Раз за разом ревели 25 пушек. И раз за разом ядра врывались в людскую массу, оставляя за собой окровавленные тела с оторванными головами, ногами или руками...
Через час все было кончено. Пушки еще гремели, но оставшиеся в живых ничком лежали на земле, моля о пощаде. С высокого берега прозвучала команда бросить оружие. Они мгновенно подчинились. Но пушки продолжали стрелять - Гордон боялся, что если утихнет стрельба, то поверженный враг воспрянет духом и вновь пойдет в атаку. Так под прикрытием огня насмерть перепуганных стрельцов связали и заковали в цепи.
Шеин был беспощаден. Тут же на зеленом лугу, за которым высились белоснежные шатры Новоиерусалимского монастыря, он начал расследование. Одного за другим подводили к нему закованных в цепи людей, и каждого он спрашивал одно и то же: почему восстали? Чего хотели добиться? И непременный в таких случаях вопрос - кто зачинщик?
Но все как один отвечали: виновен, батюшка, и потому смерти заслуживаю. И никто словом не обмолвился о целях восстания, никто товарищей не оговорил и зачинщиков не выдал.
Тогда заработали кнут и огонь - два непременных спутника русского правосудия. Ими испокон веку выбивали показания - верные или ложные, кто разберет. Первым сломался молодой, неопытный в этих делах стрелец. Он показал, что вместе с товарищами хотел спалить Немецкую слободу, а затем широко пройтись по Москве - одних бояр перебить, а других отправить в ссылку. А после этого объявить, что царь, по злому совету уехавший за границу, скончался и регентом при малолетнем царевиче Алексее будет Софья.
Может быть, это была правда, а может быть, лишь то, что хотел услышатъ из-под кнута боярин Шеин, только он удовлетворился этим и приказал здесь же на месте казнить зачинщиков, чтобы неповадно было бунтовать. Остальных бунтовщиков развезли по казематам и монастырям.
* * *
А Петр, не ведая о сражении на Истре, как выехал из Вены, погнал лошадей так, что дивились видавшие виды ямщики. За первые сутки 126 верст отмахали. Скакали день и ночь, делая остановки, только чтобы сменить лошадей и наскоро перекусить.
Смутная тревога терзала душу: как там, в Москве? Еще перед очъездом за границу Петр, как чувствовал, уединился с князем Ромодановским на "загородном дворе в сенях" и предупреждал о стрелецком бунте. Причем настрого приказал, если случится такая напасть, провести строгое расследование... А в Москве, видимо, слабину дали. Еще в Амстердаме получил Петр сообщение, что сотни две стрельцов, бежавших из этих же полков, объявились на Москве и стали мутить воду. Это от них поползли слухи, что царь-де за границей умер, а царевича хотят убить, Пьяные стрельцы ворвались в Стрелецкий приказ и буянили у судейского стола. Правда, их утихомирили. Троих сослали в Сибирь. Остальных вернули в полки.
Но недовольным остался тогда царь, почувствовал, что растерялись наместники, оставшиеся править Россией в его отсутствие. Настоящего розыска о мятеже так и не провели, а предались мыслям о гибели государя на чужбине. Именно по этому поводу досадовал больше всего в Амстердаме Петр. И на вот тебе: случилось то, чего больше всего боялся, - бунт...
Краков проскочили глухими, окраинными улицами и остановились пообедать в пригородной корчме. Тут Петра и нагнали посланные Возницыным братья Войцеховские с известием, что стрелецкий мятеж подавлен.
* * *
Теперь Петр мог перевести дух. Он собрался было повернуть в Венецию, но не повернул. Червь сомнения грыз душу: не тлеют ли еще где угли стрелецкой смуты и как бы в его отсутствие не полыхнуло вновь. В Москве он не был полтора года, да и полпути уже отмахал. Поэтому, поколебавшись немного, твердо решил - домой. После Кракова ехал не спеша, с интересом разглядывая новую страну.
Перед ним расстилалась бескрайняя польская равнина, кое-где покрытая лесом, но в основном поля, поля, поля. И земля вроде бы ничем, и климат как будто подходящий, а живут люди в нищете, убого. Сразу в глаза бросается разница, как пересечешь австрийскую границу: совсем другая жизнь.
Действительно, Польша, по которой проезжал Петр, была гигантом простиралась от Балтики до Карпат и от Силезии до Днепра. Однако как в политике, так и на военном поприще это был карлик. Целостным государством она оставалась скорее всего по той причине, что соседям было просто не до нее или же они были слишком малы и слабы. Петр хорошо видел, что перед военной мощью маленькой, но агрессивной Швеции огромная Польша лежала беспомощной.
