https://wodolei.ru/catalog/leyki_shlangi_dushi/shlang/
Большая, не получившая контрамарок на премьеру, укоряла декоратора и вторые персонажи в чрезвычайно долгих антрактах; меньшая часть, уступившая свои контрамарки родственникам жен, наоборот, пьесу выдвигала, сравнивая ее даже с «Крейцеровой сонатой» по звучности стихов…
И только один экстерн, прочитав к экзамену «Капитанскую дочку» и сделавшийся внезапно поклонником Пушкина, – скопил от продажи старых учебников семнадцать рублей, поехал на могилу великого поэта и выразил свое мнение по поводу пьесы. Взял бумажку, прикрепил ее ржавым гвоздем к ограде и вывел большими кривыми буквами:
«Здесь плевать воспрещается».
1915
Из сборника «Тихие неприятности»
1915
Путь к здоровью
I
Она с любопытством и с некоторым сожалением посмотрела на меня.
– Вы какой-то городской. Затхлый. В вас нет природы… Понимаете?
Я не был заинтересован в отсутствии ни самой Ариадны Сергеевны, ни природы, поэтому сказал, что хочу есть и чтобы меня отвели домой.
– А сами-то вы дорогу не знаете? – И она иронически усмехнулась. – Два шага – четыре версты от вашей дачи… Тем более лесом.
– Я не привык так шагать, – нехотя сказал я, – и тем более вашим этим… лесом…
– Ну, я вами займусь, – погрозила она пальцем, – я заставлю вас отдохнуть… Вы такой городской, затхлый…
– Слышал.
– Я заставлю вас кататься верхом, много ходить, ездить, играть… Я хочу, чтобы вы были здоровы…
– Я тоже, – загадочно ответил я, – проводите?
– Ну, провожу, провожу… Тюря…
Дорогой она много говорила о том, как приятно носиться по полю верхом на горячей лошади, как хорошо одному по целым дням бродить по лесу, не обращая внимания ни на жару, ни на дождь, или играть в футбол и, утомившись, думать о том, что волнует сердце. Она с такой непосредственностью описывала каждую деталь этих удовольствий, что у меня опускались руки.
– Ну-с, неврастеник… Итак, все это принято?
– Принято, – бледнея, отвечал я, – оздоравливайте.
Она протянула мне руку и улыбнулась обещающей улыбкой, от которой по телу пробежали мурашки.
У Ариадны Сергеевны были красивые голубые глаза и розоватая кожа на лице. Кроме того, она была женщина; если бы не эти благоприятные для нее обстоятельства, вряд ли что-нибудь помешало бы моему искреннему намерению: остановиться, извиниться за эту небольшую остановку, отойти в сторону, отломить хорошую палку и, ударив Ариадну Сергеевну, уйти, не подав ей руки. Многие это не любят, и она наверное бы больше не искала со мной встречи, а я был бы совершенно спокоен за свой летний отдых.
Но она была – женщина, и я, несмотря на свою нечуткость, сразу учел это и только сказал:
– Спасибо… Жду…
II
Прекрасное летнее утро. Как манит соседний лес, еще не загаженный дачниками и мальчишками!.. Красиво облако, тающее в чистом, ослепительном небе, когда никто не тычет в него пальцем и не лезет к вам, чтобы вы оценили это облако по достоинству… Вдвойне прекрасно летнее утро еще потому, что я встаю не раньше двенадцати и никогда не вижу его, а только красиво грущу о нем… На этот раз мне суждено было соприкоснуться с летним утром около пяти часов, максимально через два часа после того, как я потушил лампу и перестал читать.
– Вас там барышня дожидаются, – с приветливой улыбкой сказала какая-то домашняя старуха, которая обычно отсыпалась во время какого-нибудь другого сезона, а летом была всегда на ногах, – соседская.
В душе я назвал барышню не соседской, а много хуже и спросил, что ей надо.
– С лошадьми приехала, – шепотом передала старуха.
