А близнецы услышали. Один из них - пока что непонятно, который, Цалокупин ли, Холокусов - оскалил зубы, и вправду копытные, сказав:
- Да-да, это наше любимое. "Летит, летит, степная кобылица и мнет ковыль". Как там потом? "Да, это мы..." Нет, вру. "Да, мы такие..." Опять неверно... Холокусов, - братья, наконец, дошли, и говоривший, представившись, протянул огромную ладонь. Ему пришлось развернуться лицом, и Цалокупин скрылся; он, не желая показаться невежливым, то и дело порывался выгнуться и выглянуть из-за левого братнина уха; О'Шипки видел только встревоженные зубы, хрящик носа, да мучительный глаз, которые появлялись на миг и тотчас пропадали.
- Мистер О'Шипки, - назвался О'Шипки, пожимая Холокусову руку.
Тем временем Шаттен спасал Цалокупина. Тот просиял, расцвел и даже, невзирая на мелкое неудобство, шаркнул ногой.
"Цалокупин", - послышалось из-за Холокусова, а следом прозвучало: "Шаттен-младший".
Близнецам было лет по сорок-сорок пять. Гривастые, некогда рыжие, но теперь уж седые, с крупными лицами, они восторженно кивали своим визави. Потом Холокусов ударил в ладоши и, по завершении круга, повторился перед О'Шипки в фигуре Цалокупина.
- Вы превосходно готовите, - О'Шипки покосился на кашу.
- Ум хорошо, а два лучше, - согласился Цалокупин. - Уроды вообще замечательно стряпают. Вы когда-нибудь слышали про Карлика Носа?
- Господа, - забеспокоился Ядрошников, - не поминайте уродства, прошу вас. Вы замыкаетесь в наиболее доступной для вас роли, но это не выход. Как же вы собираетесь исследовать другие возможности, особенно внутренние? Отождествляя себя с воплощенной неполноценностью...
- В нас нет ничего неполноценного, господин директор, - близнецы произнесли это хором, чеканя заученный, по всей вероятности, текст. - Мы гиперценны. Наша неполноценность удвоилась бы против обычной, когда бы мы считали себя двумя разными людьми с соответствующим комплексом у каждого. Но, коль скоро мы понимаем себя как единое существо, то одно отрицательное свойство умножается на другое, в результате давая гиперкомплекс, то есть квадрат, то есть символическое четверичное совершенство - архетипический элемент, о котором, надеемся, нам еще приведется побеседовать с вами, господин директор, при всем нашем внешнем уважении...
О'Шипки, покуда длилось это рассуждение, пытался разобраться в наряде близнецов. Холокусов и Цалокупин были просунуты в пончо с бахромой, похожее на попону. Из-под пончо торчали голые мускулистые ноги, четыре штуки, в небесных гольфах и туфлях с блестящими пряжками. О'Шипки, припомнив пустопорожние рыцарские латы и отмечая непознаваемую закономерность интереса, попробовал догадаться о протяженности спинного сращения. Оно, по всей вероятности, не ограничивалось спинами и спускалось ниже, из-за чего любые брюки превращались в недосягаемую роскошь. "Это не просто пончо, подумал О'Шипки. - Это еще и шотландский килт, ибо нельзя же почесть их скатерть за платье; природа не потерпела бы стольких извращений в одном месте - пусть даже в двух местах".
- Опять вас прорвало, начитанные мальчики, - Мамми поджала губы и стала похожа на ящерицу. - Не могли бы вы помолчать? Мы все устали от вашей утомительной полноты.
