Стычка сопровождалась руганью и суетой людей вокруг нас. Нас растащили и, наказав кого словесно, кого пинком, начали объяснять, что мы сейчас в одной связке и должны быть друзьями.
Приезжего звали Сергей, он прошёл с Владимиром Лютым Афганистан, а существо звали Серый. Это была крупная помесь волка с собакой: с любовью и преданностью к своему хозяину, но ухваткой и запахом дикого хищника. Это будоражило меня как афгана, охотившегося на волка, Алого, как истинного кавказца, фокса Кроша, как зверового охотника. Остальные, включая Лютого, относились к нему с опаской. Играть с Серым норовил только туповато-бесшабашный молодой бультерьер Ханя. Этому белобрысому созданию, имевшему тело в форме артиллерийского снаряда и такому же на ощупь, было беспредельно весело. Он постоянно прыгал как заводной, отталкиваясь сразу всеми четырьмя лапами, приглашая всех в жевательную игру. Но наше общество, считывая настроение людей, не принимало его игры. Ханя мог иногда выдернуть только Кроша, да и то на не очень продолжительное время или пожевать спокойно стоящего Алого.
Мы долго ехали на микроавтобусе, вперемежку с людьми, затем шли и, наконец, встретились с проводником. Он ждал нас на 66-м «газике» у шоссе. Загрузившись в кузов тентованого грузовика, мы опять двинулись в путь. Машина довольно часто останавливалась. Слышалась незнакомая гортанно-громкая речь, в кузов заглядывали чернобородые, вооружённые люди. Увидев нас, они испуганно отшатывались с восклицаниями на своём языке. Похоже, что это были не совсем пристойные выражения. Мы доезжали до очередного поста. Картина повторялась. Потом мы шли горными тропами, было похоже на то, что нам пытались сбить ориентацию. Но так как мы все были кобелями, то дружно «метили» дорогу, что очень раздражало нашего проводника, настроенного к нам не очень дружелюбно.
Наконец добрались до лагеря. Нас разместили в тёплом, крытом помещении, которое наши мужики окрестили «саклей». Посредине была сложена печь, по стенам устроены двухъярусные нары. Пол был духанистым: его устилали веточки крапивы, тысячелистника, полыни и мелиссы.
«Полковник» с Сергеем ушли и через некоторое время вернулись втроём, с сыном Лютого, Николаем, все обвешанные оружием и подсумками с автоматными рожками. Несколько боевиков, не входя в помещение, поставили у порога ящики с патронами.
Что творилось с Лютым! Он скакал до потолка, тёрся о пол у ног Николая, облизал его с ног до головы, выл и визжал. Ханя воспринял это как приглашение к игре и с радостным хрюканьем кинулся к Лютому.
– Да чтоб тебя, – хозяин выловил его за задние ноги, унёс к себе на нары и посадил на привязь, которую Ханя тут же начал грызть, за что изрядно получил. Мужики поочерёдно обняли Николая, вскрыли ящики и принялись дружно набивать рожки патронами. Через некоторое время в дверь постучали. «Настоящий полковник» пошёл открывать. За дверью стояло ведро сметаны, ведро молока, ящик водки, дымящийся котёл с супом-шурпой, корзина с хлебом, кукурузными лепёшками и зеленью, несколько коробок со свежее нарубленным мясом и посудой. Мужики, вытерев руки ветошью, занесли всё это. Пиршество началось… Плеснув в кружку, Владимир поднялся.
– Мужики!.. – Он сглотнул ком, стоявший в горле, прижал к себе голову сына, – … да ну!.. – И залпом выпил содержимое.
Сидящие за столом дружно повторили этот жест. Говорить им не хотелось, и они синхронно заработали челюстями.
Мы, утробно урча и поглядывая исподлобья друг на друга, молотили мясо, выделенное каждому из нас. Чтобы не случилось беды на трапезе, нас пристёгивали каждого на своём месте. Николай с отцом принесли воды из родника. Она была вкусной, но очень хотелось молока. И хотя все знали последствия сочетания молока со свежим мясом, его всё равно очень хотелось, я уж не говорю про сметану. Потом в дверь опять постучали и с какими0то хорошими словами передали шампуры с шашлыком. Мы задвигали носами, но нам заявили, что это не для наших «наглых морд». Ещё была расплёснута водка. Каждый наливал себе, сколько считал нужным. Так уж у них повелось: никто никого не заставлял, никто никого не упрекал, никто ни на кого не обижался. Они уважали друг друга, хотя некоторые познакомились только здесь.
Нам было труднее: нужно иметь больше времени, чтобы сблизиться, как они и, поскольку образовывалось общество, надо было срочно строить иерархическую лестницу и определять вожака. Это решается зубами, что делать нам не позволялось. По результатам последующих боевых действий вожак определился: им стал кавказец Алый и это не давало покоя ни мне, ни Серому. Но затем всё утряслось.