Я сдержан на язык и никому не мог сказать, что я лошадиный барышник. Вряд ли по моему внешнему облику меня можно было принять и за ветеринара. Поэтому я с большой неприязнью встретил этот визит.
– Может, это не барышня, – зевая, спросил я, – так, может, постоялый двор кто ищет?
– Барышня, – убежденно сказала старуха, – такая из себя глазами голубая…
В эту минуту мои симпатии искренне принадлежали даже самым порочным людям, но с черными глазами, тем не менее я встал, оделся и, не умываясь, сошел вниз.
– Ах, это вы? – И Ариадна Сергеевна приподнялась со стула.
– Должно быть, я, – холодно пожал я ее протянутую руку, – хотя мне редко приходилось видеть себя в пять утра…
– Ах, голубчик, какой вы, право…
– Городской, затхлый? – злобно спросил я. – Чем, так сказать, обязан?..
– А я лошадей привела, – весело сказала она, – и для вас одну…
– Чего же я с ней делать буду?
Около года тому назад мне пришлось выиграть на лотерее корову, и я хорошо еще помню, какого позора мне стоил выигрыш, когда я приставал ко всем с просьбой принять ее от меня на память. С лошадью, которую всегда можно привязать к забору, особенно летом и на даче, я справился бы гораздо быстрее, но саму Ариадну Сергеевну нельзя было ни привязать к забору, ни подарить на память; предстояла ответственная и тяжелая для человека, который спал всего два часа, задача – быть любезным…
– Как что делать? Кататься поедем…
– Не хочется кататься, – робко сказал я.
– Опять городские привычки? Нечего, нечего… Это свежит людей, это приучает их, так сказать, к здоровью…
Я вспомнил одного знакомого офицера, который упал с лошади и разбил голову. Я очень хотел, чтобы он был сейчас здесь и завел бы оживленный спор с Ариадной Сергеевной о сущности здоровья и способах его приобретения.
– Я не умею…
– Да вы когда-нибудь ездили? Ну, где вы были в прошлом году?.. Неужели не ездили?
– Ездил. В Крым. К родным. Только не верхом…
– Господи, да как это просто… Сесть верхом на лошадь к поехать…
«Просто, – с отвращением подумал я, – и человека зарезать просто…»
– Ну, идем… Увалень…
III
Когда я посмотрел на лошадь, я сразу понял, что мы оба вовлечены в невыгодную сделку. Я не понимал, во имя чего я должен сесть верхом на беззащитное, покорное своей судьбе животное; лошадь, со своей стороны, тоже, вероятно, смотрела на это как на неблаговидный поступок, рекомендующий меня с худой стороны.
– Ну, что же вы… садитесь!..
– Лошадь не кресло, – хмуро бросил я в сторону, – сразу не сядешь… Потом, как же я сяду… Высоко…
– Ах, господи… Вот человек-то… Да вы станьте вот на тумбочку, потом приподымите ногу, и все…
– Да как же я стану, – с огорчением вырвалось у меня, – тумбочка здесь, а лошадь за три сажени…
– Подведите.
Я в нерешительности остановился.
– А куда поедем? – пытаясь немного оттянуть время, спросил я. – А?
– Доедем на первый раз до станции… Верст восемь…
«На первый раз, – мысленно вздохнул я, – к концу лета на другой материк, очевидно, ездить заставит…»
– Когда сядете, берите узду крепко в руки, а ногами обхватите покрепче лошадь. Поняли?
Я с большим удовольствием прогнал бы от себя это животное, чем обнимать его, хотя и таким рискованным способом, но все-таки мне удалось взгромоздиться на лошадь и исполнить все в точности.
– Держитесь?
– Держусь, – боязливо оглянулся я назад, – только зачем оно хвостом машет…
– Кто – оно?