- Да, и позвольте представиться последней паре, - Ядрошников облегченно поманил пальцем еще двоих, топтавшихся возле стола: то были голливудский красавец в бобровой шапке и кафтане змеиной кожи: тончайшей выделки, до пят, толщиной в волосину и с украшением в виде торговой марки, оповещавшей свет о каком-то новом обезболивающем снадобье; рядом с красавцем находился косматый, чудовищного вида мужик в полотняной рубахе, тоже до полу. Ядрошников, не дождавшись от них внимания, пояснил: - К нам прибыли не только гармоничные близнецы, но и не менее гармоничные антиподы. Господин Аромат Пирогов и господин О'Хилл пребывают в состоянии постоянного соперничества. Нас очень радует, что дело ограничивается шахматами.
В самом деле: красавец в шапке, со словами "подержи минутку", передал угрюмцу дорожные шахматы, вытер ладони о скользкий кафтан и пошел знакомиться. Его противник вел себя так, словно в столовой никого, кроме него, не было и не могло быть. Он насупленно уткнулся в коробочку и что-то в ней пошевеливал толстенными пальцами.
- Как же он берет фигуры? - пробормотал Шаттен.
Издалека мерещилось, будто страшила кого-то кормит, подсыпая съедобное - так он орудовал микроскопическими конями и слонами, предполагая ходы. Он не считался с правилом: "взялся за фигуру - ходи". А может быть, пользовался отлучкой партнера.
- О'Хилл, - объявил красавец, снимая шапку. Под ней оказался лысый яйцеобразный череп. Глаза шахматиста, такие же наглые и вызывающие, как у Трикстера, были подведены черным, во рту сверкало золото. Он нетерпеливо оглянулся: все в порядке; Аромат Пирогов двигал губами, выдумывая ход.
"Эва! - пронеслось в голове у О'Шипки после рукопожатия. - Нам впору объявлять здесь ирландское землячество. Однако силен!" И тут же услышал, как охнул О'Хилл, испытавший рукопожатие Шаттена-младшего.
- Приятно окунуться в семейную атмосферу, - заметил О'Шипки, решив быть полюбезнее. - Когда встречаешь кого-то на букву "О", за которой идет апостроф, на сердце мигом становится веселее.
- Должен вас разочаровать, - сказал О'Хилл с оскорбительным высокомерием. - Моя первая буква - "А". Вы, должно быть, ослышались. Я Ахилл. Я приехал лечить мою пятку, - он приподнял полу и показал ногу, закованную в ортопедический ботинок. - Кроме того, мне хотелось бы вырастить новые волосы, потому что с тех пор, как было обнаружено мое слабое место, посыпались разные беды. Какая-то блудница обрила мне голову, что, как известно, не прибавляет сил; меня же ждали новые подвиги, и вот я здесь. Сказать по правде, "Ахилл" - это имя тоже не настоящее, - это он шепнул одному О'Шипки, чутьем определяя в нем родственное инкогнито. - На самом деле меня зовут Геркулесом. А если уж совсем по-домашнему, то я Эркюль. Мне, знаете ли, свойственна некоторая экстравагантность. Господин директор, Ахилл нахлобучил шапку по соболиные брови. . - Можно мне пойти доиграть?
- Ступайте, - вздохнул директор. - Азарт! Гибельные страсти. Ну что же, будем считать знакомство состоявшимся. От Пирогова приветствий не дождаться, он вообще никогда не говорит. Дикарь, молчун, чудовище. Он наотрез отказался одеться по моде принимающей стороны. Остальные хоть сколько-то посчитались с нашими порядками. В рекомендательных письмах утверждалось, будто некогда он состоял в сторожах при каком-то цветке насыщенной окраски. Если мне не изменяет память, это был алый голландский тюльпан. Ахилл, вопреки этому, твердит, будто забрал его совсем из другого места...
- Как же он будет учиться? - удивился Шаттен, провожая взглядом спортсмена.
- Учиться? Как-нибудь будет. Не обязательно говорить, можно и послушать. И пережить! - Ядрошников сделал очень серьезное лицо. - Главное пережить!
- Да я не про него, - возразил Шаттен. - Я про Ахилла. Чего он такого не знает? Воплощенное совершенство, самодостаточность, уверенность...
