Разве не украшение для праздника? Мы обеспечим воздушные шары, конфетти, раскидаи... Создадим атмосферу непринужденности. Откуда у вас этот административный гонор? Вы говорите, исполнительная власть. А как же власть представительская? Ведь мы представляем очень, очень широкие слои электората...
Чин ежился, еле сдерживая желание сказать майору, что тот несет ахинею.
- Вы еще не власть... - пробормотал он.
- Неужели? - Медор Медовик только и ждал этих слов. Он полез за удостоверением, но уже за красным, а не малиновым. Собеседник понял ошибку и сдался, понимая, что майор явился не просто так.
...Петр Клутыч, тиская в кулаке приветственный доклад, волновался все сильнее и сильнее. Его возбуждала красота метрополитена. В призывах он намеревался потребовать возвращения метрополитену первозданного облика. Этот тезис ему вставил Барахтелов, и Петр Клутыч не до конца понимал, о чем идет речь. В его сознании проползали голубенькие вагоны, украшенные табличкой "Обкатка". Толпы непосвященных маялись на переполненной платформе. Окна были завешены заманчивыми шторками не для простых смертных, за шторками пировали сопричастные. Мечта миллионов, вздохнул Петр Клутыч.
Машина затормозила. Круть, извергая клубящийся пар, выкатилась наружу и рявкнула на жидкую стайку тележурналистов.
- Никаких интервью! - заревела Круть, хотя журналисты молчали и об интервью не просили.
Петр Клутыч захрустел снегом, стараясь идти солидно.
Станция излучала победоносное сияние. Он вспомнил начальника, перебрал в памяти машинистов и ремонтников.
- Локти будете кусать, - пробормотал Петр Клутыч себе под нос. - Не ожидали? Привыкайте трепетать...
Вдруг он замедлил шаг: у дверей, почти бесплотный и только угадываемый, его поджидал пришелец. Каким-то образом тому удалось настроиться на волну Петра Клутыча, одновременно оставаясь неприметным для свиты и встречающих: игра теней и света.
"Спохватились! - подумал Петр Клутыч и нагнулся, делая вид, что завязывает шнурок. - Забегали! Надо у него быстренько выспросить про Луну".
"Мы все равно посрамим вашего Бога, - в голове Петра Клутыча заскрежетал ненавидящий голос. - Ваше самосознание ничему не поможет".
Чувствовалось, что инопланетянин изнемогает от бессильной ярости, готовый на все и не знающий, за что зацепиться.
"Мы... - пришелец никак не мог подобрать подходящую угрозу. - Мы... все взорвем здесь! Все! Так и знайте! Мы отравим поля и реки, похитим стада, надругаемся над девами..."
- Петр Клутыч! - обеспокоенно произнес чей-то голос.
Лидер партии УМКА поднял глаза от ботинка.
- Что-нибудь случилось? Вам плохо?
- Шнурок запутался, - объяснил Петр Клутыч.
То немногое, что было видно в инопланетянине, с неохотой растаяло.
- Пойдемте скорее, все готово...
- Да, конечно, - Петр Клутыч направился в двери.
Он понимал, что положение захватчиков безнадежно, их дело проиграно, а запугивания - пустые слова. Скорее всего. Но не наверняка.
"Кто их знает, - мрачнел Петр Клутыч, и мысли его возвращались к необходимости подвига. - Надо что-то решать, что-то предпринимать. Надо защитить поля, реки и дев..."
Глава 6
Медор Медовик раскрыл ежедневник и любовно, каллиграфическим почерком вывел: "Библиотечный день".
Наедине с собой он часто нарушал инструкцию, считая, что положение в иерархии давно позволяет ему попирать стандарты и плевать на табу. Вести ежедневники было строго запрещено. Один такой ежедневник попал на глаза куратору Медовика, генералу Точняку.
"Что это такое? - орал Точняк, потрясая блокнотом. Раскрывшийся ежедневник так и прыгал перед дородным, полным достоинства лицом Медора; цветные закладки прыгали, визитные карточки разлетелись по приемной. - Вы записываете в ежедневник секретные сведения! Настоящий разведчик хранит информацию в памяти! У вас что, болезнь Альцгеймера? Недержание масс?"
Медор Медовик стоял навытяжку и косился, поглядывая на свое отражение в зеркале. Живот увеличился, подбородок утроился - все, как ему хотелось. Дома, в спальне, майор повесил себе рукотворный портрет Берии в полный рост и сокрушался из-за недостижимости идеала. Берия стоял в длинном просторном пальто и шляпе, руки заложены за спину. В очках, если присмотреться, можно было различить искаженное лицо художника. Сходство портрета с Медором ежедневно усиливалось и приближалось к фотографической точности. Но у майора были нешуточные проблемы с потенцией, и Берия насмешливо улыбался змеиными губами.
"Прекратите любоваться фигурой! - негодовал генерал. - С кем мне приходится работать!..."