– Да животное это…
– Едем, будет болтать глупости…
Я решительно не знал, что нужно сделать для того, чтобы лошадь поехала. Отсутствие рычагов, руля или каких-нибудь других приспособлений сразу сделало лошадь совершенно непонятным, загадочным для меня существом. Заставить ее двигаться путем личного убеждения я все равно не смог бы, поэтому я решил просто ударить ее кулаком в бок. Лошадь повернула голову немного вбок, посмотрела на меня неопределенным взглядом и взмахнула хвостом.
– Послушайте, – нетвердо произнес я, – она не едет.
У меня даже мелькнула мысль, что, может быть, здесь вопрос самолюбия, лошадь откажется везти меня, и эта мерзкая прогулка отложится до еще более неблагоприятного случая.
– Поводья натяните, – со смехом сказала Ариадна Сергеевна. – Ну!
Лошадь действительно пошла, решив, очевидно, что у нее еще останется много времени, чтобы сбросить меня в какую-нибудь канаву.
IV
В течение первых десяти минут Ариадна Сергеевна добросовестно исполняла свои педагогические обязанности.
– Не держитесь за гриву, – заботилась она, – и за седло не держитесь… Зачем вы сползаете набок?.. Да вы не бойтесь… Ай, что вы делаете… Разве можно кричать лошади в ухо… Трясет? Ничего… На пятый раз и не заметите, привыкнете…
Я уже перестал рассчитывать на благополучный исход прогулки. Тем более, если бы мне и предложили сесть отдохнуть, вряд ли я смог бы сделать это с удовольствием для себя: седло в этом отношении сыграло весьма неблаговидную роль…
Лошадь, – и я ее вполне понимаю, – делала все, чтобы отравить мне спокойное состояние. Она с удовольствием перепрыгивала каждую канавку, математически высчитывая, на какую сторону я должен при этом отлететь. Иногда она резко останавливалась, предоставляя мне широкую возможность перелететь через голову.
– Вот приучитесь, – ободряла Ариадна Сергеевна, – мы кавалькаду устроим…
– Устроим сейчас, – охотно предложил я, – вы поедете, а я слезу и пойду пешком… Хорошо?..
– Это не кавалькада, – засмеялась она.
– А что же по-вашему – кавалькада… чтобы меня еще к лошадиному хвосту привязали и по полю волокли… Да?
Около станции мы остановились и стали дожидаться поезда… Я с завистью подумал о людях, которые благоразумно избрали другой способ передвижения; лошадь, очевидно, была другого мнения, потому что с первым же появлением паровозного дымка она тревожно насторожила уши и стала проявлять признаки явного беспокойства.
– Она чего-то хочет… Лошадь эта, – тревожно сказал я, – ей-богу, не знаю.
– Смотрите, чтобы не сбросила, – спокойно ответила Ариадна Сергеевна, – поезда боится… Я знала одну лошадь, которая даже от велосипедных звонков…
Может быть, у той лошади была своя интересная для любителей история, но мне, к сожалению, не пришлось дослушать ее, потому что другая лошадь, с которой сейчас было связано мое существование, куда-то резко попятилась, зафыркала, снова забила хвостом и, с отчетливым стремлением остаться в одиночестве, бросилась в сторону. Очевидно, наши дороги не сошлись: она бежала обратно, а я, не успев даже выразить своего совершенно справедливого негодования, ощутил под собой какую-то липкую грязь и бутылочные осколки…
Первое, что донеслось до меня, это был бешеный истерический смех Ариадны Сергеевны.
– Упал… А… а… упал… Вот упал… Свалился… Ох-ха… хо… Упал…
Я не стал отвечать, пользуясь очевидностью факта, тем более что его могли засвидетельствовать и ранние пассажиры со станции, которым все случившееся казалось необычайно веселым.
V
При первой же встрече со мной Ариадна Сергеевна протянула руки, посмотрела в глаза и вдруг затряслась от бурного, ничем не сдерживаемого смеха.
– Не могу… Не могу… Упал… Как упал!..
