Не опасаясь встретиться взором, он разглядывал ее крутой лоб, прикрытый с одной стороны прядью иссиня-черных волос, полуприкрытые глаза, обрамленные короткими стрелками бровей, чуть вздернутый носик с крохотной горбинкой и тонкими ноздрями. Она еще раньше нравилась Шарлю. Сейчас беспомощность вызывала в нем особое чувство, потребность заботы, покровительства и защиты.
IV
На шоссейной дороге остановились. Решили отдохнуть у развалин бывшей бензоколонки. Остатки стен заросли травой. Мари сказала – дальше пойдет сама, больше ни за что не ляжет на эти носилки. Стыдно появляться в таком виде в деревне. Девушка чувствовала себя лучше. Только не возвращался слух. Мари продолжала жить в мире, лишенном звуков.
Солдаты убеждали ее, пытались объяснить знаками и под конец уступили. Мари не нуждалась больше в их помощи. Почти не нуждалась. Они проводят ее до деревни. Но Морен предпочел бы нести девушку дальше. Ему стало жаль своего чувства. Зачем ей нужно его покровительство… Эх, если бы не война!.. Впрочем, какие глупости иногда лезут в голову!
Солдаты разобрали носилки, скатали шинели и сели отдыхать на растрескавшемся, выщербленном цементном полу. Солнце, начинавшее клониться к западу, бросало лучи поверх стен, и у подножия появился клочок тени. Морен предложил девушке свой ранец. Она села рядом, а Фрашон все поглядывал на дорогу – не появится ли кто с огоньком, чтобы прикурить.
Владелец бензоколонки построил ее так, чтобы ее видно было со всех сторон, – на высотке. Отсюда километров на пять, до следующего холма, дорогу видно как на ладони. Она лениво извивалась вдоль зеленого луга, пересекала ручей, ползла дальше к роще и там исчезала за гребнем холма. Дорога была безлюдна. Только за мостом по направлению к ним мчалось несколько мотоциклистов. Фрашон сидел, раскинув циркулем ноги. Носки его ботинок выступали из тени. Он набил трубку, убрал резиновый кисет и, опираясь на плечо Шарля, поднялся с земли. Посасывая холодную трубку, Фрашон вразвалку вышел на дорогу. У мотоциклистов должны быть спички. Не глядя в их сторону – так будет солиднее, – Фрашон поднял руку. Мотоциклисты были совсем близко, когда он посмотрел на них. В тот же момент, когда Фрашон обнаружил ошибку и увидел, что это немцы, он шарахнулся в сторону и очутился рядом с Шарлем.
– Боши!
Фрашон схватил винтовку, щелкнул затвором и ударил в первого мотоциклиста. Дядюшка Жан не успел сделать второго выстрела, как Шарль стоял уже рядом и целился в бошей. Их позиция оказалась неожиданно выгодно. Стрелять было удобно. Они опирались на обломки стены, как на бруствер, а трава, выросшая на развалинах, и солнце, бившее в глаза мотоциклистам, достаточно маскировали от взоров противника.
Первый мотоциклист свалился, не успев выключить мотор. Мотоцикл проскочил еще несколько метров, упал и закружился на дороге, как заводной жук. Свалился еще один. Остальные неистово начали тормозить, сбросив ноги с педалей и прижимая подошвы к асфальту. Не сейчас, а позже, когда, вспоминая, Шарль снова переживал схватку, мотоциклисты показались ему похожими на черных ершей. Невидимая леска тащила их к смерти, а они упирались, топорщились, растопырив плавники-ноги. Сравнение пришло потом, а в эти секунды он просто стрелял, не успев даже испытать страха, – так неожиданно все получилось.
С фотографической ясностью Шарль запечатлел только одну деталь: немецкие мотоциклисты, затянутые ремнями, как мумии, в кожаных шлемах и темных масках-очках, слитые с такими же черными рогатыми машинами, ехали, засучив рукава. Мотоциклисты невольно сгрудились в кучу. Один приложил козырьком руку, вглядываясь вперед, другой дал очередь из пулемета. Пули застучали по камням. Фрашон и Морен не переставали стрелять.
Немцы, не принимая боя. отскочили за мост. Они успели захватить двух убитых и, пригнувшись, молниеносно умчались назад, – черные, обтекаемые марсиане.
Схватка продолжалась не больше минуты. Она прекратилась так же внезапно. Мари продолжала сидеть на ранце Фрашона, когда все началось и закончилось. До нее доносились только отдельные щелчки выстрелов, поэтому бой не показался ей страшным. Немцев она увидела, когда встала. Они стремительно удалялись, пригнув, как наездники, спины.
За мостом немцы остановились, – они, совещаясь, указывали руками на холм, откуда их обстреляли, наводили бинокли, дали еще очередь из пулеметов. Фрашон и Морен ответили. Немцы вскочили на мотоциклы и исчезли за холмом в направлении бельгийской границы.