Точняк не хотел утверждать майора руководителем операции. Он долго перебирал личные дела, разочарованно бормоча: "Ярослав Голлюбика... Наждак... Вера Светова... это орлы, но орлы на задании... Медор Медовик! Вот кто не на задании!"
"Но он же непроходимый дурак, - минутой позже говорил себе генерал. Он беспробудный идиот. Почему его еще не украли? Есть информация, что они крадут дураков..."
Медовика утвердили, хотя естество генерала, что бы ни понимать под этим словом, противилось и бунтовало. Кандидатура Медора вполне подходила для дурацкого дела о дураках, но государственной важности этого дела никто не отменял.
Майор захлопнул ежедневник и погладил обложку. Он никогда не записывал секреты. Бессмысленные записи велись для отвода глаз диверсантов, кротов и перевертышей.
"Это не ежедневник, а тайм-менеджер, товарищ генерал", - нагло сказал тогда Медовик, поедая генерала уже наевшимися глазами. Он не любил начальника. Он даже подослал к нему, действуя через доверенных предателей, инопланетян, чтобы те его поскорее забрали как первостатейного дурака и пьяницу, но генерал был еще достаточно крепок, и ни один инопланетянин не вернулся с задания. Не помогло даже виртуальное представительство.
Медор Медовик проверил часы: время текло медленно. Под платком ворочалась птица. Попугай плохо спал с тех пор, как пришельцы, обманутые даром речи, устроили ему адресное посещение и попробовали изъять из-под божественной юрисдикции. Майор включил телевизор, настроил государственный канал и поудобнее устроился, готовый к прослушиванию теледебатов. На календаре была пятница, последний день разрешенной агитации, после которой полагалась суббота молчания. Медовик отметил гармонию политического устройства: Бог тоже почил от трудов и отдыхал - в субботу? в воскресение? Короче говоря, все продумано и рационально, общественные события устроены по образу и подобию, а разные мерзавцы недовольны устроителем, хотят разбежаться по независимым астероидам.
Когда появилась заставка, майор прибавил звук и сдернул платок с клетки, где жил попугай.
- Попрошу без комментариев, - предупредил он животное.
Попугай вцепился клювом в клеточный прут и дернул.
Медор посмотрел на экран: там уже приготовились наутюженные и причесанные соперники. Ведущий занял место за пультом, аудитория гудела. Майор отыскал знакомые лица: сосредоточенный Балансиров, который искренне переживал за стоявшего на сцене Петра Клутыча; капитан, бесстрастный на первый взгляд, гнул и ломал себе пальцы. В первом ряду восседал дедушка Блошкин с клюкой, приглашенный для привлечения пожилых голосов. Барахтелов, нарядившийся в трехцветную одежду. Круть, которой было неуютно в пиджаке. Петр Клутыч оглаживал паричок и выглядел озабоченным. Медора Медовика кольнуло предчувствие: в глазах харизматического лидера угадывалась мысль, а это было совершенно лишним. Майор перевел взгляд на оппонентов; тех было двое. Петру Клутычу предстояло посадить в лужу доисторического марксиста, красного профессора, который не вызывал у Медовика никаких опасений, и ядовитого, как две капли воды похожего на Эренвейна, барина-либерала, тоже безобидного, ибо речи его, несомненно, окажутся непонятными и неприятными электорату.
Медор устроился поуютнее, дождался гонга. Марксист, дрожа от возбуждения, начал отвечать на вопрос из публики.
"Третье место, - свербило в майорском мозгу. - Третье место сегодня это первое завтра".
Марксист, как и следовало ожидать, на вопрос не ответил. Вместо этого он взялся привычно вещать вне всякой связи с тем, о чем его спрашивали:
- ...Сегодня многим недоступна булка хлеба!...
В словах претендента сквозила какая-то огородная обида.
- Вопрос оппоненту задает лидер партии УМКА, - сказал ведущий.
Медор Медовик подался вперед. Петр Клутыч переминался с ноги на ногу и тискал свиток с текстом выступления, где были записаны ответы на все возможные провокации. Он хрипло вымолвил:
- У меня нет вопросов.
Японский телевизор был очень хороший, богатый красками; Медор увидел пятна, которыми покрылось лицо Балансирова. Дедушка Блошкин неподвижно смотрел перед собой, Круть жевала резинку.
- Тогда имеется вопрос к вам, - ведущий чуть поклонился. - В лозунге вашей партии написано: "С нами - Бог". Аудитория интересуется вашими действиями в отношении церкви и государства, когда вы придете к власти.
Петр Клутыч наморщил лоб.
- Я потом отвечу, - сказал он.
В зале прыснули. Ведущий приподнял бровь.
- Ну, что же. Тогда тот же вопрос - вашему оппоненту, - он повернулся к либералу.
Медор сжал кулаки. По долгу службы ему не раз приходилось сталкиваться с единомышленниками сытого барина, который с некоторой задушевностью нагнулся к микрофону. Особенно неприятным оказался последний случай, когда одного из них по ошибке затащили в кабинет Протокопова, так как приняли по привычке за дурака. Был краткий, но тяжелый разговор:
"Я не одобряю вашего ведомства".
