглядом мне в лицо, как будто не мог оторваться, а затем уносился прочь, его взгляд блуждал по залу.
– Что? – спросил я.
– Он спросил: "Можно, я его потрогаю?"
– А ты что ответил?
– Не помню, чтобы я что-то говорил, но, может, я кивнул или что-то в этом роде, потому что он повел себя так, будто я разрешил. Он поднял руку, очень осторожно, словно хотел кого-то поймать, а потом опустил ее и накрыл ею мой пенис.
– Накрыл его?
– Так что его больше не было видно. Его ладонь просто закрыла его. Потом он…
– Что, Томми?
– Он просто дышал. Просто… дышал. Я слышал его дыхание. Это было все, что я слышал.
Мне показалось, что зал перестал дышать. В обязанности Бекки входило наблюдение за присяжными, но тут я сам бросил взгляд в их сторону, когда Томми упомянул о том, как дышал преступник. Один мужчина уставился в пол, будто желал провалиться сквозь землю. Двое или трое других приложили руку к губам.
– Что было дальше, Томми?
– Он убрал руку, как будто снова хотел взглянуть, и улыбнулся. Он сказал мне, что все в порядке. Потом он… он поцеловал его.
Мальчик почти шепотом это произнес, и я испугался, что не все присяжные расслышат его слова. Мне не хотелось подливать масла в огонь, но пришлось переспросить, чтобы все слышали.
– Что поцеловал, Томми?
– Мой пенис.
Томми смотрел на свои сцепленные пальцы.
Я не позволил ему отвлечься.
– И что произошло потом?
Томми поднял голову, явно обрадованный тем, что сумел одолеть свое смущение.
– Потом он встал, улыбнулся и начал подтаскивать матрас к краю бассейна.
– Что ты тогда чувствовал, Томми?
– Я был рад, что все кончилось. Я чувствовал себя очень странно.
– Как это "странно"?
– Как будто не знал, что произойдет в следующий момент. Я был рад, когда он прекратил.
Я не мог заставить его сказать, что он боялся. Я ждал, но Томми не добавил. Он продолжил.
– Он подтащил матрас к мелкой части бассейна, и я решил, что пора вылезать, а за мной Уолдо поднялся по лесенке.
Томми замолчал. Он был охвачен противоречивыми чувствами; на его лице отразилось превосходство, столь знакомое мне по предыдущим встречам, но внутри зрело возбуждение, которое готово было выплеснуться наружу, и тогда уже справиться с ним не будет никакой возможности. Он заговорил, и меня охватила жуть, я услышал точную копию тона Остина.
– И он сказал: "Видишь? Я же говорил тебе, что это случается с каждым".
– О чем он говорил, Томми?
Я думал, что мне придется задавать наводящие вопросы, но, когда он заговорил, из его уст полилась плавная речь:
– О его пенисе. Он напрягся.
– И что сделал Остин?
– Он подошел ко мне, обнял и сказал: "Давай обсохнем". И мы пошли туда, где оставили полотенца. Они долго лежали на солнце и нагрелись. Уолдо взял одно из них и начал меня вытирать. Сначала он стоял передо мной и…
– Его пенис коснулся тебя? – спросил я. Я впервые прервал его.
– Да.
– Где?
– Здесь. – Томми быстро ткнул пальцем в грудь, как будто там была татуировка. – И здесь. Он провел им по моей спине, когда наклонился, чтобы вытереть мне ноги.
– А что делал ты?
– Я просто стоял. Когда он меня вытер, я потянулся за шортами и майкой, но он схватил меня за руку и сказал: "Давай сначала немного позагораем".
– Уложил меня на раскладное кресло и лег рядом, и мы лежали некоторое время.
– Остин лег на живот или на спину?
– На спину, – сказал Томми.
– Он прикрылся?
– Нет.
– Он что-нибудь говорил?
– Он начал говорить мне, – Томми задумался, – что это тайна, что только очень близкие друзья могут вот так проводить время вместе. И что он никогда никому не скажет, и я тоже не должен говорить. Он держал меня за руку. Потом обнял меня и прижал в груди.
И Томми потянулся к Остину, я не сомневался, потому что его не часто обнимали. Возможно, вначале он думал, что не стоит волноваться, что наконец-то у него появился человек, который любит его и всегда будет рядом, когда он позовет.
– Потом он снова дотронулся до меня, – внезапно продолжил Томми. – Он погладил меня по спине и тронул ягодицы, потом обхватил меня обеими руками. Он потерся щекой о мое лицо. Потом отстранился, не отпуская меня, и сказал: "Смотри".
– На что?
– На его пенис. Он был прямо передо мной, и он снова напрягся, и Остин спросил: "Ты не хочешь его потрогать?"
– Ты хотел этого, Томми?
Он покачал головой.
– Нет, он меня пугал. Он был очень красный и большой, я не знал, что он может быть таким большим.
– Ты дотронулся до него?
– Да.
– Почему?
– Потому что он так хотел.