Только теперь Морен ощутил подобие страха. Появилась отвратительная дрожь, которую невозможно было сдержать. От этого становится стыдно перед самим собой. Неужели Мари заметила?.. Он улыбнулся ей, и улыбка получилась кривая.
А Фрашону мучительно хотелось курить. Больше, чем прежде. Снова похлопал себя по карманам. Где же он обронил спички? И прикурить негде. Спросил Морена:
– Откуда они взялись?
– Черт их знает! Далеко пролезли. Но их можно было остановить раньше.
– Да, получилось здорово!
– Я пойду, – сказала Мари.
– Подожди, мы проводим, – Шарль жестом повторил слова: ткнул себя в грудь, указал на Фрашона, на девушку и махнул рукой в направлении деревни.
– Сначала пойдем посмотрим. – Фрашону хотелось взглянуть на свою работу. Жаль, что немцы увезли убитых, но и на мотоциклы тоже интересно взглянуть.
В противоположной стороне, от Валансьена, показалась легковая машина. Фрашон вышел на дорогу, на этот раз с винтовкой, и поднял руку. Водитель резко затормозил. Машина прошла юзом, вычерчивая колесами бурые полосы на асфальте. Из кабины высунулся офицер с полковничьими погонами. Рядом с ним сидел штатский с каштановой бородой и выпуклыми глазами. Фрашону хотелось спросить прикурить, но он не осмелился. Такое большое начальство он не ожидал встретить. Дядюшка Жан стоял, раздумывая, как выпутаться из затруднительного положения. Дернула же его нелегкая останавливать такую машину, – сразу видно, штабная.
– Что случилось? Что тебе надо? – Полковник строго посмотрел на солдата, переминавшегося с ноги на ногу.
Он перевел глаза и увидел Шарля. Крестьянская девушка стояла рядом, держала солдатский ранец. Раздражение полковника, накапливавшееся с самого утра, прорвалось. Бездельники! Шатаются с бабами по дорогам! С такими много не навоюешь. Из-за них все и происходит. В этих отбившихся солдатах, наверно, дезертирах, полковник увидел причину своих неудач. С утра он не может найти штаб армии, чтобы в конце концов получить обстановку для ставки. Со вчерашнего дня связь с армией Корапа потеряна.
– Кто вы такие? – визгливо обрушился полковник на Фрашона. – Что вы болтаетесь, да еще с девками? Воевать надо! Безобразие! Отправлю в трибунал!
– Мы, господин полковник…
– Молчать! Возвращайтесь в часть. Где ваша часть? Сбежали? Зачем остановил машину?
– Хотел прикурить… – Фрашон вынул изо рта трубку и держал ее в громадной руке.
– Болван!
Полковник сердито захлопнул дверцу, ткнул в спину водителя. Машина тронулась. Возле немецкого мотоцикла она снова остановилась. Полковник подозвал солдат.
– Что это?
– Мотоциклы, господин полковник.
– Знаю, что мотоциклы! Вот олухи! – Полковник в ярости терял самообладание. «Эта красноносая тупица одним своим видом может довести до бешенства». – Откуда они? Кто бросил?
– Мы подбили.
– Что ты мелешь? Кто мы?
– Я и Морен – вот он.
В разговор вмешался Шарль. Надо выручать приятеля. Фрашон совсем растерялся при виде начальства.
– Сюда прорвались немецкие мотоциклисты, господин полковник, – вероятно, десант. Мы обстреляли их, они отошли вон за ту высоту.
– Так чего ж вы молчали, черт побери? Когда это было?
– Минут десять, не больше.
Полковник вышел из машины. Раскрыл планшет с картой, определил точку. Не может быть! Немцы не захватили еще Брюссель. Откуда здесь немцы?
– Вы что-то путаете!
– Никак нет, господин полковник, мотоциклы немецкие. Мы сами стреляли.
Полковник мог бы сомневаться, но доказательство налицо. На дороге валяются два немецких мотоцикла. Из пробитого бака еще сочился бензин. Не останови бы их этот солдат, как раз напоролись бы на немецкий отряд самокатчиков. Бррр!.. Полковник стал добрее смотреть на солдат. Он вдруг заторопился:
– Направляйтесь сейчас же в часть и доложите обо всем командиру. Это очень важно.
Пока полковник осматривал подбитые мотоциклы и говорил с Шарлем, Фрашон улучил минуту и попросил у шофера огня. Широкая камуфлированная машина развернулась на шоссе и повернула назад. Фрашон посмотрел ей вслед. Он затянулся полной грудью, испытывая настоящее блаженство. В кармане его лежала коробка спичек, подаренная шофером. Много ли нужно для солдатского счастья!
Фрашон взял ранец из рук Мари, – она все стояла у развалин, поросших травой.
– Пошли!
И все трое зашагали к деревне.
Солдаты только к вечеру добрались до того места, где рассчитывали найти свою роту. До деревни, которую назвал им сержант Пинэ, оказалось не три, а добрых восемь, если не десять, километров. Никаких войск здесь не было.