Она произнесла это последнее с такой гордостью для меня, что я даже покраснел…
– Не сердитесь, голубчик, – перестав смеяться, сказала она, – это всегда так бывает… Ну, если не хотите кататься, будем так на воздухе… Есть, наконец, спорт, ходьба…
– Спорт, ходьба? – с горечью спросил я. – Для здоровья? Да?
– Ну да… Чего же вы такой?..
– Такой? А вот почему… Вы хотите, чтобы я играл в футбол?.. То есть, иными словами, чтобы меня повели на какую-то площадку, уронили на землю и стали бить грязным мячом по голове? Да? Вы хотите, чтобы я ходил пешком мимо каких-нибудь огородов и дрался с собаками или мок под дождем за десять верст от своей дачи?.. Да? Так я вас понял?…
– Да, но здоровье, – пробормотала она, – вы такой…
– Городской, затхлый?.. А то, что я себе руку вывихнул, – это не затхлый?.. Нет, вы говорите!..
– Ну, как знаете, – обиженно сказала Ариадна Сергеевна, – для вас же…
Больше мы с ней не встречались, и я совершенно оставил всякие заботы о здоровье. Может быть, поэтому, когда я приехал в город, врачи сказали, что я прибавил на одиннадцать фунтов и что мне можно снова садиться за работу…
1915
Шаблонный мужчина
Когда все столпились в передней и стали искать калоши, я воспользовался случаем и, наскоро попрощавшись с кем-то из незнакомых гостей, вышел на лестницу.
– Арсений Петрович… Вы куда? Нет, нет… Так нельзя. Я оглянулся и почувствовал, что рабочая ночь пропала.
– Нет уж, вы кого-нибудь проводите, – мило улыбнулась хозяйка, – хотите Нюрочку?..
– Пожалуйста, – кисло сказал я, – дайте Нюрочку.
– Анну Петровну, – поправил чей-то мужской голос сбоку, – разрешите представить: моя жена Анна Петровна… Я, видите ли, остаюсь в банчок смазаться, а уж если вы будете так добры…
Анна Петровна окинула меня быстрым взглядом, всунула в капор голову и лизнула хозяйку в губы.
– Едемте… Как вас… Арсеньев?
– Арсений Петрович, – сдержанно ответил я, – Саламин.
– Это что такое Саламин?
– Фамилия моя, – сухо ответил я, – Арсений Петрович.
– Ах да, да… Мне о вас говорила Катя. Это у вас жена в тифе лежит? Как жалко…
– Нет. Благодарю вас. Я не женат.
– Вы настройщик? Да? Мне Катя тоже говорила.
– Врет ваша Катя, – холодно возразил я, – я журналист.
– Ах, вот как… Это интересно… Стихи пишете?..
На улице не было ни одного извозчика, и мы пошли пешком. Анна Петровна шла, опираясь на мою руку.
– Удивительные эти мужчины, – говорила она, смеясь, – вот сейчас видели эту толстую даму в бархатном? Нет? Ну, вот которая мне о своей квартире рассказывала… Она сейчас хотела, чтобы ее кто-нибудь проводил, – так ведь никто не согласился… А нам, у которых рожица смазливая, стоит только захотеть, и все побегут… Вот вы, например, пошли бы ее провожать?..
– А где она живет, эта ваша дама?
– Да вот тут за углом…
– Пошел бы, – сурово ответил я, – тут недалеко… Мне еще работать надо…
– Ну да, пошли бы, – снова засмеялась Анна Петровна, – это вы просто, чтобы меня заинтриговать, говорите… Старый приемчик, милый мой… Я опытная… А меня так с удовольствием… И в другую сторону от дома пошли… Верно?
