https://wodolei.ru/catalog/sistemy_sliva/viega-100674-134120-item/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Рассказы -

Владимир Киселев
Я – сварщик
Перед моей головой, закрытой защитной маской из фибры с прямоугольным окошечком из черного стекла, почти непрозрачного для дневного света, находился стык двух толстых листов стали. Их предстояло сварить прочным трехслойным швом.
Сжимая в руке держатель, я прикоснулся тонким и длинным электродом к металлу. Вспыхнула дуга.
Благороден и славен труд сварщика! Профессор Медико-хирургической академии в Петербурге Василий Владимирович Петров, который в 1803 году издал труд с громоздким названием «Известие о гальвано-вольтовских опытах посредством огромной батареи, состоявшей иногда из 4200 медных и цинковых кружков», едва ли представлял себе, что предсказанное им применение электрической дуги для сварки металлов займет такое важное место в технике…
От этих высоких мыслей меня оторвал резкий удар по плечу. Я оглянулся, отбросил маску. За моей спиной стоял мастер Максим Иванович Дзюбко – пожилой, но, как мальчишка, румяный и белозубый человек, имя которого я встречал в специальной литературе. Дзюбко принадлежал замечательный способ сварки чугуна без подогрева, обычными электродами.
– Как ты варишь?! – закричал Максим Иванович, перекрывая гулкую дробь пневматических молотков (от них в цеху по временам такой грохот, что, кажется, не услышишь не только голоса, но и собственных мыслей). – Что ты делаешь?! Подрезы! – Он провел по горячему шву черным ногтем, жестким, как панцирь черепахи. – Непровары! Брак! Куда это к черту годится?!
– Электроды сырые, – неуверенно ответил я.
– Что? – то ли потому, что не услышал, то ли потому, что не поверил, закричал мастер.
– Электроды сырые…
– Как это?… Почему?…
Мастер взял в руки электрод, согнул его, посмотрел на излом в обмазке.
– Да, действительно сырые, – буркнул он. – Сколько раз говорили кладовщику…
И он, ворча, ушел, а я снова приступил к сварке.
На заводе я работал четвертый день. Попал я сюда не совсем обыкновенным образом.
Не так давно я пришел к Мартыну Каленниковичу – директору завода. Изнуренное тяжелой болезнью лицо его еще больше, чем всегда, походило на череп, туго обтянутый блестящей желтой кожей, темные веселые глаза сидели в глубоких глазницах. Несколько месяцев тому назад старик перенес сложную операцию.
– Что случилось, Володя? – спросил он. – Как это ты к нам попал?
Мартын Каленникович – старинный приятель моей мамы – знал меня с детства.
– Як вам по делу, – ответил я. И довольно решительно изложил ему свое дело.
Я пишу повесть на так называемую производственную тему (хоть в устах иных критиков слова «производственная тема» звучат почище всякого ругательства). И мне хотелось, чтобы Мартын Каленникович принял меня на завод, сварщиком, да так, чтобы никто не знал о том, что я – литератор.
Пока я говорил, Мартын Каленникович все поглаживал себя по тонкой в морщинах шее и оттягивал пальцами свободный и мягкий ослепительно белый воротник рубашки, как это всегда бывало с ним, когда он сердился. Мать как-то рассказывала, что эта привычка появилась у Мартына Каленниковича еще со времен гражданской войны, когда его, партизанского разведчика, однажды повесили петлюровцы. К счастью, товарищи подоспели на помощь и его освободили из петли совершенно бездыханного.
– Зачем нужен этот маскарад? – довольно безрадостно встретил мою просьбу Мартын Каленникович. – Приходи, пожалуйста, если хочешь, на завод, побывай в цехах, поговори с людьми… Вникай, как говорится, в жизнь…
– Да ведь когда сам работаешь – совсем другое дело, – возразил я.
– Никакой разницы! – отрезал старик. – Наоборот, как говорится, со стороны – виднее… И потом, ты уже, наверное, совсем забыл электросварку. Над тобой только смеяться будут.
– Не забыл, Мартын Каленникович, честное слово, не забыл!
Директор завода молча прошелся по своему большому неуютному кабинету вдоль длинного стола для совещаний, вернулся и, глядя в сторону, сказал:
– Ну ладно. Возьмем тебя на завод. Но с условием. Пиши, что хочешь, – хоть заметку в газету, хоть роман, но на каком заводе – чтоб и словом не упоминалось…
– А если я о положительном напишу? Ведь завод систематически план перевыполняет, переходящее знамя завоевал…
– Ну уж так сразу и о положительном, – недоверчиво, с хитрецой посмотрел на меня директор завода. – Знамя – знаменем, а если в цеху поработаешь, обязательно во что-нибудь вцепишься. Знаю я тебя. А нам, как говорится, до идеала – ой как далеко.
– А если просто похожу по цехам, так не вцеплюсь? Ведь вы сами говорили, что со стороны видней.