Днём Николай был с нами, но на ночь его уводили. Время обладает свойством быстро пролетать, и обследовать место нам пришлось уже при свете луны. Естественно, мы все были на поводках. Попадавшиеся навстречу боевики сторонились нас, поглядывая как-то затравленно издали. На утренней прогулке мужики держались кучно. У каждого на боку висел АКМ с тремя скрученными изолентой рожками. Все к чему-то прислушивались, так что наши прогулки были непродолжительными. Всё остальное время мы сидели в прокуренной «сакле».
Они пытались травить анекдоты, но смеха не было. Николай в десятый раз подробно рассказывал о том, что с ним случилось после отправки из военкомата. Удивлялся, почему его, потерявшего сознание, не обглодали собаки. Кто-то высказал предположение о том что, родившийся и выросший с собаками Николай нёс на себе какой-то неистребимый запах, различаемый собаками. А мы лежали и улыбались: ломайте, люди головы, доходите до этого сами, мы вам ничего не скажем. (Помните каменную статуэтку в индийском храме с тремя обезьянками?..)
Из разговора Николая с отцом мы поняли, что нас может ожидать.
Нас было 29.
Кавказец Алый, полуволк-полупёс Серый, пойнтер Ричард или просто рич, фокс Кроша, овчар Лютый, буль Ханя, красавец чёрный дог Воланд, ризен Цыган и ваш покорный слуга – афган Рыжий. Десять автоматов и десять мужиков (ночами – девять).
ИХ, как выяснилось потом, было 34.
ОНИ были схожены и спеты. Мы – притирались.
ОНИ долго не появлялись. Ожидание неизвестного – это самая гнусная и изощрённая пытка. А вдруг ОНИ вообще не появятся…
Неожиданный лай Рича подбросил всех в воздух. Его хозяин внимательно посмотрел на своего любимца, подлетевшего к двери и всасывающего как пылесос воздух. Ноздри Рича ходили ходуном, напряжённые задние ноги подрагивали. «Это ОНО!» – сказал Глеб и взялся за автомат. Мужики заволновались, но суеты не было. Прилаживали подсумки с рожками, передёргивали затворы автоматов, ставя их на предохранители.
Вышли кучей, оставив нас внутри и плотно затворив дверь. Выйдя, рассредоточились, разогнав боевиков по углам. Кто-то из наших залез на дерево, кто-то – на поленницу дров, кто-то – на крышу «сакли» в окружение ящиков. Расстегнули чехлы охотничьих ножей, сняли автоматы с предохранителей.
ОНИ возникли как-то неожиданно, с разных сторон. Без всякой цели пробежали по опустевшему лагерю в одиночку, обнюхивая и перемечая метку чужих собак. На вид это были безобидные дворняги, и как-то не верилось в рассказы про них. Мужики опешили. И только Николай с отцом нажали на спусковые крючки. Их неудачные выстрелы ни в кого не попали. Владимир промазал, видимо, от волнения, а Николай потому, что вообще не умел стрелять из автомата. Остальные мужики к пальбе не присоединились, так как стрелять было уже не по кому. Собачий дозор растворился так же внезапно, как и появился. Прошло ещё 2 часа – тишина! Мужики, утомившись сидеть в своих гнёздах, часа через три стали двигаться в сторону дверей жилища. Чтобы снять напряжение, Лютый устроил пробежку вокруг лагеря, преследуя две цели: разрядить обстановку и убедиться, что собак нет поблизости. Вернувшись в «саклю», мужики не стали есть. Сидели, курили, молчали.
– Слышь, Лютый! – нарушил молчание хозяин Воланда, – что-то мне не верится, что эти благодушные дворняжечки могут кого-нибудь загрызть!
– Дай Бог тебе этого не видеть! – сказал Владимир, поднимая на него покрасневшие глаза. – И, вообще, пошли собачек гулять: им после пары вёдер молока, по-моему, уже пора!
Мы, услышав о прогулке, забеспокоились – действительно пора! Находясь в замкнутом помещении мы начали присматриваться друг к другу, выискивать симпатии, оценивать поведение при кормёжке и прогулках. Коллективчик у нас подобрался особенный. Его душой был ризен Цыган, который никого не доставал как Ханя, не сторонился как Серый, не заискивал как Рич, был со всеми ровен и предупредителен, не теряя при этом чувства собственного достоинства. Он, в отличие от всех ризенов, не кидался при малейшем шорохе с диким лаем на верь, улыбался шуткам других и сам любил удачно пошутить. Он реагировал, с общей точки зрения, на всё правильно. За это его все уважали.
Ну, да я отвлёкся.
Нас вывели на прогулку. Мы старались не толкаться, но всё же держались кучно, не отходя далеко от дома. Деревья вокруг «сакли», как скаламбурил Цыган, пахли нашими с-саклями. С прогулки забрали и увели Николая на невольничью ночёвку. Мы тихонько бродили по кругу. Хозяин Хани повернулся к «настоящему полковнику», о чём-то спросив его. В этот момент Ханя резко дёрнул и, вырвав поводок, ринулся в потемневший лес с весёлым лаем.
– …твою мать! – вырвалось у хозяина. – Назад, Ханя! На-за-д!!