"А что вам сделало наше ведомство?"
"Пока ничего. Но может. За это и не одобряю".
"Гоните его и возьмите подписку о неразглашении", - с отвращением распорядился Медор.
...Либерал нахохлился, и попугай встрепенулся в клетке.
- Если проследить эволюцию благоговейной мысли от языческих до христианских времен, то вот какая вырисовывается картина, - произнес претендент вкрадчивым голосом. - Олимпийцев повыгоняли и стали постепенно замещать своими, то есть людьми, повышая их до статуса святых. Абсолютную власть - над стихиями и вообще над метафизикой с диалектикой - сосредоточили в руках Абсолюта. А святых рассадили по ведомствам. наделив самыми туманными полномочиями. Как у людей это принято, малая часть министров чем-то занята, остальные - нет. Некоторым высоким фигурам дали, например, на откуп целые государства. Святой Патрик, скажем, получил Ирландию. В кабинете Эроса разместился святой Валентин. И даже на Интернет уже кого-то бросили - забыл сейчас, кого именно. В католицизме порядка вообще побольше. В православном отделе функции самого общего характера. Наши святые, в основном, благоволят своим тезкам. Алексей, человек Божий, например. Или Алексей, митрополит Московский. Не видно, чтобы они конкретно за что-то отвечали - так, вообще за судьбу. Которая в руках Господа. Так что большей частью просто ходатайствуют перед Ним.
Из зала свистнули.
- Благодарю, - осклабился кандидат. - Есть и у нас, конечно, некоторая специализация. Выделен специальный человек, к которому обращаются по поводу пьянства. Не помню его имени, грешен. Ксения Блаженная присматривает за Питером, выкурила всякую нечисть в Москву. Имеются и другие возвышенные фигуры, компетентные в отдельных вопросах. Сергий Радонежский, по-моему, объединяет Русь. Или нет? Николай Чудотворец - ну, тут понятно. Но это отдельные эпизоды более или менее прозрачной деятельности. То ли дело в старину! Сразу видно распределение ответственности. В ухо надуло - Эол постарался. Ноги промочил - Посейдон. Посылку выпотрошили - Меркурий.
- Вы оскорбляете народ! - крикнул марксист.
Выступающий пропустил его реплику мимо ушей.
- Знали, с кого спросить, кому кабанчика зарезать, - продолжил он свои малопонятные разглагольствования. - А у нас такие мелочи вообще свалили на всяких сказочных персонажей, вроде домовых. И даже на демонов, потому что труд это, якобы, неквалифицированный. Грубая физическая работа. Касьян какой-то сидит на лестнице, водки ему нужно налить. А то не помилует...
- Поэтому, - зазвенел кандидат, - все чаще и чаще поглядывают на Зодиакальных Полпредов. Реверансы им делают, календари с портретами печатают. Но там сплошное зверье с инстинктами, не откупишься...
Гонг оборвал его речи.
- Спасибо, - ехидно сказал ведущий и поправил очки. - Мы так и не услышали ответа на вопрос. Между прочим, аудитория вас не понимает, - он кивнул на электронную кривую понимания, бежавшую по стене и давно пересекшую ось абсцисс. - У меня записка с вопросом к вашей партии, - он улыбнулся марксисту, который машинально перемалывал челюстями несуществующую булку хлеба. - Молодая представительница электората интересуется вашим отношением к нашим современным артистам. Она хочет знать, нравятся ли вам песни артиста, выступающего под псевдонимом "Шоколядный", - ведущий вчитался в бумажку, - да, тут так и написано через "я": "Шоколядный Заяц". И не расист ли вы.
Красный профессор застегнул и снова расстегнул пиджак.
- Неуместный вопрос при разговоре на серьезную тему.
- И все-таки? - настаивал ведущий. - Согласитесь, что ваши высказывания по национальной политике...
- Я избавился от остатков расизма, - сказал тот сумрачно, смекнув, что ему припоминают давнишние неосторожные речи. - Вершков уже давно не было, а теперь не стало и корешков. Этот негр признался, что во время гастролей по стране он сделал десять негритят. Так что же выходит? Он ничем не хуже белых. Занимается тем же самым, несмотря на цвет кожи. Я только хочу, чтобы он сливал свою глазурь не в анонимных поклонников и поклонниц, а в таких же, как он, звезд отечественной эстрады...
- Вот так интернационализм! - не выдержал ведущий. - Мне кажется, ваши слова пропитаны неожиданным ядом!...
"К Протокопову, - внезапно сообразил Медовик. - Всю верхушку. Тогда мы сможем образовать блок..."
Он присмотрелся к Петру Клутычу. Из-под паричка струился пот.
- Слово для обращения к избирателям и освещения предвыборной программы предоставляется лидеру партия УМКА, - ведущий указал на Петра Клутыча и посторонился, хотя и без того стоял в отдалении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11