Оборот, который приняло это дело, немало удивил юного Родериха; он приступил с настойчивыми просьбами (*94) к Ф. объяснить, каким чудом все это случилось, какие таинственные силы были здесь замешаны. Ф. утешил его, отложил все на будущее, а именно когда Родерих вступит во владение майоратом. Однако ж передача майората не могла быть совершена, ибо суд, не удовлетворенный помянутым заявлением Губерта, потребовал сверх того неоспоримых доказательств законности претензий Родериха. Ф. предложил Родериху поселиться в Р...зиттене и прибавил, что мать и сестра Губерта, поставленные в затруднительное положение его поспешным отъездом, предпочли бы спокойное пребывание в родовом замке несносному своим шумом и дороговизной городу. Восторг, с каким Родерих ухватился за мысль прожить некоторое время под одной кровлей с баронессой и ее дочерью, показал, какое глубокое впечатление произвела на него Серафина, это милое прелестное дитя. И в самом деле, барон так хорошо употребил время своего пребывания в Р...зиттене, что по прошествии немногих недель приобрел искреннюю любовь Серафины и получил согласие матери на брак. Ф. полагал, что все это произошло слишком скоро, ибо утверждение Родериха в правах владельца майората все еще оставалось под сомнением. Идиллическую жизнь в замке нарушили письма из Курляндии. Губерт, не заглянув в свои имения, сразу поехал в Петербург, где поступил на военную службу, и отправился в поход против Персии, с которой Россия тогда вела войну. Это сделало необходимым скорый отъезд баронессы и ее дочери в свои поместья, где царили хаос и беспорядок. Родерих, считавший себя уже приемным сыном баронессы, не преминул сопроводить возлюбленную, и так как стряпчий воротился в К., то замок снова опустел. Тяжкая болезнь дворецкого становилась все злее и злее, так что он уже больше не надеялся оправиться; должность его передали старому егерю, верному слуге Вольфганга, Францу. Наконец, после долгого ожидания, Ф. получил из Швейцарии известия благоприятнейшие. Священник, венчавший Вольфганга, давно уже помер, однако в церковных книгах разыскали его собственноручную запись, что тот, кого он под именем Борна сочетал браком с девицей Юлией де Сен-Валь, надежно удостоверил себя перед ним как барон Вольфганг фон Р., старший сын барона Родериха фон Р. из Р...зиттена. Помимо того сыскались еще два свидетеля, бывших при венчании, - купец из Женевы и старый французский капитан, переселившийся в Лион, которым (*95)Вольфганг также открыл себя; их клятвенные показания подтвердили запись пастора в церковной книге. Имея на руках составленные по всей форме акты, стряпчий полностью доказал законность прав своего доверителя, и теперь уже ничто не препятствовало передаче майората, которая должна была свершиться будущей осенью. Губерт был убит в первом же сражении, в каком ему привелось участвовать, его постигла участь младшего брата, также павшего на поле брани за год до смерти их отца; таким образом, курляндские поместья перешли к баронессе Серафине фон Р. и составили прекрасное приданое, которое она принесла бесконечно счастливому Родериху.
Стоял уже ноябрь, когда старая баронесса и Родерих со своей невестой прибыли в Р..зиттен. Последовала передача майората, а затем бракосочетание Родериха и Серафины. Несколько недель прошло в счастливом веселье, пока наконец пресытившиеся гости мало-помалу не разъехались, к великому удовольствию стряпчего, который не хотел покинуть Р...зиттена, прежде чем обстоятельно не посвятил молодого владельца майората во все дела его нового имения. Дядя Родериха со строжайшей аккуратностью вел счет доходам и расходам, и так как Родерих получал ежегодно на свое содержание ничтожную сумму, то излишек от доходов составил значительный прирост к наличному капиталу, оставшемуся после старого барона. Только первые три года Губерт употреблял доходы от майората на свои нужды, но, сделав о том долговую запись, обеспечил выплату из средств доставшейся ему части поместий в Курляндии.