Неведомыми путями весть о прорыве немцев распространилась повсюду. Жители торопливо грузили скарб и покидали деревню. С трудом добились от проходившего старика, что какие-то солдаты действительно останавливались сегодня днем. Начали рыть перед деревней окопы, но вскоре бросили и ушли вон туда – старик указал на запад.
Наступили сумерки. Фрашон и Морен решили заночевать в опустевшей деревне. Ночью все равно никого не найдешь.
Рано утром проснулись от тяжелого гула. По шоссе в ту сторону, куда вчера отошел полк, катились немецкие танки. Схватив винтовки и ранцы, солдаты выскочили во двор и огородами пробрались за деревню.
– Выходит, теперь мы сами себе командиры, – сказал Фрашон. – Давай подаваться на север. Говорят, там стоит английская армия.
Полем вышли к проселку и обочиной дороги, обсаженной молодыми деревьями, пошли на север. Было еще очень рано, но по дороге уже катились охваченные паникой толпы беженцев. Распространялись самые невероятные слухи, говорили, будто немцы заняли уже Седан. Но толком никто ничего не знал.
V
Падение Седана, взятого с ходу германскими войсками, произвело впечатление грома, разразившегося среди ясного неба. Под сводами Венсеннского замка, в штабе генерала Гамелена, царила растерянность. С первых же дней управление войсками оказалось нарушенным. Терялись полки, штабы, целые армии. Германские части продвигались к Лаону, направляя свое острие в сторону Парижа. Париж мог чувствовать себя в безопасности еще одну, может быть, две ночи.
За минувшие сто лет жители французской столицы пять раз видели с колокольни собора Парижской богоматери, как вырывается пламя из жерл германских пушек. Пять раз за одно столетие слышали парижане грохот надвигающейся канонады. Повторится ли в шестой раз упрямая история минувших десятилетий или произойдет великое чудо?
За восемь месяцев «странной войны» город не подвергался никаким испытаниям. Ни одна бомба за это время не упала на кровли домов. Ни одна воронка не безобразила бульваров и скверов. Теперь, в ожидании неминуемых ужасов, Париж был в панике. Толпы осаждали вокзалы, уходили пешком через заставы, рвались из Парижа, словно из зачумленного города. Владельцы машин первыми покидали особняки. Бросали все, мечтая о литре бензина. Люди переставали верить даже в чудо, но чудо вдруг свершилось.
В субботу, ровно через неделю после того, как началось германское наступление, немецкие танковые колонны, двигавшиеся к Парижу со скоростью в тридцать пять – сорок миль в сутки, неожиданно повернули на запад, потом на север, в сторону побережья, к Ла-Маншу. Это было страшнее вторжения, в столицу. Немецкие генералы охотились за живой силой, добивали разрозненные армии. Они охотились за близкими тех женщин, что рвались сейчас к билетным кассам на парижских вокзалах. Смерть петляла вокруг их мужей, но кто это знал? А Гитлер не торопился вступать в обреченный Париж. Днем раньше, днем позже, – какая разница!
Новость искрой, поднятой ветром, разнеслась по всему городу: враг повернул, завтра немцы не будут в Париже. Это показалось спасением. Можно хоть собраться по-человечески. Можно уехать не в такой спешке и тесноте. Говорят, обещали пустить дополнительные автобусы. А может быть…
В душах объятых страхом людей теплилась надежда на новое чудо. Ведь повернули же немцы на запад! Возможно, выдохлись. Может быть, у них, как и у беженцев, не хватает бензина. Даже приговоренные к смерти не теряют надежды до последней минуты…
Город жил надеждами, сомнениями, слухами. В правительственных учреждениях отменили эвакуацию. Кто-то видел, как на Сан-Доминик в военном министерстве с грузовиков сваливали обратно какие-то ящики. Значит, угроза отпала. Дай бог!..
Настоятель собора Парижской богоматери в белом одеянии служил благодарственную мессу, молился о спасении города, о победе.
В храме пели псалмы. Это было вечером, когда в сумерках химеры Нотр-Дам погрузились во мрак и только каменные кружева колоколен, резные шпили собора выступали на угасшем небе. С ушедшими в сумрак химерами, казалось, отошла и опасность.
К набережной Сены Жюль Бенуа возвращался пешком. Надо экономить бензин. Сейчас он на вес золота, а такси не достать ни за какие деньги. По ступеням Нотр-Дам спускалась женщина в скромной черной одежде. Жюль по привычке с нагловатой развязностью заглянул ей в лицо. Женщина ответила взглядом, полным умиротворенной скорби. В заплаканных глазах скользнула надежда. Видимо, приняла его за офицера – журналисты обрядились в военную форму. Жюль отвернулся. Сейчас он тоже хотел бы во что-то верить, надеяться, но попробуй поверь, – черт знает что происходит.
Жюль зашагал дальше по серым улицам. Синие, замаскированные фонари еще не горели. Бенуа чувствовал себя растерянным и злым. Мысли перескакивали с одного на другое. «Гамелен провалился, это ясно. Премьер вызвал Вейгана из Сирии. Этот пожестче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109