Тому было много причин. Но прежде всего - отсутствие прочных национальных и религиозных связей между ее восьмимиллионным населением, Только одну половину его составляли поляки-католики, другую же - литовцы, русские, украинцы, евреи и немцы, исповедовавшие протестантство, православие и иудаизм. Острые и порой неразрешимые национальные и религиозные противоречия переплелись в одном политическом клубке, который, казалось, никому не распутать. Литовцы, например, тянулись к самостоятельности, но при этом умудрялись враждовать между собой, поэтому обьединяла их больше всего общая ненависть к Польше. Украинские казаки тяготели к России. А евреи в этой стране считались париями, но они держали в своих руках заметную долю в торговле и финансах.
Национальная рознь соседствовала с параличом власти. Речь Посполитая была республикой во главе с безвластным королем. И здесь была несуразица по сравнению с тем, что Петр видел на Западе. В то время как большинство европейских народов шло по пути централизации власти и абсолютизма, Польша двигалась в противоположном направлении - к разъединению и анархии. Политическое спокойствие в этой стране - зыбкое и неустойчивое зависело от согласия враждующих друг с друтм польских магнатов. Они не только избирали короля, но и навязывали ему еще до коронации условия будущего правления. Высшим органом власти здесь был сейм, который не мог принять закон, если хотя бы один-единственный парламентарий возражал против него.
Под стать этому велись и дела внешние. Польский король мог вести войну, а Речь Посполитая - сохранять мир, Польская армия, возглавляемая всесильными магнатами, могла неожиданно появиться на поле боя и так же неожиданно исчезнуть. Польские дипломаты могли не выполнять поручений польского короля. Вот такого союзника послал Бог России в войне с Турцией. А куда деваться? В войне с Турцией у Польши и России есть общий интерес - обе страны натерпелись лиха от нескончаемых турецких набегов. Да и не утратила еще былой боевой славы Яна Собеского Речь Посполитая. Если соберется с силами и будет действоватъ дружно, союзник будет преотменный.
* * *
В Раве-Русской Петра ждал польский король Август. Это была их первая встреча, хотя заочно они питали симпатию друг к другу, и год назад царь немало сделал, чтобы Август занял польский трон.
Личная встреча только укрепила взаимные симпатии. Внешне оба монарха очень походили друг на друга. Оба были молоды, огромного роста и обладали необычной физической силой - руками подковы гнули. Оба любили веселые застолья и военные парады. И тот и другой много путешествовали по Европе. Только один учился (и с топором в руках), а другой предавался утехам: в Испании принимал участие в корриде, пленяя сердца испанок, в Венеции веселился на карнавалах... И оставили после себя: Петр великую империю, а Август - кучу любовниц с тремя сотнями детей.
Так что схожесть была только внешняя. Но в Раве-Русской они искренне наслаждались общением друг с другом. Никакой чопорности венскою протокола. За военными смотрами шли веселые застолья, где взаимные чувства подогревались, по свидетельству современников, слишком обильными возлияниями.
Один из очевидцев - пан Ян-Станислав Яблоновский так описывает их времяпровождение:
"Первым делом мы упились; второе - царь приказал подать себе в комнату драгунский барабан и бил сам всякие штуки так, что с ним ни один барабанщик не сравнился бы... Тем каждый день забавлялись монархи при ежедневном пьянстве. Царь, будучи одет в серое, очень плохое платье и бегая, как шальной, по полям, при том учении войска был нечаянно ушиблен конем пана Щанского-Потоцкого, гетмана польского коронного, и за то его царь ошпарил нагайкой, а конюший, узнал ли его или нет, вынул саблю и несколько товарищей с ним. Царь - давай Бог ноги, поляки быстро погнались за ним, пока кто-то, узнав его, не закричали "Стойте, это царь!" Царь, запыхавшись, бросился к королю, с которым мой отец и мы стояли на конях, и сказал моему отцу: "Твои ляхи хотели меня зарубить". Мой отец хотел тотчас учинить суд и расправу, но царь не допустил, рассуждая, что сам первый ударил, или, вероятнее всего, что устыдился и не хотел разглашать происшествия".
Что ж, Петр, имея необузданный нрав, пил много и неумеренно. Это так. Но при этом о делах не забывал и занимался ими даже во время застолий. Причем довольно хитро и умело - помогала, видно, венская школа дипломатии.
Например, в окружении польских вельмож Петр много и охотно говорит о продолжении войны с Турцией. Август жалуется, что цесарь хочет заключить с Турцией без согласия союзников "убыточный" для них мир на основе "кто чем владеет". Польша по такому миру осталасъ бы с пустыми руками. Король спрашивает, какие инструкции русский царь дал своему послу на мирных переговорах.