– Что это ты меня, старого воробья, на слове ловишь? – обезоруживающе и обаятельно рассмеялся Мартын Каленникович. – Я бы еще и не то сказал, чтоб тебя отвадить.
– Но, Мартын Каленникович…
– Короче – ты меня не проведешь. Даешь слово – приму на завод. Нет – считай, как говорится, не сошлись характерами…
Пословицы «дуга ярко светит, но сварка – дело темное» – не найдешь ни в одном сборнике пословиц и поговорок. А между тем она известна любому сварщику. Тем-то, между прочим, хороша патонов-ская автоматическая сварка, что она обеспечивает стабильное качество работы. При ручной же электросварке качество шва может зависеть от тысячи причин, даже от настроения сварщика.
У меня, однако, несмотря на хорошее настроение, шов получался неровным, корявым, на электроде нагорал козырек – металл расплавлялся раньше, чем испарялась обмазка.
На другой день после моего разговора с мастером Дзюбко «на заборе» – так в цеху называли большую доску, на которой вывешивали объявления и стенгазету, появился приказ, где среди многих других пунктов были и такие:
«Сварщику т. Киселеву В. Л. за допущенный брак объявить выговор с предупреждением… Кладовщику т. Цыпленкову С. И., выдавшему сырые электроды, благодаря чему повысился процент брака в сварочных работах, объявить выговор с предупреждением».
Меня не баловали критики, мне случалось получать взыскания, но еще ни одно из них не оставляло у меня такого горького чувства.
Пока я стоял перед доской и «делал хорошую мину при плохой игре», а проще говоря, довольно криво и беспомощно улыбался, ко мне подошел Вася Фесенко – рыжеволосый невысокий паренек с веснушчатым лицом и тонким, чуть свернутым набок носом – чемпион завода по боксу в легком весе и великолепный сварщик, что называется «милостью божьей».
– Поздравляю! – весело и громко сказал Вася и преувеличенно торжественно пожал мне руку, как, вероятно, пожимал руку партнерам на ринге. – Вот ты и в приказ попал!
Но, посмотрев на меня, Вася вдруг изумился:
– Да ты что, тушуешься, что ли? Не обращай внимания! У нас выговоры вроде как птичка, знаешь, пролетела… На одного сегодня капнула, на другого – завтра капнет…
В кладовой дюжий мужик – Цыпленков, жестикулируя пудовыми кулаками и пряча глаза в густых медвежьих бровях, говорил, обращаясь к слесарю Гибайдуллину, но адресуясь явно ко мне:
– Не могу я переваривать этих кляузников. Они мне – как серпом по горлу. Чем кляузничать, спросил бы – есть в цеху сушка для электродов? Что я – сверху сяду на электроды и буду их сушить? Выговор записали… С предупреждением… Чем выговор писать, лучше бы сушку обеспечили! Работаешь, стараешься – а тебе выговор… Я промолчал.
Через несколько дней меня перевели на участок полуавтоматической сварки, где работа требует меньшей квалификации. При всем старании на ручной электросварке я не выполнял даже нормы – не было уже необходимой твердости в руке, не хватало уверенности. Я огорчился сначала, а потом, оказалось, мне просто повезло. На участке осваивались новые полуавтоматы – небольшие, точные и очень производительные машины. Работать здесь было не только лестно (испытывалась новая техника!), но и особенно любопытно.
А когда дело наладилось, когда стало видно, что операции, которые требовали большого труда и времени при ручной электросварке, новые полуавтоматы выполняют быстро и просто – участок вышел на одно из первых мест на заводе.
Расстраивало меня только то, что я заболел насморком, непрерывно шмыгал носом и почти не выпускал из рук платка. Хорошо хоть, что при полуавтоматической сварке не нужно предохранять лицо от искр и глаза от сияния дуги – я совершенно не представляю себе, как можно пользоваться носовым платком в фибровой маске.
Впрочем, простудился не я один. По цеху гуляли ледяные сквозняки. От паровых батарей несло жаром, а двери с обеих сторон почти целыми днями – настежь.
Как-то в перерыве я присел возле обогревательных батарей рядом со старым сварщиком Егором Абрамовичем Апостолом – он в столовую не пошел, а неторопливо жевал взятый из дому бутерброд и запивал чаем из термоса.
– Болят мои косточки, – вдруг негромко сказал Егор Абрамович как-то совсем по-детски. Он глядел в одну точку и, очевидно, даже не заметил, что произнес что-то вслух. Я наблюдал такую привычку разговаривать самим с собой у многих старых сварщиков. Вероятно, сказывались годы, проведенные наедине с электросварочной дугой, заглушающей голос своим треском.
– Что, ревматизм разыгрался? – спросил я.
– В коленках ноет, – ответил Егор Абрамович. – Особенно от сквозняков этих. – Он посмотрел на меня подозрительно, не понимая, как я догадался о его мыслях, и вдруг предложил: – Пошли, хлопцы, к начальнику цеха… Сквозит так, что душу выдувает.
