Папа, пожалуйста, не сдавайся! Ее любовь прокладывала путь к отцу через многие километры. Он должен почувствовать, что она думает о нем. Пару часиков – и я буду с тобой. Держись, прошу тебя.
Ее длинные ресницы дрогнули в последний раз и легли на щеки. Пейдж уснула.
Хок заметил это не сразу. Здорово же она устала, если спит в такую качку. Ветер налетал порывами, подхватывал и тряс самолет, как рука великана, вздумавшего побаловаться.
Он нисколько не боялся приближения грозы и был спокоен за свою машину. Все утро он провозился с топливной системой и не сомневался, что нашел и устранил неполадки. Но что же, черт побери, творится с манометром?
Пейдж разбудил грохот и треск. Она выглянула в окно и замерла от ужаса. Вокруг клубились сплошные черные тучи. Она обернулась к Хоку, который с мрачным видом лавировал в воздушном водовороте.
– Это та гроза, о которой вы говорили? Она постаралась не выдать своего ужаса. Хок, не глядя, кивнул.
– Гроза сейчас беспокоит меня меньше всего.
– Что вы имеете в виду?
– С этим ветерком я справлюсь, когда выйду на открытое место. А вот давление масла падает…
Она еще раз взглянула в окно – там были одни только злые черные тучи. Куда подевалось солнце?
– Где мы сейчас?
– Восточная Аризона, – сказал он с нажимом.
Она призвала на помощь свой географический багаж. Что там, в восточной Аризоне?
Кажется, пустыня и кактусы сагваро. Или там Финикс с пригородами?
Хок постепенно снижал высоту, моля Бога поскорее вывести его из туч, чтобы он мог присмотреть место для посадки.
Его молитвы были незамедлительно услышаны. Черные тучи поредели, и в прорехах появились зеленые пятна. Пока все шло хорошо. Он проверил манометр. Стрелка неуклонно падала.
Когда Пейдж увидела землю, сердце ее гулко стукнуло. Горы. Зеленые горы. Найдется ли там хоть сколько-нибудь ровное место, чтобы им сесть?
Она еще раз поглядела на человека, в чьих руках были их жизни. Он поднял на лоб свои «консервы» и сохранял на лице полную невозмутимость, разве что складка пролегла между бровей. Интересно, индейцев учат такому выражению лица или оно у них врожденное? Ее-то страх был написан у нее на лбу большими буквами.
Поздно спрашивать, доверяет ли она этому человеку. Слишком поздно; В конце концов, на карту поставлена и его жизнь, не только ее. Как же она не навела справки о нем, прежде чем заказывать самолет? Ведь она ничего не знала ни о его репутации, ни о профессиональной подготовке.
Ну, а если бы знала – это бы что-нибудь изменило? Ее секретарь перебрал псе варианты, как добраться до Флагстафа, и они остановились на самом быстром – по крайней мере, так им казалось тогда.
Пейдж снова посмотрела вниз и тут же пожалела об этом. Земля приближалась с пугающей быстротой. Она затаила дыхание, когда Хок, снижаясь, чуть не срезал верхушки сосен, усеивавших землю. Пейдж не видела свободного места, где он мог бы посадить самолет.
Хок думал о том же, но панике решительно не поддавался. Ему приходилось бывать в разных переделках. Достаточно вспомнить про вынужденные посадки в Юго-Восточной Азии, в Центральной и Северной Америке, где он ухитрялся посадить свой самолет на крохотных пятачках. Правда, в те разы самолет был в исправности.
Взгляд на манометр подбодрил Хока – стрелка приостановилась. Утечка масла, конечно, есть, но, может быть, все еще не так плохо? Если удастся посадить самолет, не повредив его, то инструментов для ремонта хватит.
Хок мысленно произвел инвентаризацию содержимого своего багажника: походное снаряжение, транзистор и запас провианта, приготовленный для Мексики. Могло быть хуже. Теперь все, что нужно, – приглядеть место.
А вот и оно! Хок возблагодарил Бога. Он приметил лощину с редкими осинками – это не то что огромные сосны, которые мигом положат конец вынужденной посадке. Еще взгляд на манометр – стрелка опять падала.
Выбора больше не оставалось. Надо было садиться.
– Ну вот, садимся.
Его глубокий голос наполнил собой всю тесную кабину. Как ему удавалось сохранять такое спокойствие? Пейдж подумала, не тот ли это момент, когда вся жизнь проносится в мозгу? Если тот, ее мыслям не хватало связности. Собственно, мысль была одна – об отце. Жив ли он? Как она до него доберется? А если не доберется – как он перенесет этот шок? Знать бы, в каком он состоянии.
И, наконец, все оборвалось на последней мысли: Я так много еще хотела сделать в жизни…

Глава 2

Пейдж очнулась от собственного стона.
Струйки воды сочились по ее лицу. Она шевельнулась, и голову пронзило острой болью. Так вот как чувствуют себя с похмелья, смутно подумалось ей. Но ведь я совсем не пью.