Петр отвечает: для России сей мир отнюдь не убыточен, так как она держит славный Азов на Черном море и две крепости в устье Днепра. Но ради любимого брата своего Августа и интересов Польши готов продолжать войну с турками, если даже Австрия заключит с ними мирный договор.
Конечно, это была бравада, игра на публику, но кто знает, где и при каком дворе всплывут эти Петровы слова?
А с глазу на глаз, затворившись в горнице, шептались с Августом об ином - о совместной войне против Швеции. Возможно, в Раве-Русской и были посеяны семена будущего антишведского союза. Обоим эта идея казалась заманчивой. Шведский король Карл XI умер, оставив трон 15-летнему юнцу, помыслы которого, казалось, витали далеко от Европы. Не настала ли пора отвоевать у шведов балтийские провинции, которые отгораживали полякам и русским выход к Балтийскому морю? Письменного соглашения тогда заключать не стали: слишком неопределенной выглядела обстановка в Европе. После Вены Петр начинал понимать, что рано или поздно, но мир с турками неизбежен. Однако на плечах его по-прежнему лежала вся тяжесть турецкой войны, и он не мог расслабиться. Все его военные заботы были направлены на Юг, к азовскому флоту. Поэтому с Августом договорились помогать друг другу. А в знак взаимной верности обменялись камзолами, шляпами и шпагами.
И еще: на прощание Август подарил Петру занятную табакерку. На крышке была изображена строгай и богато одетая красавица. Но стоило нажать тайную пружинку, как появлялась другая картинка с той же красавицей, но платье у нее было уже в полном беспорядке, и по всему видно было, что она только что уступила домогательствам своего любовника... Легкомысленный был король.
* * *
Возницын тоже зря времени не терял и 20 сентября двинулся со всей своей дипломатической ратью вниз по Дунаю на "турскую комиссию". Девять "днов" дали австрийцы, а палубы и каюты к ним Прокофий Богданович за свой счет делал. Путь предстоял недальний - до города Петервардейн всего 80 миль, но занял он две недели.
Погода была теплая, ласково светило солнышко, только неприветливой казалась опаленная войной земля. Дунайские берега поразили Прокофия Богдановича своей безлюдностью. Села сожжены, поля разорены, не кричат петухи, не мычат коровы, не перекликаются между собой селяне. Пусто. Здесь пронеслась к Вене турецкая орда и откатилась потом назад, преследуемая цесарской армией. Зная интерес Петра к городам и крепостям, Возницын подробно описывает все, что видит по дороге.
Три дня провели русские в столице Венгрии - Буде, или Будине, как называл ее Прокофий Богданович. Город, хотя и был обнесен двойным кольцом крепостных стен, сильно пострадал. Жителей осталось совсем мало, отмечает Возницын, и те ютятся в земляных или соломенных хижинах.
В Буде произошла его первая встреча с польским послом паном Малаховским, воеводой Познанским. Встреча эта была несколько необычной, потому что польский посол передал Возницыну личное письмо от царя, написанное еще 4 августа из Томашева по пути в Москву. В нем, касаясь турецких дел, государь наказывал Возницыну сотрудничать с представителями польского короля. Это было логично, так как интересы обеих стран на конгрессе совпадали.
Но тут произошла накладка. Петр писал Возницыну, что король польский пришлет на конгресс "своих немцев", то есть саксонцев, которые доброжелательно относятся к союзу с Россией. Но вот что ответил Возницын:
"То твое государево письмо отдал мне не немец, и поляк, а немцев с ним ни одного человека нет, и потому я разумею, что тот посол польский больше от Речи Посполитой, нежели от короля".
Что ж, Прокофий Богданович правильно подметил эту разницу. Напомним, что у Польши того времени могло быть две политики - короля и Речи Посполитой. Но, в отличие от короля, Речь Посполитая дружелюбия Москве не выказывала.
Неясно Возницыну было другое, о чем еще разговаривали и о чем договорились русский царь и польский король, когда встретились накоротке 31 июля в небольшом городе Раве-Русской. Смутные слухи об этом волнами докатывались до Прокофия Богдановича. Но как им верить?
Судя по бумагам Возницына, о шведских делах Петр ему даже не намекнул. Однако вскоре в иностранных курантах стали появляться сообщения об этих планах Петра. Прокофий Богданович это, конечно же, сразу углядел. Будь это правдой, проблема мира с турками представилась бы совсем в ином свете. Но верить ли газетам? Мало ли что там напишут: и просто сбрехнут, и "уткуэ пустят, чтобы сбить с толку, - а ты разбирайся, что к чему. Эта загадка и потом не давала Возницыну покоя. Нужен все-таки или нет России договор, который он едет заключать в Карловицы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23