Пока ведут следствие, он имеет право тратить деньги по своему усмотрению.
39
Скарбек отправился на вокзал заблаговременно: его беспокоил большой багаж. Два носильщика потащили в багажное отделение кофр, два чемодана, круглую шляпную коробку и ящик с крокетом.
Анка и сын остались в вагоне, а Скарбек вышел на перрон. К нему подошел встревоженный носильщик и сказал:
– Вас вызывают в багажную кассу. Что-то неблагополучно с багажом.
Скарбек обменялся мимолетным, но весьма красноречивым взглядом с Анкой, стоявшей на площадке вагона, и направился за носильщиком. Анка смотрела ему вслед, слегка побледнев.
Багажный приемщик встретил пассажира очень строго:
– Это ваш багаж? Он весит больше положенного. Вам необходимо доплатить девяносто четыре шиллинга.
Скарбек шумно перевел дух, вынимая бумажник. Багажный приемщик подумал, что пассажир шел очень быстро и потому запыхался. Приемщик выразил удивление по поводу того, что господин везет с собой ящик с крокетом. Дешевле купить новый крокет, чем платить такие деньги за багаж.
– Вы, наверное, правы, – согласился Скарбек. – Но мы уже привыкли к своим шарам и молоткам… Теперь крокет снова входит в моду.
На прощанье, уже после третьего звонка, Скарбек угостил приемщика гаванской сигарой, а сам небрежно бросил недокуренную сигару, источающую тонкий аромат, под колеса тронувшегося вагона. Это может позволить себе лишь очень богатый курильщик.
Когда поезд отошел от платформы венского вокзала, Скарбек вытер лицо и сказал со вздохом облегчения:
– Ты знаешь, Анка, мне сегодня так повезло, будто у меня было рекомендательное письмо к самому господу богу!..
40
После очередного допроса Кертнер лежал в полузабытьи в своей камере, выходящей на солнечную сторону, как вдруг с грохотом отворилась дверь и вошел охранник. Кертнеру приказали быстро одеться.
– Скорей, скорей! – торопили его, когда он шел по двору к черному закрытому автомобилю. – Бегом!
Его так скоропалительно погрузили в автомобиль и повезли, что он не успел даже зашнуровать ботинки и повязать галстук. Пришлось проделать все это на ходу.
Его доставили на вокзал, откуда отправляются поезда на Турин. По платформе они втроем бежали во весь дух. И едва вошли в вагон, поезд тронулся. Кертнеру и его провожатым было оставлено отдельное купе. Из-за них на несколько минут задержали поезд Милан – Турин.
Сидя у окна вагона, Этьен вспоминал все, что ему в те дни необходимо было помнить.
Перед его закрытыми глазами проходили вереницей все, с кем он сотрудничал в последние месяцы. Ему еще предстоит очная ставка с тем, кто предал.
Не хотелось думать, что его выдал Паскуале, – скорей всего, Паскуале сам стал жертвой чьего-то предательства.
Может быть, Блудный Сын? О нем тоже не хотелось думать плохо, хотя его биография давала некоторые основания для тревоги. Отец – крупный судовладелец, у него свои верфи в Специи и в Генуе. Может, Блудный Сын не выдержал допросов, пыток и выдал товарищей, рассчитывая на то, что отец поможет освободиться своему раскаявшемуся отпрыску, разыгравшему «Возвращение блудного сына»? У отца огромные связи, огромные деньги, он много сделал для итальянского военного флота, может рассчитывать на заступничество самого дуче.
Но еще больше подозрений вызывал у Этьена муж Эрминии. Все-таки не случайно Этьен так встревожился, когда его застал в фруктовой лавке Маурицио! Красивый парень с характером, который можно определить словами «бери от жизни все». В подпольной борьбе самое опасное – когда человек любит прихвастнуть, а кроме того, часто наступает на пробку. Хвастун может легко проболтаться в компании приятелей, перед которыми ему захочется побахвалиться. Хвастовство – самый опасный порок у того, кто обязан держать язык за зубами и строго придерживаться правил конспирации. Маурицио во власти оскорбленного тщеславия, он любит вспоминать, как его в армии обошли чинами, наградами, и начинает объяснять случайному собеседнику, почему обошли – из-за симпатии к антифашистам. А долго ли проболтаться, когда бутылка виноградной водки – граппы – уже распита?
В день прибытия Кертнера в Турин ему устроили несколько очных ставок.
Он отказался признать, что знаком с другими арестованными, за исключением авиатора Лионелло, своего летного инструктора.
Первая очная ставка состоялась с Блудным Сыном, тот держался отлично.
– Вы когда-нибудь видели этого человека? – следователь кивнул на Кертнера, которого ввели в комнату.
Вот не рассчитывал Кертнер увидеть в Турине того самого следователя в дымчатых очках и с лысиной-тонзурой, который допрашивал его последние дни в Милане.