- Ассертивность, - поправила Мамми.
- А?
- Ассертивность здесь говорят, - Мамми смотрела сурово.
- Ну пусть, какая разница.
- Место для роста всегда найдется, - улыбнулся Ядрошников. - Мы и волосы нарастим. Не забывайте, что вы очутились в опытных руках. И я, как сотрудник, среди прочего, РАН... - он сделал паузу, ожидая восторгов.
Шаттен не понял:
- РАН? Что такое РАН?
Ядрошников полуприкрыл глаза.
- Российская... - подсказал он нараспев.
- Агентство Неприятностей, - предположил О'Шипки, не разобравшийся в женском роде.
- Академия Наук! - с досадой поправил его директор. - Вы многого не слышали, друзья, вот что я вам скажу. Тогда как Павлов и Фрейд занимались одной и той же собакой, но с разных концов...
- И для собаки все их усердие заканчивалось обязательной фистулой в животе, - договорила молчавшая до сих пор Анита.
- В общем, насыщайтесь, - Ядрошников свернул разговор. Он посмотрел на часы: - До начала семинара остается совсем немного, а я собирался показать вам замок.
Глава восьмая,
в которой чувствуется угроза
Завтрак, едва его доели, развалился. Аромат Пирогов с Ахиллом устроили эндшпиль, близнецы, перешептываясь, гуляли по залу; Анита и Мамми убирали со стола ненужную посуду и складывали в мойку, которая обнаружилась за деревянной дверцей, в кладовочке; потайная дверца была завешена ветхим штандартом. Трикстер писал на манжетах. За столом остался один Ядрошников; он повязал себе салфетку и разрезал омлет. О'Шипки отказался от морса, дерзко налил себе полный фужер ирландского виски, которое не собирался пить и только хотел посмотреть, как к этому отнесутся. К этому никак не отнеслись, и он пошел рассматривать картины. Шаттен следовал за ним, давая вздорные пояснения. Если верить его словам, то стены зала были сплошь украшены портретами выдающихся психологов, терапевтов, тренеров, инструкторов и гидов.
- Но причем же здесь гиды? - скривился О'Шипки.
- Не музейные, дружище, не музейные. Проводники, направляющие странствие по тайным тропам души, искушенные посредники между темными таинствами воли и микроскопическим огоньком рассудка.
- Что, вот этот? - не сдержался О'Шипки. - Вот это рыло?
- Да, и это рыло.
Директор доел омлет, допил напитки и сладко потянулся, его глазки пропали в щеках. Штормовая робинзонада никак не сказалась на добром директорском настроении и как будто способствовала ускоренному обмену веществ. Он встал, поискал средь закусок и, не найдя ничего целого, направился к злополучному портрету. Дойдя, он тронул Шаттена за локоть:
- Замок! - и Ядрошников подмигнул. - Пойдемте со мной, друзья. Маленькая экскурсия.
О'Шипки смерил его взглядом, оценивая охотничий костюм и сапоги для верховой езды.
- Знаю, что похож на Геринга. Вы еще не видели меня в тирольской шляпе.
- Ошибаетесь, - парировал О'Шипки. - Я знать не знаю никакого Геринга. Кто он такой?
- Боюсь, что здесь это известно одному Пирогову, но он не скажет. Его прошлое темно. Прошлое стажеров - секретная информация, профессиональная тайна.
- Но вам же сказал!
- Я - другое дело, - Ядрошников погрозил ему пальцем. - Если вы продемонстрируете успешный рост, то в этом, и только в этом, случае вам, может быть, удастся приоткрыть завесу над безднами, в которых я обитаю, но над которыми больше предпочитаю парить...
- Мне не нужна бездна, - грубо перебил его О'Шипки. - Я приехал повысить квалификацию, в надежде, что вы расскажете мне нечто новое, о чем я еще не слышал. И еще я рассчитывал пройти тренировку и какое-нибудь дорогое лечение. Научиться владеть ситуацией. Эпизоды вроде того, что послужил поводом к моему приезду, в будущем должны быть исключены.