– В другую, – с тихим сожалением сказал я, – верст шесть от меня будет…
– Ну, вот видите… Для меня так и шесть верст пустяки, а для старухи полверсты жалко… Эх вы, рыцари… Именно самцы, и ничего больше… Я вас всех как насквозь вижу… Дай-ка, мол, провожу, может, что-нибудь и выйдет…
Я лично смутно догадывался, что ничего хорошего из провожания на другой конец города выйти не может, кроме того, что мне придется похоронить сегодняшнюю работу и завтра подниматься в восемь утра, однако не высказал вслух этих соображений, а только обиженно возразил:
1 2 3 4 5 6 7
И только один экстерн, прочитав к экзамену «Капитанскую дочку» и сделавшийся внезапно поклонником Пушкина, – скопил от продажи старых учебников семнадцать рублей, поехал на могилу великого поэта и выразил свое мнение по поводу пьесы. Взял бумажку, прикрепил ее ржавым гвоздем к ограде и вывел большими кривыми буквами:
«Здесь плевать воспрещается».
1915
Из сборника «Тихие неприятности»
1915
Путь к здоровью
I
Она с любопытством и с некоторым сожалением посмотрела на меня.
– Вы какой-то городской. Затхлый. В вас нет природы… Понимаете?
Я не был заинтересован в отсутствии ни самой Ариадны Сергеевны, ни природы, поэтому сказал, что хочу есть и чтобы меня отвели домой.
– А сами-то вы дорогу не знаете? – И она иронически усмехнулась. – Два шага – четыре версты от вашей дачи… Тем более лесом.
– Я не привык так шагать, – нехотя сказал я, – и тем более вашим этим… лесом…
– Ну, я вами займусь, – погрозила она пальцем, – я заставлю вас отдохнуть… Вы такой городской, затхлый…
– Слышал.
– Я заставлю вас кататься верхом, много ходить, ездить, играть… Я хочу, чтобы вы были здоровы…
– Я тоже, – загадочно ответил я, – проводите?
– Ну, провожу, провожу… Тюря…
Дорогой она много говорила о том, как приятно носиться по полю верхом на горячей лошади, как хорошо одному по целым дням бродить по лесу, не обращая внимания ни на жару, ни на дождь, или играть в футбол и, утомившись, думать о том, что волнует сердце. Она с такой непосредственностью описывала каждую деталь этих удовольствий, что у меня опускались руки.
– Ну-с, неврастеник… Итак, все это принято?
– Принято, – бледнея, отвечал я, – оздоравливайте.
Она протянула мне руку и улыбнулась обещающей улыбкой, от которой по телу пробежали мурашки.
У Ариадны Сергеевны были красивые голубые глаза и розоватая кожа на лице. Кроме того, она была женщина; если бы не эти благоприятные для нее обстоятельства, вряд ли что-нибудь помешало бы моему искреннему намерению: остановиться, извиниться за эту небольшую остановку, отойти в сторону, отломить хорошую палку и, ударив Ариадну Сергеевну, уйти, не подав ей руки. Многие это не любят, и она наверное бы больше не искала со мной встречи, а я был бы совершенно спокоен за свой летний отдых.
Но она была – женщина, и я, несмотря на свою нечуткость, сразу учел это и только сказал:
– Спасибо… Жду…
II
Прекрасное летнее утро. Как манит соседний лес, еще не загаженный дачниками и мальчишками!.. Красиво облако, тающее в чистом, ослепительном небе, когда никто не тычет в него пальцем и не лезет к вам, чтобы вы оценили это облако по достоинству… Вдвойне прекрасно летнее утро еще потому, что я встаю не раньше двенадцати и никогда не вижу его, а только красиво грущу о нем… На этот раз мне суждено было соприкоснуться с летним утром около пяти часов, максимально через два часа после того, как я потушил лампу и перестал читать.
– Вас там барышня дожидаются, – с приветливой улыбкой сказала какая-то домашняя старуха, которая обычно отсыпалась во время какого-нибудь другого сезона, а летом была всегда на ногах, – соседская.
В душе я назвал барышню не соседской, а много хуже и спросил, что ей надо.
– С лошадьми приехала, – шепотом передала старуха.
Я сдержан на язык и никому не мог сказать, что я лошадиный барышник. Вряд ли по моему внешнему облику меня можно было принять и за ветеринара. Поэтому я с большой неприязнью встретил этот визит.