– Уверенно сказать не могу… – неуверенно произнес Блудный Сын. – Может быть, видел, а может быть, и не видел. Этот синьор не врач? Кажется, я встретил его в местной больнице, когда пришел туда проведать одну знакомую. Впрочем, может быть, я ошибаюсь.
В тот же день состоялась очная ставка с Паскуале Эспозито. Кертнер отказался признать в нем знакомого. Кажется, он мельком видел синьора на палубе парохода «Патриа», а затем этот синьор почему-то оказался его соседом по столику в траттории у фабричных ворот «Мотта».
Кертнер несколько раз заставил Паскуале назвать свое имя и свою фамилию, недоуменно пожимал плечами и наконец сказал:
– Не обижайтесь, пожалуйста, но ваше имя мне ничего не говорит. Однако для точности мне надо было бы навести справки у компаньона. Может, вы имели дело с синьором Паганьола, а не со мной?
Паскуале Эспозито не понимал, что Кертнер отрекается от него ради облегчения его участи, пытается выгородить его из этого дела, и разобиделся – Кертнер сторонился его, как прокаженного!
Паскуале дрожал от нервного озноба, плакал от обиды, от стыда, от отвращения к самому себе, а Кертнер наивно полагал, что Паскуале одержим только страхом. И в минуты очной ставки Кертнер не хотел думать, что Паскуале привезли к воротам фабрики «Мотта» в полицейском автомобиле, что он явился в тратторию в роли провокатора.
После того как Кертнеру было предъявлено следственное заключение, он должен был подписью своей подтвердить, что ознакомился с ним. Но, возвращая заключение, он выразил письменный протест: суду пытаются подсунуть документы, чертежи, к которым он, Кертнер, не имеет отношения, которых ни в конторе «Эврика», ни у него дома не было и которые подброшены агентами ОВРА при обыске в его отсутствие.
41
Как только поезд отошел от венского вокзала, к Скарбеку вернулось умение хорошо разговаривать по-немецки. Но от него не ускользнуло, что тучный-лысый ехал до чешской границы.
А после границы, когда тучный-лысый сошел с поезда, Скарбек завел разговор со старшим кондуктором. Уже в пути они решили ехать в Гамбург всей семьей, чтобы вместе провести рождественские праздники. Можно ли будет купить билеты для жены и мальчика от Праги до Гамбурга? Не могут ли возникнуть осложнения при переезде семьи через германскую границу? Старший кондуктор полистал паспорт Скарбека и сказал: жена с сыном вписаны в паспорт, виза автоматически распространяется на них, если переезд через границу одновременный. А что касается отдельного купе от Праги, то он берет все заботы на себя.
Скарбек дал старшему кондуктору деньги на два билета до Гамбурга, щедро поблагодарил его за предстоящие хлопоты и попросил лично проследить, чтобы часть багажа не была, упаси боже, выгружена в Праге. По гамбургскому билету отправлены черный чемодан и ящик с крокетом, а по билетам до Праги – серый чемодан, кофр и коробка для шляп.
Во время стоянки поезда в Праге старший кондуктор проделал все, что нужно. Но пассажир из вагона «люкс» был из тех, кому всюду мерещатся воры или недобросовестные сотрудники. Он несколько раз подходил к багажному вагону, все тревожился, все боялся, что его багаж по ошибке выгрузят в Праге.
Скарбек не был бы Скарбеком, если бы, после визита агента, после того, как им заинтересовалась политическая полиция, не сменил бы станцию назначения и поехал туда, куда взяты билеты.
А если гестаповцы уже приготовились встретить его в Гамбурге и опекать там?
Он решил сойти в Берлине, но со старшим кондуктором об этом не заговаривал.
По приезде на берлинский вокзал Скарбек направился к багажному вагону, дал кладовщику хорошие чаевые и сказал, что дела вынуждают его сделать остановку на несколько дней в Берлине. Пассажир из вагона «люкс» ушел с перрона, только когда тележка с его багажом проследовала в багажное отделение. Позже, не доверяя агенту отделения, пассажир из вагона «люкс» сам явился туда с двумя носильщиками. Его просили не беспокоиться, обещали прислать багаж по любому берлинскому адресу в течение часа. Но суматошный и недоверчивый пассажир предпочел, чтобы все вещи погрузили в таксомотор, которым он едет в отель на Курфюрстендамм.
Оба чемодана, кофр и ящик с крокетом водрузили на решетчатый багажник, прикрепленный к крыше. Приезжий показался шоферу «оппеля» весьма щедрым, но суетливым, недоверчивым господином. В последнюю минуту он попросил покрепче привязать багаж к решетке наверху. Будто «опель» могло так тряхнуть на безукоризненном берлинском асфальте, что багаж посыплется с крыши.
Однако в Берлине, в отеле на Курфюрстендамм, Скарбек задержался ненадолго. Уже следующим вечером швейцар гостиницы «Полония» на Аллеях Ерузалимских в Варшаве грузил в лифт его багаж.
Портье приветливо встретил Скарбека и сказал, протягивая ключ:
– Пану приготовлен тот самый номер, где пан останавливался в августе.