Мы рванулись в сторону исчезнувшего буля, резко натянув поводки.
– Стоять!!! – как выстрел раздался синхронный хор голосов.
Через секунду вся наша команда летела, не разбирая дороги, в сторону удаляющегося Хани.
Мы не успели… Когда сумели разыскать место боя, там уже было пусто. В редком ельнике пятачок земли был вытоптан и утрамбован. В центре его лежало то, что раньше было весёлым Ханей. Вокруг валялись чьи-то уши, чьи0то клочья. Нечувствительный к боли и имевший хорошие челюсти, Ханя дорого продал свою жизнь: рядом с ним в свете фонаря лежало три мёртвых тела довольно солидных дворняг. Вот и открыт счёт нашим и ИХ прорехам.
Виктор опустился рядом с останками и застонал.
У мужиков заходили желваки. В темноте этого не было видно, но мы по чувствовали.
Похоронив Ханю и забрав трупы собак, мы вернулись в лагерь. На ближайших к «сакле» деревьях были оставлены зарубки: на одном – три, на другом – одна. В разведенном боевиками громадном костре горели принесённые туши людоедов. Вокруг костра, освещённые его пламенем, бубня какую-то мелодию, двигались, притоптывая, вооружённые люди. Это был жуткий танец, сопровождавшийся грохотом автоматных очередей в небо.
В эту ночь всем не спалось.
Боевики принесли мясо, но никто из нас, кроме Серого, не притронулся к нему. «Настоящий полковник» остановил Виктора, открывающего третью бутылку водки.
– остынь! Этим ты не поможешь. Не хватало нам ещё твоей смерти.
– Да пошёл ты! – крикнул Виктор и с какой-то нечеловеческой силой вогнал охотничий нож по самую рукоятку.
Потом посидел, передёрнулся и неожиданно заплакал навзрыд:
– Ты ведь знаешь, что у меня нет детей. Он мне был как сын!
Лютый подошёл, навалился сзади, обхватил его голову и как-то жалобно произнёс:
– Прости меня…
Виктор, лежа на столе, всё плакал и плакал, затем затих – водка взяла своё, и он заснул.
Пальба у костра всё продолжалась, в воздухе стоял запах палёной шерсти, горелого мяса и костей…
Настало утро.
На зарубках выступила смола, будто природа оплакивала безысходность ситуации, созданной людьми.
Привели Николая. Он уже был в курсе случившегося. Коротко спросил:
– Где Виктор?
Ему показали спящего. Николай сел на край нар, вытер влажным полотенцем разводы грязи на его лице. Виктор не просыпался. После водки, снявшей стресс, он проспал около полутора суток.
Наступившие сутки прошли в каком-то оцепенении. До нас начало доходить, зачем на с сюда привезли. Но до конца мы поняли это только через три дня.
Во время дневной прогулки Рич заволновался, хватая носом воздух. Все вопросительно посмотрели на его хозяина. Через некоторое время раздался лай Ричарда. Владельцы поспешили завести нас в «саклю», как по команде, боевики рассыпались по укрытиям, тщательно баррикадируя двери.
Так Рич стал колоколом, предупреждающим нас о приближающейся опасности. Он был уникумом в своей породе, схватывая запахи на неправдоподобно большом расстоянии.
Нас заперли в помещении, а сами рассредоточились по боевым позициям. Внимание было направлено в ту сторону, куда был направлен лай Рича, но собаки неожиданно появились с противоположной.
– Не стрелять – пусть соберутся! – рявкнул Владимир.
Собаки совершенно не среагировали на голос. Дворняжечья мелочь, ведомая ягдтом, деловито прошлась по окраине лагеря и направилась к кострищу. В воздух полетела зола – так усердно работали лапами собаки. Справа «саклю» обогнул кэрри-блю с компанией. Они пометили деревья и заинтересовались дверью хижины, за которой разрывались Рич и Крош. У Кроша был сильный, доносчивый голос. К компании, с лаем царапающей дверь «сакли», примкнул как с неба свалившийся громадный песочный дог. Он подал голос. В ответ истерически залился наш овчар.
Лютый.
Нервы Виктора не выдержали и он, нещадно ругаясь, начал поливать из автомата костровую компанию. Собаки бросились врассыпную, но одна, подскочив, визжа закрутилась и, загребая вокруг себя перебитыми лапами, рухнула на землю, а другая тихо ткнулась мордой в пепел.
Группа собак, пытавшаяся открыть дверь, поняла, что с ней не справиться и принялась делать подкоп, не обращая внимания на подкоп. Мы тоже рыли землю внутри помещения. Поскольку с обеих сторон работало сразу несколько собак, ход получился весьма просторным. Снаружи начали раньше, поэтому встреча была внутри «сакли». Земля с каменной крошкой, о которую было сорвано несколько когтей, зашевелилась, и тонкая переборка осела, открыв всё пространство подкопа. В нём торчала голова керри, заросшая шерстью с забившейся в неё землёй. Алый сделал первый шаг к лидерству: сомкнул свои мощные челюсти на появившейся голове.
1 2 3 4