С тех пор как стряпчий узнал, что Даниель лунатик, он поселился в спальном кабинете старого Родериха, чтобы получше выведать то, что впоследствии Даниель открыл ему добровольно. И так вышло, что этот покой и соседняя с ним большая зала стали местом, где барон и Ф. встречались для занятий делами. Однажды оба они сидели за большим столом при ярком свете пылающего камина; Ф. гусиным пером записывал суммы, исчисляя богатства владельца майората, а тот, подпершись рукой, заглядывал в раскрытые счетные книги и важные документы. Они не слышали глухого рокота моря, тревожных криков чаек, которые, возвещая бурю, без устали носились взад и вперед и бились в окна; они не приметили, как в полночь поднялась буря и с диким ревом бушевала (*96) вокруг замка, пробудив всех домовых в каминных трубах и узких переходах, так что повсюду слышался отвратительный свист и вой. Наконец, после ужасного порыва ветра, от которого сотрясалось все здание, внезапно всю залу озарило темное сияние полной луны; Ф. воскликнул:
"Лихая погода!" Барон, всецело поглощенный мыслями о доставшемся ему богатстве, равнодушно ответил, с довольной улыбкой переворачивая страницу в росписи доходов: "В самом деле, жестокая буря". Но как содрогнулся он от ледяного прикосновения страха, когда распахнулась дверь в залу и бледное призрачное существо, сама смерть на челе, переступило порог. Даниель, о ком стряпчий так же, как и все, думал, что он тяжко болен и лежит в беспамятстве, не в силах пошевелить ни одним членом, снова стал лунатиком и начал бродить ночью. Безмолвно, неподвижными очами смотрел барон на старика, но, когда тот со страшными вздохами, полными смертной тоски, стал царапаться в стену, глубокий ужас объял барона. Лицо его помертвело, волосы стали дыбом, вскочив, он с угрожающим видом подошел к старику и громким голосом, гулко отозвавшимся в зале, воскликнул: "Даниель, Даниель! Что делаешь ты здесь в этот час?" И вот старик, испустив тот же ужасающий вопль, подобный реву насмерть раненного зверя, как и тогда, когда Вольфганг в награду за верность предложил ему золото, рухнул на пол. Ф. созвал слуг, старика подняли, но все попытки вернуть его к жизни были напрасны. Тогда барон закричал вне себя:
- Боже мой! Боже мой! Разве я не слыхал, что лунатику может приключиться мгновенная смерть, если его окликнуть по имени! Я! Я, несчастный, убил бедного старика!
Ф., когда слуги унесли труп и зала опустела, взял не перестававшего винить себя Родериха за руку, в глубоком молчании подвел к замурованной двери и сказал:
- Тот, кто рухнул здесь мертвым к вашим ногам, был бесчестный убийца вашего отца!
Барон, словно узрев адских духов, оцепенело смотрел на стряпчего. Ф. продолжал:
- Настало время поведать вам ужасную тайну, что тяготела над этим чудовищем и понудила его, (*97)проклятого, блуждать по ночам. Небо определило сыну отомстить убийце отца! Слова, прогремевшие в ушах мерзкого лунатика, были последние, что сказал несчастный отец ваш!
Трепеща, не в силах вымолвить слова, барон занял место рядом со стряпчим, севшим у камина. Ф. начал с того, что передал содержание бумаги, которую оставил на его имя Губерт и которую он должен был распечатать только после того, как откроют завещание. Губерт в выражениях, свидетельствующих о глубочайшем раскаянии, винил себя в непримиримой ненависти к старшему брату, которая укрепилась в нем с той поры, когда старый барон Родерих учредил майорат. Всякое оружие было у него отнято, ибо ежели бы ему и удалось коварно поссорить сына с отцом, то и это не имело бы последствий, так как и сам Родерих уже не мог бы лишить старшего сына прав первородства, да и, следуя своим правилам, никогда бы так не поступил, хотя бы его сердце и душа совершенно от него отвратились. Только когда Вольфганг в Женеве вступил в любовную связь с Юлией де Сен-Валь, Губерт стал думать, что может погубить брата. Тогда, вступив в сговор с Даниелем, он предпринял попытку мошенническим образом принудить старого барона к решениям, которые должны были ввергнуть Вольфганга в отчаяние.
Он знал, что только брачный союз с одним из старейших родов в его отечестве мог, по мнению старого барона, утвердить на вечные времена блеск майората. Старик по звездам прочел об этом союзе, и всякое дерзостное нарушение сочетания светил могло быть только гибельным для учрежденного им майората. Союз Вольфганга с Юлией представлялся старику посягательством на решения той высшей силы, что помогала ему в его земных начинаниях, и всякая попытка погубить Юлию, которая противодействовала ему подобно демоническому началу, была оправдана в его глазах. Губерт знал безумную любовь брата к Юлии; утрата любимого существа должна была сделать его несчастным, быть может, убить его, и Губерт тем охотнее сделался прилежным помощником своего отца, что он сам был охвачен преступной страстью к Юлии и надеялся снискать ее расположение. Провидению было угодно, чтобы самые ядовитые козни разбились о решимость Вольфганга, так что ему даже удалось обмануть брата. Для Губерта остались тайной как брак (*98) Вольфганга, так и рождение его сына. Вместе с предчувствием близкой смерти старика Родериха посетила мысль, что враждебная ему Юлия стала женою Вольфганга; в письме, в котором он приказывал сыну в назначенный день явиться в Р...зиттен, чтобы вступить во владение майоратом, он проклинал его, если тот не захочет расторгнуть эту связь. Письмо это и сжег Вольфганг у тела отца.
