Это случилось после школы, и, возвратясь домой, я вбежал в комнату сестры, прижимая ко рту окровавленную салфетку и выкрикивая: «Это Тэд!»
Лиза была на класс старше меня, но она все равно понимала важность произошедшего. «Он что-то говорил? – спросила она. – Ты сохранил камень? «
Отец потребовал, чтобы я отомстил. Он сказал, чтобы я дал обидчику под зад.
– Эх, папа…
– У-у, ерунда. Заряди ему в рыло, и он грохнется, как мешок с опилками.
– Это ты мне говоришь? – спросил я. За кого отец меня принимал? Мальчики, которые проводили выходные, выпекая кексы с бананами и орехами, как правило, не отличались особым умением драться.
– Папа, ну короче, – сказала Лиза, – очнись.
На следующий день меня отвели к доктору Повлитчу на рентген. Камень повредил один из моих нижних зубов, и возник вопрос о том, кто же заплатит за поврежденный корневой канал. Я думал, что поскольку мои родители зачали меня, произвели меня на свет и вырастили меня как вечного постояльца в своем доме, то они и должны оплатить счет. Но у папы было другое мнение по этому поводу. Он решил, что платить должна семья Поупов, и, когда он схватил телефонную трубку, я воскликнул:
– Но ты не можешь просто взять и… позвонить Тэду домой.
– Да ну? – сказал он. – Посмотрим.
В телефонном справочнике было два Тэда Поупа, один Младший, а другой Старший. Со мной в классе учился тот, который шел после Младшего – Тэд Поуп Третий. Папа позвонил обоим – и Младшему, и Старшему, начиная каждый разговор со слов: «Говорит Лу Седарис. Слушай, дружище, у нас тут проблема с твоим сыном».
Он произносил нашу фамилию так, будто она что-то значила, будто мы были известными и уважаемыми людьми. Поэтому еще более обидной была просьба ее повторить. Затем сказать по буквам.
Встречу назначили на следующий вечер, и перед выходом из дома я стал умолять отца переодеться. Он делал пристройку к гаражу и был одет в заляпанные краской и бетоном шорты цвета хаки. А из дырки в его рваной футболке выглядывал сосок.
«Чем, черт возьми, тебе не нравится эта одежда? – спросил он. – Мы же не на бал идем. Кому какая разница, в чем я?»
Я воззвал к маме, и в конце концов папа согласился сменить футболку.

Снаружи дом Тэда мало отличался от других домов – обычная двухэтажка плюс то, что мой отец назвал абсолютно несоразмерным гаражом. Мистер Поуп открыл двери в светлых штанах для гольфа и провел нас вниз, в «комнату для развлечений», как он ее назвал.
«О, – воскликнул я, – как здорово!»
Комната была без окон, сырая. Она освещалась лампами Тиффани, в которых кусочки разноцветного стекла складывались в слова «Busch» и «Budweiser». Стены комнаты были облицованы панелями под орех, а мебель выглядела так, словно ее вытесали первые поселенцы, которые переделали детали своего любимого крытого фургона с целью создать удобные стулья и журнальные столики. Заметив эмблему братства, висящую над телевизором, мой папа перешел на свой ломаный греческий: «Kalispera sas adhelfos!»
Когда мистер Поуп посмотрел на него непонимающим взглядом, отец засмеялся и перевел свои слова:
– Я сказал: «Добрый вечер, брат».
– А, ну да, – сказал мистер Поуп, – братства ведь греческие.
Он усадил нас на диван и спросил, желаем ли мы чего-нибудь выпить. Колы? Пива? Я не хотел истощать драгоценные кока-кол ьные запасы Тэда, но не успел отказаться, как папа сказал, что, конечно, мы выпьем по стакану того и другого. Заказ прокричали наверх по лестнице, и через пару минут спустилась миссис Поуп, неся жестяные банки с напитками и пластиковые стаканчики.
«Ну, здрасьте», – сказал папа. Это было его стандартное приветствие в адрес красивой женщины, но я был уверен, что он говорил в шутку. Не то, чтобы миссис Поуп была непривлекательной – просто обычной, и когда она ставила перед нами напитки, я заметил, что сын унаследовал ее туповатый, слегка курносый нос, который ему шел, но ей придавал чрезмерно подозрительное и осуждающее выражение.
«Итак, – сказала она, – я слышала, вы были у стоматолога». Она просто пыталась завязать разговор, но из-за ее носа слова звучали как оскорбление, будто мне только что поставили пломбу и я искал кого-то, кто заплатит за нее.
«Именно у стоматолога, – сказал мой отец. – Кто-то попадает тебе камнем в зубы, и, признаться, зубной кабинет – это, по-моему, первое место, куда пойдет нормальный человек».
Мистер Поуп воздел руки горе. «Секундочку, – сказал он, – давайте все немного остынем». Он позвал сына, и когда ответа не последовало, поднял телефонную трубку и велел Тэду прекратить трепаться и спуститься вниз как можно быстрее.