Потом пошли другие ощущения. Ее куда-то несло – против ее воли. Правое ухо было плотно зажато, и оттого в голове стоял устойчивый шум. Плечи и колени скрепляли стальные обручи. Она попробовала помотать головой, и темнота снова забрала ее.
Несколько минут – а может быть, часов – спустя Пейдж сообразила, что попала в плен к дикарям. Только они были очень маленькие. Они держали ее голову и, чередуясь, колотили по ней крохотными колотушками. Что им от меня надо?
Она попыталась выпростать руку, но руки были спеленуты одеялом. Хорошо хоть ее не связали. Если удастся освободить руку, она им покажет. Отмахнется от них одним взмахом, как от мух. Только они наверняка действуют хитростью, раз такие маленькие.
– Лежи смирно, Пейдж. Все обойдется, попробуй отдохнуть.
Где она слышала этот голос? Глубокий, теплый, умиротворяющий. Ниже, чем у ее отца. Отец!
– Папа!
Она дернулась, чтобы сесть. Где он? Он ее зовет. Ему что-то нужно.
– Все в порядке, девочка. Я отвезу тебя к отцу.
В голосе была спокойная властность, утихомирившая ее. Кто же это?
Чья-то рука приподняла ее за плечи. От этого движения маленькие мучители удвоили свои старания.
– Перестаньте, прошу вас, – пробормотала она, не вполне уверенная, что дикари понимают по-английски.
– Я просто хотел сменить тебе компресс… Она должна была объяснить, что разговаривает вовсе не с тем спокойным голосом, который журчит у нее над ухом, а с проклятыми лилипутами, которые забивают гвозди в ее беззащитную голову. Но объяснение потребовало бы чересчур много усилий.
Что-то мокрое и прохладное легло ей на лоб, и она вздохнула с облегчением. Неземное блаженство. Большая рука нежно погладила ее по щекам, отвела с лица пряди волос.
– У вас небольшое сотрясение мозга, доктор Уинстон. Не слишком серьезное. К утру вам полегчает, я уверен.
Надеюсь, поправил себя мысленно Хок. Пейдж с готовностью погрузилась в сон, чтобы ждать благодатного утра. А лилипуты, наверное, все посыпались вниз, когда ее приподнимали с подушки. И поделом им. Поплатились за свою жестокость.
Во сне Пейдж захотела пошевелиться, но не смогла. Что же с ней такое? Она открыла глаза и поняла, что решительно соскользнула за грань, в сюрреалистическое измерение.
Ни в чем не было ни смысла, ни толка. Ее голова покоилась на твердой бронзовой поверхности, которая плавно вздымалась и опадала, тело – на чем-то большом и теплом.
Все вокруг было затянуто каким-то брезентом, не пропускавшим свет. Ночь или день сейчас, она не могла сказать.
Она приподняла голову и с удовольствием отметила, что ее маленькие мучители отправились восвояси, оставив ее лишь с тупой болью в голове. Твердая подушка под головой сдвинулась, и Пейдж увидела в нескольких дюймах от себя пару черных глаз, в которых были участие и забота.
До чего же красивые глаза!
– Как ты себя чувствуешь? – мягко пророкотал мужской голос.
– Лучше бы я не пила, – сказала она и удивилась, чему он усмехается.
Она вдруг поняла, что лежит в обнимку с обладателем этих великолепных черных глаз. Вот чем занимается мое подсознание, стоит мне только задремать. Укладывает меня в постель с образцовым экземпляром мужской породы. Забавно. Она прикинула, сколько времени может продолжаться такое состояние, но потом решила, что, раз она в него впала, лучше просто им наслаждаться.
Вскоре она обнаружила, что рука ее лежит на его ничем не прикрытой груди, и намеренно пошевелила пальцами. Пальцы послушно потрогали теплую кожу. Пейдж подвинула руку вперед и улыбнулась. Неплохо. Совсем неплохо.
Начались дальнейшие открытия: она уютно пристроилась под боком у мужчины, откровенно прильнув к нему бедром, одну ногу как бы вплела в его ноги, а он обнимал ее обеими руками. Дрожь замешательства прошла по ней. Что-то уж очень осязаемый сон. Она ощущала под ладонью ровное биение его сердца, легкое дыхание опахалом ритмически овевало ей лоб.
Пейдж знала, что надо всего лишь перевернуться на другой бок и посмотреть на часы – тогда все исчезнет. Но слишком велик был соблазн понежиться в этом сне еще пару минут.
Она заметила между прочим, что одежды на них почти нет, тем не менее она не озябла – уж очень аккуратно было подоткнуто одеяло. Пейдж тихонько подняла голову и сообразила, что они засунуты в спальный мешок.
Спальный мешок? Это еще откуда выудило ее подсознание? Она в жизни не ходила в походы. Просто не представляла себе, как можно жить в полевых условиях, и не собиралась даже пробовать.
Но что поделаешь, сон есть сон, не может же она проконтролировать все, что туда попадает. Однако спальный мешок – это, пожалуй, чересчур!
Человек шевельнулся, и ее мысли вернулись к нему. Не изменился ли ритм его дыхания? Не крепче ли стало объятие? Сердце, во всяком случае, забилось чаще.