Губерту старик написал, что Вольфганг женился на Юлии, но что он расторгнет эту связь. Губерт почел это воображением своего сумасбродного отца, однако немало испугался, когда Вольфганг, по прибытии в Р...зиттен, не только сам не обинуясь подтвердил подозрения старика, но и присовокупил, что Юлия родила ему сына и что он в скором времени обрадует Юлию, которая до сих пор считает его купцом Борном из М., известием о своем происхождении и богатстве. Он сам собирался в Женеву, чтобы привезти любимую жену. Но, прежде чем он смог исполнить свое намерение, его постигла смерть. Губерт старательно скрыл все, что ему было известно о сыне, рожденном от брака с Юлией, и таким образом присвоил майорат, принадлежавший тому по праву. Но прошло всего несколько лет, и его охватило глубокое раскаяние. Судьба ужаснейшим образом напоминала ему о его вине той ненавистью, что все сильнее и сильнее разгоралась между обоими его сыновьями. "Ты бедный жалкий прихлебатель, - сказал старший двенадцатилетний мальчик младшему своему брату, - а я, когда умрет отец, сделаюсь владельцем Р...зиттенского майората, и ты принужден будешь смиренно целовать мне руку, когда тебе понадобятся от меня деньги на новый сюртук". Младший, приведенный в бешенство язвительной надменностью брата, бросил в него ножом, который оказался под рукой, и ранил его чуть было не насмерть. Губерт, страшась еще большего несчастья, отправил младшего сына в Петербург, где тот впоследствии стал офицером, сражался с французами под начальством Суворова и пал в бою. Открыть перед всем светом тайну своего нечестного, обманом приобретенного владения удерживали его стыд, позор, которые пали бы на него, но теперь он не хотел отнимать у законного владельца майората ни одного гроша. Он навел справки в Женеве и узнал, что госпожа Борн, безутешно скорбя о непостижимо исчезнувшем муже, умерла, что Родериха Борна воспитывает один (*99)достойный человек, взявший его к себе. Тогда Губерт, объявившись под чужим именем и назвав себя родственником погибшего в море купца Борна, стал посылать деньги, достаточные для того, чтобы тщательно и достойным образом воспитать молодого владельца майората. Как заботливо копил он излишки доходов с майората, как он потом распорядился в завещании, - уже известно. О смерти своего брата Губерт говорил в странных, загадочных выражениях, из коих можно было уразуметь, что тут скрыто какое-то таинственное обстоятельство и что Губерт по крайней мере косвенно принимал участие в этом мерзком преступлении. Содержание черной папки все объяснило. К предательской переписке Губерта и Даниеля была приложена бумага, написанная и подписанная Даниелем. Ф. прочел признание, которое привело в трепет его душу. По наущению Даниеля, Губерт приехал в Р...зиттен; это Даниель известил его о находке полутораста тысяч рейхсталеров. Известно, как Губерт был принят братом, как он, обманутый во всех своих надеждах и желаниях, хотел уехать, как стряпчий его удержал. Душу Даниеля снедала кровавая жажда мщения юнцу, пожелавшему прогнать его, как шелудивого пса. Он все сильнее и сильнее раздувал пламя, испепеляющее отчаявшегося Губерта. В сосновом лесу, охотясь на волков, среди пурги и метели, они сговорились погубить Вольфганга.
- Спровадить! - пробормотал Губерт, поглядывая в сторону и целясь из ружья.
- Да, спровадить! - оскалился Даниель. - Только не так, не так!
И вот он торжественно поклялся, что убьет барона и ни одна душа о том не узнает. Губерт, получив наконец деньги, пожалел о своем умысле; он решил уехать, чтобы не поддаться дальнейшему искушению. Даниель сам оседлал ему ночью коня и вывел его из конюшни, но, когда барон собирался вскочить в седло, он резким голосом сказал:
- Я полагаю, барон Губерт, ты останешься в майорате, который тебе принадлежит с сего часу: ведь надменный его владелец лежит разбитый на дне пропасти под башней!
Даниель приметил, что Вольфганг, томимый алчностью к золоту, часто посреди ночи вставал и подходил (*100) к двери, которая прежде вела на башню, и ненасытными взорами испытывал бездну, где, по уверению дворецкого, были погребены немалые сокровища. Построив на этом свои расчеты, Даниель в ту роковую ночь стоял у дверей залы. Заслышав, что барон открывает дверь, ведущую в башню, он вошел и стал за спиной барона, приблизившегося к самому краю пропасти. Вольфганг обернулся и, увидев бесчестного слугу, глаза которого уже горели убийством, в ужасе вскричал: "Даниель, Даниель, что делаешь ты здесь в этот час?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12