– А возьмем меня, к примеру, – сказал нам начальник цеха Семен Михайлович Ткач – большой, тяжелый человек в облезлой пыжиковой ушанке и с обмотанным вокруг шеи шарфом. – На меня чуть пахнет – и я простужен. Только встал после гриппа и снова схватил насморк. – Он извлек из кармана носовой платочек, обшитый цветным кружевом, вытер нос и конфузливо пояснил: – Своих платков не хватило. Пришлось у жены потихоньку взять. – Начальник цеха нас заверил: – Сегодня же будут приняты меры…
Действительно, «на заборе» появился приказ: «В результате того, что механик цеха т. Слипченко В. Д. не обеспечил цеховые двери противовесами, в цеху имеются сквозняки, что повысило заболеваемость коллектива рабочих и инженерно-технических работников простудными заболеваниями. За проявленную халатность объявить механику т. Слипченко В. Д. выговор».
Механик не остался безнаказанным. А сквозняки – сквозняки по-прежнему гуляли по цеху. На двери снова поставили не противовесы, а пружины, их сейчас же оборвали, так как через двери протаскивали оборудование.
Под Новый год появился длинный приказ с благодарностью коллективу цеха и со списком людей, премированных за хорошую работу. В этом списке были и кладовщик Цыпленков, и механик Слипченко, и даже я. И участок, и цех, и завод досрочно выполнили годовую программу, премировали нас щедро.
Второго января в первую смену я вышел на работу.
«С Новым годом! С новым счастьем!» – десятки раз за этот день слышал я и говорил в ответ. Но для меня новый год начался совсем не счастливо. Я получил выговор в приказе номер 1.
Произошло это так. У крановщицы, маленькой белокурой Настеньки, что-то случилось с краном. Настенька пришла в цех после десятого класса. Профессией она овладевала с трудом. В школе у них почему-то был уклон в сторону рукоделья, и до сих пор Настенька приходила в цех с каким-то вязаньем.
Я решил ей помочь и забрался в будку мостового крана. Я подергал за рычаги и – до сих пор не знаю, что я там сдвинул, – кран, который у Настеньки застрял на месте, вдруг с необыкновенной скоростью устремился по рельсам вдоль цеха.
Это бы еще полбеды, но на крюке висела конструкция, я боялся, что она кого-нибудь заденет, и, высунувшись из будки, кричал: «Осторожно!… Осторожно!…»
Настенька все-таки остановила кран. Она испугалась, побледнела и просила только об одном:
– Пожалуйста, больше ничего не трогайте… Сейчас придет механик…
Механик Слипченко не пришел, а прибежал, и я не решился бы не то что написать, а даже повторить вслух, что он мне сказал.
В приказе мне был объявлен выговор «за грубое нарушение техники безопасности, а Настеньке – за нарушение параграфа 166 инструкции котлонадзора, выразившееся в «допущении в будку мостового крана постороннего лица».
– Почему мне сначала был объявлен выговор с предупреждением, а потом выговор? – спросил я у мастера Дзюбко, когда мы вечером возвращались с работы.
– А что? – подозрительно посмотрел на меня Максим Иванович.
– По-моему, должна быть какая-то очередность в наказаниях. Сначала замечание, потом – выговор, потом – строгий выговор и лишь затем – строгий выговор с предупреждением.
– Ну знаешь… Если начать так разбираться, так времени ни на что другое и не хватит. Бывает, что дадут человеку выговор с предупреждением, а потом строгий выговор. Бывает и наоборот… Рядовому трудящемуся еще ничего, а вот инженеру заводоуправления этих выговоров – десятки.
Я решил поговорить с Мартыном Каленниковичем.
– Ну, что, пришел уже с завода проситься? – с величайшим благодушием встретил меня старик. – Отвык на писательских хлебах?
– Нет, Мартын Каленникович, – так легко вы от меня не избавитесь, – возразил я. – Тут другое дело. Я хотел поговорить с вами о выговорах. Слишком много их дают на заводе. По поводу и без повода. Вот я, например, работаю без году неделю, а уже заработал у вас одну благодарность с премией в общем списке и два индивидуальных выговора.
Выражение лица Мартына Каленниковича, до этого насмешливо-добродушное, мгновенно стало официальным, холодным и непроницаемым.
– Прежде всего давайте, товарищ, выясним, с кем я разговариваю? Со сварщиком или с писателем?
– Со сварщиком, конечно. Вот я, рабочий завода, пришел к вам как к старшему товарищу…
– Тогда прежде всего скажите, товарищ Киселев, за что у вас выговор?
– Первый я получил за брак… Электроды были сырые.
– А вам как бы хотелось? Чтобы вы изготовляли бракованную продукцию, а вас за это по головке гладили? – не без яда спросил Мартын Каленникович. – Ну, а второй?
– Второй – за нарушение техники безопасности… – Я рассказал о случае с мостовым краном.
1 2


А-П

П-Я