Мы услышали шаги на покрытой ковром лестнице, и в комнату с извиняющейся улыбкой влетел сам Тэд. Ему звонил пастор. Игру перенесли. «Здравствуйте, сэр. Вы, наверное…».
Он посмотрел в глаза моему отцу и твердо пожал ему руку, продержав ее в своей ровно столько, сколько требуют приличия. Его рукопожатие, четкое и ясное, как бы говорило: мы решим все проблемы в ближайшее время и Я с нетерпением жду, когда вы проголосуете за меня в ноябре.
Я думал, что без своей компании он будет выглядеть ущербным, как рука, валяющаяся на тротуаре, но Тэд был вполне способен действовать самостоятельно. Наблюдая за ним, я понял, что его популярность не случайна. В отличие от нормального человека, он обладал сверхъестественным даром делать людям приятно. Он не использовал подхалимаж или неуклюжее виляние, чтобы соответствовать требованиям людей. Наоборот, казалось, что он, подобно уитменовскому идеалу человека, имел в себе всего понемножку. Не задерживая внимания на его атлетических данных, можно было легко заметить его изысканные манеры, уверенность, игривый энтузиазм. Присутствие Тэда добавило уверенности и его родителям, так что, когда он занял место рядом с ними, они развели скрещенные ранее ноги и сели ровнее. При других обстоятельствах мой отец восхитился бы им, может, даже назвал бы его сынком, но дело касалось денег, и папа себя сдерживал. «Ну, хорошо, – сказал мистер Поуп. – Теперь, когда все действующие лица в сборе, я надеюсь, мы сможем прояснить картину. За исключением палок и камней, мне кажется, что все сводится к маленькому недоразумению между друзьями».
Я опустил глаза в ожидании того, как Тэд исправит отца: «Друзья? Вот с этим?» Я рассчитывал услышать смех и знаменитое хрюканье Тэда, но он молчал. И этим молчанием он завоевал меня окончательно. Маленькое недоразумение – именно так оно и было. Как же я раньше этого не понял?
Главной целью стало спасение моего друга, и поэтому я заявил, что сам подставился под стремительно летящий камень Тэда.
«На кой черт он бросался камнями? – сказал мой отец. – И во что он их бросал? «
Миссис Поуп насупилась, тем самым показывая, что такие выражения не приветствуются в этой комнате.
«Господи, парень, должно быть, полный идиот!»
Тэд клялся, что никуда не целился, и я поддержал его, сказав, что так делали все мы: «Как во Вьетнаме или еще где-то. Это был всего лишь огонь по своим».
Мой папа спросил меня, что я вообще могу знать про Вьетнам, на что мама Тэда скривилась и сказала, что мальчики многое об этом узнают из теленовостей.
– Вы не понимаете, о чем говорите, – произнес в ответ мой отец.
– Моя жена имела в виду… – начал было мистер Поуп.
– Да чушь все это.
Все трое Поупов обменялись многозначительными взглядами, словно проводя короткое телепатическое совещание. «Этот человек сумасшедший, – гласили дымовые сигналы, – доставляет слишком много неприятностей окружающим».
Я посмотрел на отца, мужчину в грязных шортах, который пил пиво из банки вместо того, чтобы налить себе в бокал, и подумал: тебе здесь не место. Точнее сказать, я решил, что из-за него и мне там не было места. Пустые высказывания на греческом, лекции по приготовлению собственного бетона, склока по поводу оплаты дурацкого счета у стоматолога – мало-помалу это вливалось в мою кровь, лишая меня природной способности ублажать остальных. Сколько я его помню, он всегда убеждал нас, что мнение окружающих не имеет значения: их суждения – бред, пустая трата времени, чушь. Но оно имело значение, особенно когда окружающими были эти люди.
«Ну что ж, – сказал мистер Поуп, – я вижу, это нас ни к чему не приведет».
Мой отец засмеялся: «Ага, вы абсолютно правы». Это звучало как прощальная реплика, но, вместо того чтобы встать и направиться к выходу, папа откинулся на спинку дивана и водрузил банку с пивом себе на живот: «Никто отсюда никуда не идет».
В тот момент я был более чем уверен, что мы с Тэдом представили себе один и тот же мрачный сценарий развития событий. Жизнь идет своим чередом, а мой грязный и бородатый отец продолжает сидеть на диване в «комнате для развлечений». Пришло бы Рождество, друзья Поупов приехали бы к ним в гости, а хозяева бы с горечью предлагали им занять свободные стулья. «Не обращайте на него внимания, – говорили бы Поупы. – Рано или поздно он пойдет домой».
В итоге семья Поупов согласилась оплатить половину счета за корневой канал. Но не из-за того, что они посчитали это справедливым, а потому, что хотели от нас избавиться. Иногда дружба возникает на основе общих интересов: вам обоим нравится дзюдо, походы или какой-то способ приготовления сосисок. Иногда формируется в союзе против общего врага. Покинув дом Тэда, я решил, что наша с ним дружба будет, наверное, относиться к последнему типу. Мы бы начали ворчать по поводу мо его отца, а потом понемногу перешли бы к сотням других вещей и людей, которые действуют нам на нервы. Я представлял себе, как он говорит: «Ты ненавидишь оливки – я тоже их терпеть не могу!»