– Может, это не барышня, – зевая, спросил я, – так, может, постоялый двор кто ищет?
– Барышня, – убежденно сказала старуха, – такая из себя глазами голубая…
В эту минуту мои симпатии искренне принадлежали даже самым порочным людям, но с черными глазами, тем не менее я встал, оделся и, не умываясь, сошел вниз.
– Ах, это вы? – И Ариадна Сергеевна приподнялась со стула.
– Должно быть, я, – холодно пожал я ее протянутую руку, – хотя мне редко приходилось видеть себя в пять утра…
– Ах, голубчик, какой вы, право…
– Городской, затхлый? – злобно спросил я. – Чем, так сказать, обязан?..
– А я лошадей привела, – весело сказала она, – и для вас одну…
– Чего же я с ней делать буду?
Около года тому назад мне пришлось выиграть на лотерее корову, и я хорошо еще помню, какого позора мне стоил выигрыш, когда я приставал ко всем с просьбой принять ее от меня на память. С лошадью, которую всегда можно привязать к забору, особенно летом и на даче, я справился бы гораздо быстрее, но саму Ариадну Сергеевну нельзя было ни привязать к забору, ни подарить на память; предстояла ответственная и тяжелая для человека, который спал всего два часа, задача – быть любезным…
– Как что делать? Кататься поедем…
– Не хочется кататься, – робко сказал я.
– Опять городские привычки? Нечего, нечего… Это свежит людей, это приучает их, так сказать, к здоровью…
Я вспомнил одного знакомого офицера, который упал с лошади и разбил голову. Я очень хотел, чтобы он был сейчас здесь и завел бы оживленный спор с Ариадной Сергеевной о сущности здоровья и способах его приобретения.
– Я не умею…
– Да вы когда-нибудь ездили? Ну, где вы были в прошлом году?.. Неужели не ездили?
– Ездил. В Крым. К родным. Только не верхом…
– Господи, да как это просто… Сесть верхом на лошадь к поехать…
«Просто, – с отвращением подумал я, – и человека зарезать просто…»
– Ну, идем… Увалень…
III
Когда я посмотрел на лошадь, я сразу понял, что мы оба вовлечены в невыгодную сделку. Я не понимал, во имя чего я должен сесть верхом на беззащитное, покорное своей судьбе животное; лошадь, со своей стороны, тоже, вероятно, смотрела на это как на неблаговидный поступок, рекомендующий меня с худой стороны.
– Ну, что же вы… садитесь!..
– Лошадь не кресло, – хмуро бросил я в сторону, – сразу не сядешь… Потом, как же я сяду… Высоко…
– Ах, господи… Вот человек-то… Да вы станьте вот на тумбочку, потом приподымите ногу, и все…
– Да как же я стану, – с огорчением вырвалось у меня, – тумбочка здесь, а лошадь за три сажени…
– Подведите.
Я в нерешительности остановился.
– А куда поедем? – пытаясь немного оттянуть время, спросил я. – А?
– Доедем на первый раз до станции… Верст восемь…
«На первый раз, – мысленно вздохнул я, – к концу лета на другой материк, очевидно, ездить заставит…»
– Когда сядете, берите узду крепко в руки, а ногами обхватите покрепче лошадь. Поняли?
Я с большим удовольствием прогнал бы от себя это животное, чем обнимать его, хотя и таким рискованным способом, но все-таки мне удалось взгромоздиться на лошадь и исполнить все в точности.
– Держитесь?
– Держусь, – боязливо оглянулся я назад, – только зачем оно хвостом машет…
– Кто – оно?
– Да животное это…
– Едем, будет болтать глупости…
Я решительно не знал, что нужно сделать для того, чтобы лошадь поехала. Отсутствие рычагов, руля или каких-нибудь других приспособлений сразу сделало лошадь совершенно непонятным, загадочным для меня существом. Заставить ее двигаться путем личного убеждения я все равно не смог бы, поэтому я решил просто ударить ее кулаком в бок. Лошадь повернула голову немного вбок, посмотрела на меня неопределенным взглядом и взмахнула хвостом.