- Вам тоже не нужна бездна? - обратился директор к Шаттену-младшему.
Тот задумался, глотнул кадыком и подержал его во рту.
- Трудно сказать, - ответил он наконец, отсылая на место адамово яблоко. - Совершенство требует эрудиции. Никаких темных пятен на карте бытия. В этом смысле меня, конечно, интересует бездна. Но в смысле житейском, для обыденного употребления - тут я сомневаюсь.
- Хорошо, - Ядрошников немного расстроился. - Не будем препираться из-за пустяков. Центр Роста славен тем, что каждый получает в нем то, чего хочет. И вы получите. Занятие, о котором вы, мистер Ке... простите, О'Шипки, так печетесь, начнется через сорок минут. До начала я хочу отвести вас в бойлерную, чтобы все показать.
"Вот ведь субъект! - подумал О'Шипки. - Что это - случайная оговорка? Вряд ли, директор хитер. Он намекает мне, что осведомлен гораздо лучше, чем можно думать. И "все показать" - это смахивает на припудренную угрозу. "Все" - это хищные зубы".
- По-моему, речь шла о знакомстве с замком, - напомнил Шаттен-младший. - Я, разумеется, не возражаю против бойлерной, хозяину виднее.
- Бойлерная - это самое главное, - заверил его Ядрошников. Бойлерная - сердце замка. А больше здесь и посмотреть не на что. К тому же вы ничего не смыслите в архитектуре и не сумеете отличить барокко от ампира. Я тоже в них путаюсь... Поэтому хотите вы, или не хотите, но остается только бойлерная!
За беседой новички не заметили, как вышли из трапезной залы; директор, сияя от гордости, достал из брючного кармана очередной ключ.
- Мне все же было бы спокойнее знать планировку замка, - проворчал О'Шипки. - Вы сами кричали, что остров отрезан от мира. Неровен час, что случится - куда отступать? По каким анфиладам мне прятаться?
- По ним не прячутся, сударь, - добродушно поправил его Шаттен-младший. - Скорее уж - в них.
- Не жонглируйте словами. Пусть в них. Где они?
- Повсюду, мистер О'Шипки, - отозвался вместо Шаттена директор. Повсюду. Анфилада - это, к вашему сведению, порядок, ряд. Сначала женщины и дети, потом уже сильный пол.
- Не надо насмешничать. Я многого не знаю. Когда другие учились, я... И к чему это ваше оскорбительное сияние, господин директор? Вы словно торжествуете. Может быть, это педагогический прием?
Ядрошников покачал головой.
- Ваши нервы расстроены, вы агрессивны и нетерпеливы. Мое сияние здесь не при чем, просто я всегда радуюсь, навещая бойлерную. Такой кипучий механизм! Вообразите - пар, циферблаты, котлы, трубы! Печи, лопаты, угольные россыпи! . . Настоящая преисподняя, как и в каждом из нас. Бойлерные, котельные вообще - глубоко символичные структуры. Непостижимое таинство водопроводного дела на фоне животворящего обогрева...
Директор остановился возле оцинкованной двери, казавшейся вполне неуместной в своем сочетании с поддельным архитектурным памятником.
- Вот оно что, - задумчиво молвил Шаттен. - Поэтому, значит, в кино финальные поединки происходят в бойлерных и котельных. Героев словно тянет туда...
- Все верно, - кивнул директор, отпирая дверь. - Последние герои идут в котельные.
Дверь заскрежетала и отворилась, на вошедших дохнуло жаром.
- Смотрите под ноги, тут ступеньки, - предупредил Ядрошников.
- Да тут темень, хоть глаз выколи! - О'Шипки, чуя верный подвох, сунул руку в карман и ощупал там первый подвернувшийся кастет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21