Но оказалось, единственным, кого мы оба ненавидели, был я сам. Вернее, я себя ненавидел. И это не могло вызвать даже малейшего стремления к общению. На следующий день после встречи я подошел к Тэду в столовой, где он сидел на своем обычном месте в окружении своих обычных друзей. «Слушай, – сказал я, – прости за эту фигню с моим отцом». Я подготовил целую речь, содержащую пародии, но к тому времени, как я закончил свое вступление, Тэд повернулся и продолжил разговор с Дугом Миддлтоном. Наши лживые показания, поведение моего отца, даже бро сок камня не имели значения: я был настолько ниже его по положению, что это даже не обсуждалось.
Тьфу.

Тусовки в И. Си. Бруксе еще были сильны в средних классах, но в десятом классе все изменилось. Десегрегация перевела многих в частные школы, а оставшиеся, выглядели глупыми и допотопными, словно члены изгнанной королевской семьи, бежавшие из страны, гражданам которой они стали безразличны.
В восьмом классе на Тэда налетела компания новых чернокожих пацанов. Они стащили с него обувь и бросили ее в унитаз. Я знал, что должен испытывать
по этому поводу радость, но все же часть меня чувствовала себя оскорбленной. Он был отвергнутым принцем, но я верил в монархию. Когда его имя назвали во время выпускного, именно я хлопал дольше всех, переплюнув даже родителей Тэда, которые вежливо перестали хлопать, как только он сошел со сцены.
В последующие годы я много думал о Тэде, гадая, в какой университет он поступил и стал ли членом братства. Прошла эра центровых в студгородке, но шумные дома со столами для пула и фальшивыми мамами продолжали быть опорными точками воссоединения в прошлом популярных людей, на которых теперь смотрели как на серийных насильников и отпетых пьянчуг. Я убеждаю себя, что, пока его братья плыли по течению сложной и несладкой взрослой жизни, Тэд по ошибке попал в класс, который изменил его жизнь. Он – выдающийся поэт Лихтенштейна, хирург, лечащий любовью рак, учитель девятых классов, настаивающий на том, что мира хватит на всех. Переезжая в другой город, я каждый раз надеюсь, что Тэд окажется моим соседом. Мы встретимся в коридоре, и он протянет мне руку со словами: «Простите, но разве я – разве мы – не знакомы?» Это не обязательно случится сегодня, но рано или поздно должно случиться. Я сохранил для него место в своей душе, но, если он так и не появится, мне придется простить отца.
Корневой канал, которому надлежало продержаться десять лет, держится уже тридцать, хотя этим не стоит гордиться. Постоянно тускнея и ослабевая, зуб приобрел коричневато-серый цвет, который в каталоге Конрана обозначен как «кабуки». Он держится, но еле-еле. В то время как доктор Повлитч занимал кирпичный домик возле окружного торгового центра, Мой нынешний стоматолог мсье Гиг имеет собственный офис рядом с Мадлен, в Париже. Во время моего последнего визита к нему он взял этот мертвый зуб кончиками пальцев и осторожно подвигал его туда-сюда. Я не люблю без причины испытывать его терпение, поэтому, когда он спросил, что произошло, я на миг задумался над самым простым и очевидным объяснением. Прошлое было слишком запутанным, чтобы перевести его на французский, так что вместо этого я представил себе светлое будущее и свел историю о корневом канале к простому недоразумению между друзьями.

Глава 6. Тетя Мони все меняет

У мамы была тетя, которая жила в предместье Кливленда. Она однажды навестила нас в Бингхемптоне, штат Нью-Йорк. Мне было всего шесть лет, но я помню, как ее автомобиль скользил по свежезаасфальтированной дороге. Это был серебристый «кадиллак». За рулем сидел мужчина в фуражке, похожей на полицейскую. Он церемонно открыл заднюю дверь, будто в карете, и мы увидели туфли маминой тетушки – ортопедические, но изысканные: мастерски выделанная кожа с маленькими каблучками. За туфлями показалась пола норковой шубки, затем набалдашник трости и наконец сама тетушка. У нее было много денег и не было детей, поэтому мы ее особенно любили.
– Ах, тетя Милдред, – воскликнула мама, и все мы в растерянности посмотрели на нее. Обычно в разговоре мама называла свою тетю Мони, и ее настоящее имя было для нас новинкой.
– Шерон! – воскликнула тетя Мони. Она посмотрела на нашего отца, а потом на нас.
– Это мой муж, Лу, – сказала мама, – а это наши дети.
– Как мило, твои дети.
Тетин шофер вручил папе несколько кульков с покупками, а когда мы пошли в дом, вернулся в машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25