Голос Томми звучал ровно. Слова он произносил торопливо. Ничто не намекало на то, что он готов разрыдаться, поэтому я слишком поздно заметил, что он плачет. По его щекам покатились слезы, он заговорил, и слезы все текли. Он рассказывал, как сторонний человек, наблюдавший за происходящим украдкой.
– Как ты дотронулся до него, Томми?
Он показал, вытянув указательный палец.
– Я хотел только коснуться его, но он накрыл мою ладонь своей и закрыл глаза, и я боялся пошевелиться. Он еще долго не двигался, как будто заснул.
– Он потом открыл глаза?
– Да. Он улыбнулся мне и сказал: "Я поцеловал твой".
Рассказ шел своим чередом. Томми описал орально-генитальный контакт, в котором обвинялся Остин, а затем эякуляцию. Когда мне приходилось вставлять вопросы, я старался не сбиться с ровного, невозмутимого тона, чтобы проявить симпатию и в то же время не подыграть свидетелю. Томми держался мужественно, однако не переставал плакать и, описывая свои ощущения в кульминационный момент, отпрянул и обвел зал испуганным взглядом. Он всхлипывал. Я не подошел к нему, чтобы успокоить, просто дал передохнуть немного И подбодрил, после чего он вернулся к рассказу. В зале суда стояла полная тишина, слушатели оказались благодаря рассказу Томми незаметно для себя в пучине страстей.
Выслушав мальчика, я попросил его вспомнить, как его отвезли обратно, как ему пришлось идти домой и объяснять родителям, где он пропадал, и хранить их с Уолдо секрет всю ночь и все последующие ночи, когда Уолдо не было рядом, чтобы вознаградить за его преданность, когда Томми остался один в темноте, один в огромном мире. Он снова разрыдался в конце, я все-таки встал, подошел к нему и обнял за плечи, прошептав на глазах у всех этих чужих людей: "Я тобой горжусь", так тихо, что микрофон не уловил мои слова. Томми кивнул и взял у меня платок, чтобы вытереть слезы, и постепенно успокоился. Он слабо улыбнулся мне. Я в последний раз тепло обнял его и отошел. Я взглянул на Элиота и произнес:
– Обвинение не имеет больше вопросов к свидетелю.

Глава 14

Я ужасно нервничал. Сначала я подумал, что это тишина звенит у меня в ушах, но это затаилось где-то глубоко внутри и рвалось наружу. Позже я понял, что в кровь попал адреналин, появилось страстное желание вскочить и ударить кого-то. Все мои нервы напряглись от нежелания передавать Томми в руки Элиота.
Я чувствовал на себе беглый взгляд Элиота, когда задавал Томми вопросы, но, как только свидетель был передан ему, он сосредоточился на нем полностью. Элиот сидел прямо, но расслабленно, глядя на Томми без малейшего следа враждебности. Он излучал сострадание, тронутый рассказом.
– Не хочешь воды, Томми? – спросил он.
Томми отказался.
– Не хотел бы прерваться на несколько минут? Хорошо. Меня зовут Элиот Куинн, Томми. Я адвокат Остина Пейли. Я помогаю ему так же, как мистер Блэквелл помогает тебе. Мы пытаемся выявить правду о том, что произошло с тобой несколько лет назад. Чтобы сделать это, сначала мистер Блэквелл, а затем я задаем тебе вопросы. Если тебе будет непонятен один из моих вопросов, скажи мне, договорились? И я попытаюсь поставить вопрос по-другому. Можешь не торопиться с ответом, хорошо, Томми?
Мои ноги не находили покоя. Желание заявить протест распирало меня, хотя я и не знал, как обосную его, но Элиот тянул меня, прежде чем перейти к вопросам, бросая вызов Томми. Томми кивал ему. Он перестал плакать.
– Ты не рассказал тогда родителям, что произошло, Томми?
– Нет.
– Почему нет?
– Я боялся, – повторил он.
– Боялся родителей? – Элиот все еще выглядел обеспокоенным, но теперь его беспокоило то, что он не мог понять мотивов Томми.
Томми заерзал на стуле.
– Нет, я боялся… из-за того, что произошло.
– Но я говорю о твоих маме и папе, Томми, не о том мужчине. Если ты боялся его, почему ты не рассказал об этом своим родителям, чтобы они могли защитить тебя от него?
Томми прилагал все усилия, чтобы заставить Элиота понять его.
– Потому что я поступил гадко. Я боялся, что они разозлятся на меня.
– Твои собственные родители? – спросил Элиот. – Они часто сердятся на тебя?
– Нет.
Я мог это объяснить. Они гордились Томми, но на расстоянии, абстрактно, и в то же время были рады, что он не доставлял им хлопот. В свои восемь лет Томми чувствовал это, понимая, что его родителям не нужны были лишние проблемы.
– Они часто тебя наказывали? – спросил Элиот.
– Нет, – ответил Томми, затем судорожно добавил: – Но я прежде не делал ничего плохого.
– Но в этом не было твоей вины, правда?
Язык достаточно гибок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51