Только теперь до нее дошло, что происходит, и она высвободила ногу. Хватит, пора просыпаться. Знаем мы эти сны и к чему они приводят. Она хотела сесть, но ей мешал этот человек и не пускало подоткнутое одеяло, Она прищурила глаза, пытаясь разглядеть часы, которые стояли на тумбочке подле кровати, но не увидела не то что часов, но даже и тумбочки. Тогда она с усилием села и уперлась макушкой в брезентовую крышу.
Зловещая догадка пронзила ее. Более чем зловещая.
Она не спала. Она определенно бодрствовала, но смысла происходящему это не прибавило.
Пейдж стала судорожно вспоминать, почему она здесь, и тупая пульсация в голове участилась. Она потрогала висок и обнаружила, что он распух.
Надо было проверить себя. Она покопалась в памяти. Имя? Пейдж Уинстон. Возраст? Тридцать. Занятие? Врач. Адрес? 13 – 28 Ла Донна Драйв, Эль-Пасо, Техас.
Пока все шло нормально. Спокойствие. Ты ударилась головой и потеряла ориентацию. Врачебный опыт призывал ее объективно взглянуть на вещи, а сердце не слушалось, рвалось из груди, заставляло дышать часто и тяжело.
Ну, ладно. Следующий шаг – вычислить, где ты находишься. Она оглядела тесное пространство, ограниченное брезентом, ища, за что бы зацепиться. Ни одного знакомого предмета.
Она тихо повернулась и поглядела на человека, который все так же лежал рядом. Ей-Богу, она видела его в первый раз.
– Я вас знаю? – спросила она вежливо с неуверенной, пробной улыбкой.
Хок заморгал от неожиданности. Он не выспался, мозг его работал вяло и не был готов к странным вопросам пассажирки. Он приподнялся на локте, чувствуя, как затекла рука, на которой несколько часов пролежала ее голова.
– А ты разве не помнишь? Вопрос глупейший из глупых, подумала она в раздражении. Стала бы она спрашивать!
– Вас никто не учил, что это невежливо – отвечать вопросом на вопрос?
Еще раз она вгляделась в его лицо. Нет, она не знает этого человека. Со всей
очевидностью не знает. В таком случае как понять, что они оказались вдвоем в одном спальном мешке под какой-то брезентовой крышей?
Она потерла свою несчастную голову, смутно припоминая, как по ней колотили колотушками всю ночь напролет. Она еще подумала тогда: неужели так себя чувствуют с похмелья? Если да, то, значит, она вовремя приняла правильное решение – никогда не пить.
Хок озабоченно наблюдал за ней. Это сотрясение мозга будет, пожалуй, посерьезнее, чем он предположил сначала. Он осторожно поднял указательным пальцем ее подбородок и повернул лицом к себе, чтобы посмотреть в глаза. Так и есть, зрачки расширены. По крайней мере правый, что не удивительно, если принять во внимание опухоль на виске.
Вчера вечером, когда они приземлились, он старался, как мог: вынес и устроил ее под деревьями, чтобы она полежала, пока он не разгрузит самолет. Он никогда не забудет чувство облегчения, когда она пришла в себя, хотя и всего на несколько минут.
– А что ты помнишь про вчерашний день? – спросил он, глядя на ее растерянное лицо. – Не помнишь, как приземлялся самолет?
Она совсем смешалась. Самолет? Он спрашивает что-то про самолет, про посадку. Ей припомнился кадр телехроники: огромный лайнер взрывается в конце посадочной полосы, превращаясь в столб пламени и дыма. Когда она это видела? Задумчиво потерев лоб, она тихо сказала:
– Боюсь, что нет.
Так что же теперь? – озадачился Хок. Есть ли смысл питать ее страхи – признаваться, что, хотя они и остались живы, самолет больше не сможет взлететь?
– Ну и ладно. – Он отодвинулся от нее, насколько это позволяло их тесное ложе. – Мне надо пойти поискать сухих дров для костра. Ничего, если я оставлю тебя ненадолго?
Она уловила его тревогу. Что же такое с ее головой? Вместо мыслей – клейкое месиво, не желающее выливаться в разумные формы. Она никак не могла взять в толк, что она тут делает, когда ей положено проснуться в собственной постели, в собственном доме и собираться в клинику.
Что оставалось Хоку? Сидя в излучине его "руки, придерживая на груди легкое одеяло, но подставляя его оценивающему взгляду шелковистую гладь спины, она так печально сдвинула брови, что Хок не выдержал, притянул ее к себе со смутным желанием утешить.
– Все будет хорошо, девочка. Не думай ни о чем. С тобой ничего не случится, я не позволю.
Он склонился к ней и коснулся ее губ своими губами.
Ни малейшей требовательности не было в его поцелуях, напротив, они несли ей покой, давали ощущение надежности, блаженства.
Это мог быть только сон. Других объяснений она не находила. Или сон во сне. Но ей точно никогда не снился этот человек. От его последнего поцелуя у нее перехватило дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17