– Послушайте, – нетвердо произнес я, – она не едет.
У меня даже мелькнула мысль, что, может быть, здесь вопрос самолюбия, лошадь откажется везти меня, и эта мерзкая прогулка отложится до еще более неблагоприятного случая.
– Поводья натяните, – со смехом сказала Ариадна Сергеевна. – Ну!
Лошадь действительно пошла, решив, очевидно, что у нее еще останется много времени, чтобы сбросить меня в какую-нибудь канаву.
IV
В течение первых десяти минут Ариадна Сергеевна добросовестно исполняла свои педагогические обязанности.
– Не держитесь за гриву, – заботилась она, – и за седло не держитесь… Зачем вы сползаете набок?.. Да вы не бойтесь… Ай, что вы делаете… Разве можно кричать лошади в ухо… Трясет? Ничего… На пятый раз и не заметите, привыкнете…
Я уже перестал рассчитывать на благополучный исход прогулки. Тем более, если бы мне и предложили сесть отдохнуть, вряд ли я смог бы сделать это с удовольствием для себя: седло в этом отношении сыграло весьма неблаговидную роль…
Лошадь, – и я ее вполне понимаю, – делала все, чтобы отравить мне спокойное состояние. Она с удовольствием перепрыгивала каждую канавку, математически высчитывая, на какую сторону я должен при этом отлететь. Иногда она резко останавливалась, предоставляя мне широкую возможность перелететь через голову.
– Вот приучитесь, – ободряла Ариадна Сергеевна, – мы кавалькаду устроим…
– Устроим сейчас, – охотно предложил я, – вы поедете, а я слезу и пойду пешком… Хорошо?..
– Это не кавалькада, – засмеялась она.
– А что же по-вашему – кавалькада… чтобы меня еще к лошадиному хвосту привязали и по полю волокли… Да?
Около станции мы остановились и стали дожидаться поезда… Я с завистью подумал о людях, которые благоразумно избрали другой способ передвижения; лошадь, очевидно, была другого мнения, потому что с первым же появлением паровозного дымка она тревожно насторожила уши и стала проявлять признаки явного беспокойства.
– Она чего-то хочет… Лошадь эта, – тревожно сказал я, – ей-богу, не знаю.
– Смотрите, чтобы не сбросила, – спокойно ответила Ариадна Сергеевна, – поезда боится… Я знала одну лошадь, которая даже от велосипедных звонков…
Может быть, у той лошади была своя интересная для любителей история, но мне, к сожалению, не пришлось дослушать ее, потому что другая лошадь, с которой сейчас было связано мое существование, куда-то резко попятилась, зафыркала, снова забила хвостом и, с отчетливым стремлением остаться в одиночестве, бросилась в сторону. Очевидно, наши дороги не сошлись: она бежала обратно, а я, не успев даже выразить своего совершенно справедливого негодования, ощутил под собой какую-то липкую грязь и бутылочные осколки…
Первое, что донеслось до меня, это был бешеный истерический смех Ариадны Сергеевны.
– Упал… А… а… упал… Вот упал… Свалился… Ох-ха… хо… Упал…
Я не стал отвечать, пользуясь очевидностью факта, тем более что его могли засвидетельствовать и ранние пассажиры со станции, которым все случившееся казалось необычайно веселым.
V
При первой же встрече со мной Ариадна Сергеевна протянула руки, посмотрела в глаза и вдруг затряслась от бурного, ничем не сдерживаемого смеха.
– Не могу… Не могу… Упал… Как упал!..
Она произнесла это последнее с такой гордостью для меня, что я даже покраснел…
– Не сердитесь, голубчик, – перестав смеяться, сказала она, – это всегда так бывает… Ну, если не хотите кататься, будем так на воздухе… Есть, наконец, спорт, ходьба…
– Спорт, ходьба? – с горечью спросил я. – Для здоровья? Да?