– Вежливо благодарю пана.
– Сановный пан надолго к нам?
– Хочу провести рождество в родном городе. – Скарбек заторопился к лифту, а перед тем как войти в него, спросил у портье: – Можете прислать мне утром портного?
– Конечно, пан.
– Насколько помню, в «Полонии» меня обслуживал очень симпатичный пан…
– Пан Збышек?
– Кажется, так.
– Я пришлю его…
После завтрака Скарбек запер дверь за вошедшим в номер портным; на шее у того сантиметр, лацканы утыканы булавками.
– Пан Збышек, рад вас видеть в добром здравии. – Скарбек принялся распаковывать ящик с крокетом. – Я еще ношу пиджак, на котором вы переставили пуговицы. С того дня – ни морщинки!
Скарбек стал отвинчивать ручки у крокетных молотков, тряся их над столом. Из полых, искусно выточенных ручек посыпались кассеты с микрофильмами. Скарбек свинтил молотки, уложил их обратно в ящик, спрятал пленки во внутренний карман пиджака, застегнул его на пуговицу, снял с себя пиджак и протянул его пану Збышку:
– Прошу вычистить и выгладить, как пан это умеет делать.
Пан Збышек вышел из номера, осторожно неся пиджак на плечиках. В карманах пиджака лежали фотокопии чертежей, отправленных нынешним летом с заводов «Мессершмитт», «Фокке-Вульф» и «Хейнкель» в Италию и в Испанию.
Фотокопии чертежей возвратились в Германию, чтобы через несколько дней совершить новое и последнее свое путешествие – на восток.
42
Рыжий карабинер сидел в купе напротив Кертнера и, пока поезд не тронулся, держал цепь от наручников. Никто не отважится убежать в наручниках. Но таков закон караульной службы – пусть арестант все время чувствует, что находится под строгим конвоем.
Капрал, начальник конвоя, который сопровождал большую партию арестованных, оказался симпатичным, вежливым молодым человеком. Проехали всего несколько станций, а он уже разговорился с арестантом, сообщил, что фамилия его Чеккини, и признался с внезапной откровенностью, что его сильно тяготит служба. Два брата работают на шахте в Сицилии, сестра белошвейка, отец всю жизнь рыбачит. Дома твердят, что он, капрал, выбился в люди, но сам он считает себя неудачником. Черт его дернул учиться в военной школе, получить в проклятой Абиссинии пулю в бедро, а затем поступить в карабинеры! Это правда, что тюремщиками или полицейскими чаще всего служат уроженцы Сицилии, Сардинии или Калабрии. Но не потому, что люди там хуже, а им просто некуда больше деться, у них нет другого спасения от безработицы, они поневоле менее разборчивы.
Когда рыжий карабинер вышел из купе, капрал рассказал и про него. Родом он из Рима, столяр, остался без работы. А как прокормить себя, мать и сестренку? Капрал перешел на шепот и сообщил, что товарищ тоже тяготится своими обязанностями. Но что делать – оба они приняли военную присягу.
– Форма вам очень идет, – сказал Кертнер простодушно и искренне. – На платформе все женщины оборачивались.
Высокий, статный Чеккини очень хорош в форме карабинера – пилотка надета чуть набок, на одну бровь; белый лакированный ремень продернут под левым погоном; красные лампасы на брюках кажутся очень яркими, может быть, потому, что вшиты в черное сукно. И хотя шпоры, вделанные в каблуки, не всамделишные, фальшивые, у Чеккини такой вид, словно он еще сегодня гарцевал на лихом коне, а спешился только перед отходом поезда.
Позже карабинеры собрались поужинать и пригласили в компанию австрийца. Тому сильно досаждали наручники, и Чеккини разрешил их снять на время ужина.
Назавтра Кертнер попросил симпатичного капрала – согласно правилам, у него хранились деньги арестанта, – чтобы рыжий карабинер купил на ближайшей станции три обеда, стандартные, но дорогие обеды по десять лир. Карабинерам такие обеды не по карману. В каждом пакете булочки с ветчиной, четверть цыпленка с картофелем, пасташютта в пергаментном кульке, бутылочка фраскатти, мягкий сырок, несколько груш. К каждому пакету приложена жестяная ложечка и вилка. Помимо трех обедов, Кертнер поручил рыжему карабинеру купить апельсины в плетеной корзинке и три пачки лучших сигарет.
Рыжий карабинер вышел в коридор, а капрал ушел в соседний вагон, где также везли арестованных. И Этьен остался в купе наедине со своими тревогами и заботами.
Он пытался заснуть, притулившись к стенке у окна. Бесконечной шеренгой убегали назад телеграфные столбы.
Генуя осталась позади. Поначалу Этьен думал, что суд устроят там, но его везут в Рим, это пахнет Особым трибуналом и тюрьмой «Реджина чели», ее название можно, пожалуй, перевести как «Царица небесная»…
«Где ошибка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61