– Ну да… Чего же вы такой?..
– Такой? А вот почему… Вы хотите, чтобы я играл в футбол?.. То есть, иными словами, чтобы меня повели на какую-то площадку, уронили на землю и стали бить грязным мячом по голове? Да? Вы хотите, чтобы я ходил пешком мимо каких-нибудь огородов и дрался с собаками или мок под дождем за десять верст от своей дачи?.. Да? Так я вас понял?…
– Да, но здоровье, – пробормотала она, – вы такой…
– Городской, затхлый?.. А то, что я себе руку вывихнул, – это не затхлый?.. Нет, вы говорите!..
– Ну, как знаете, – обиженно сказала Ариадна Сергеевна, – для вас же…
Больше мы с ней не встречались, и я совершенно оставил всякие заботы о здоровье. Может быть, поэтому, когда я приехал в город, врачи сказали, что я прибавил на одиннадцать фунтов и что мне можно снова садиться за работу…
1915
Шаблонный мужчина
Когда все столпились в передней и стали искать калоши, я воспользовался случаем и, наскоро попрощавшись с кем-то из незнакомых гостей, вышел на лестницу.
– Арсений Петрович… Вы куда? Нет, нет… Так нельзя. Я оглянулся и почувствовал, что рабочая ночь пропала.
– Нет уж, вы кого-нибудь проводите, – мило улыбнулась хозяйка, – хотите Нюрочку?..
– Пожалуйста, – кисло сказал я, – дайте Нюрочку.
– Анну Петровну, – поправил чей-то мужской голос сбоку, – разрешите представить: моя жена Анна Петровна… Я, видите ли, остаюсь в банчок смазаться, а уж если вы будете так добры…
Анна Петровна окинула меня быстрым взглядом, всунула в капор голову и лизнула хозяйку в губы.
– Едемте… Как вас… Арсеньев?
– Арсений Петрович, – сдержанно ответил я, – Саламин.
– Это что такое Саламин?
– Фамилия моя, – сухо ответил я, – Арсений Петрович.
– Ах да, да… Мне о вас говорила Катя. Это у вас жена в тифе лежит? Как жалко…
– Нет. Благодарю вас. Я не женат.
– Вы настройщик? Да? Мне Катя тоже говорила.
– Врет ваша Катя, – холодно возразил я, – я журналист.
– Ах, вот как… Это интересно… Стихи пишете?..
На улице не было ни одного извозчика, и мы пошли пешком. Анна Петровна шла, опираясь на мою руку.
– Удивительные эти мужчины, – говорила она, смеясь, – вот сейчас видели эту толстую даму в бархатном? Нет? Ну, вот которая мне о своей квартире рассказывала… Она сейчас хотела, чтобы ее кто-нибудь проводил, – так ведь никто не согласился… А нам, у которых рожица смазливая, стоит только захотеть, и все побегут… Вот вы, например, пошли бы ее провожать?..
– А где она живет, эта ваша дама?
– Да вот тут за углом…
– Пошел бы, – сурово ответил я, – тут недалеко… Мне еще работать надо…
– Ну да, пошли бы, – снова засмеялась Анна Петровна, – это вы просто, чтобы меня заинтриговать, говорите… Старый приемчик, милый мой… Я опытная… А меня так с удовольствием… И в другую сторону от дома пошли… Верно?
– В другую, – с тихим сожалением сказал я, – верст шесть от меня будет…
– Ну, вот видите… Для меня так и шесть верст пустяки, а для старухи полверсты жалко… Эх вы, рыцари… Именно самцы, и ничего больше… Я вас всех как насквозь вижу… Дай-ка, мол, провожу, может, что-нибудь и выйдет…
Я лично смутно догадывался, что ничего хорошего из провожания на другой конец города выйти не может, кроме того, что мне придется похоронить сегодняшнюю работу и завтра подниматься в восемь утра, однако не высказал вслух этих соображений, а только обиженно возразил:
1 2 3 4 5 6 7