– Дай нам десант на броню, с пулеметами. Они нам нужны, чтобы прикрыть от гранатчиков. Сами пусть прячутся за башню. А мы попробуем повыщелкать пушки. Да, если вскроем пулеметчиков, и их пощупаем.
– Добро. А я в это время веду своих на первую линию окопов.
– Все, договорились. А за что тебе Жуков капитана дал?
– А ни за что. Аванс за будущую победу.
– Тогда тебе очень надо постараться, мужик. Жуков, говорят, не любит, когда его аванс кто-нибудь не отрабатывает.

– Бронебойные выгрузить, там танков нет. Мужики, быстро. Время не ждет. Взрыватели поставить на «осколочный». Слушайте сюда! – Стариков переживал состояние так называемого предбоевого синдрома, заметно психовал. – Мужики, как только выскакиваем на тот склон – сразу выстрел. Прицелился, нет – выстрел! И стрелять, стрелять, стрелять! Попал, не попал, без разницы. Главное заставить их испугаться, бросить все, вжаться в землю. Огонь, огонь, огонь! Конечно, лучше перестрелять всех сразу. У них пять пушек. У нас всего три. Так что огонь и еще раз огонь. На месте не стоять. Если, не дай Бог, подобьют, тем более! Огонь и огонь. В этом наша защита. Все поняли? По машинам. Ждем штурмовиков. Атака сразу же после их пролета.
Эскадрилья ИЛ-2, едва не задевая верхушки деревьев, пронеслась над башнями танков и через секунду обрушила десятки ракет и бомб за холм. От близкого грохота воздух стал плотнее и наэлектризованнее.
– Марат, вперед. Константинов! Огонь, как только перескочим через пригорок. Балдов, осколочный, товьсь!
Танки прыжком выскочили на холм. Картина впечатляла. Прямо перед ними стояли еще несколько разбитых танков Т-26. Дальше задрали в небо хоботы своих стволов немецкие зенитные пушки.
– Взвод, огонь!
– Сейчас, командир.
– Огонь! Бля! Вы что, не слышите?!
Пушка, изрыгнув сизый дым, выплюнула снаряд. Разрыв, еще разрыв. Это танк Шеломкова. Стариков в прибор наблюдения видел, как к артиллеристам потянулись пулеметные трассы, это вел огонь танковый десант, расположившийся на броне.
– Огонь, Андрюха! Серега, товсь!
– Откат нормальный.
– Огонь!
– Цель поражена.
– Попадание, командир!
– Слышу, Марат. Все целы?
– Да, да.
– Константинов, огонь!
Гремя огнем, сверкая блеском стали, танкисты легко преодолели расстояние до пушек и втоптали их в землю. Десант попрыгал с брони, начал зачистку окопов. Страшное дело! Это не дуэль между танком и противотанковой пушкой. Сидящие в окопах немецкие пехотинцы не могли и носа высунуть наружу, тогда как бегущие автоматчики сверху поливали огнем вжимающегося в земляное дно траншей врага. Избиение, другого слова не подберешь. Окопы, недавно бывшие надежной защитой, стали глубокой могилой.
Стариков с башни своей боевой машины наблюдал за бесславным концом еще одной немецкой дивизии. Кое-где из окопов вырывались солдаты-одиночки или небольшие группки, но тотчас же уничтожались сосредоточенным огнем.
Подбежал Егоров.
– Что еще? – перекрывая шум боя, проорал Игорь.
– Вы чё стоите? Там штаб их! – он махнул рукой в сторону поросшего лесом склона холма.
– А что раньше не говорил?
– Давай туда, лейтенант! Вали всех там!
– Понял.
И в рацию:
– Я Первый, за мной. Цель – лес справа. Атака. Я Первый. Вперед. Парни, осколочными – огонь. Снарядов не жалеть, вы для меня важнее. Давайте, пацаны!

Румыния

«Это он» – подумала про себя Женька. Ей вспомнился детский разговор с матерью, строгой учительницей, о том, что такое любовь.
– Ты его сразу узнаешь, поймешь, что это он, – ответила тогда мама на вопрос, как узнать настоящую любовь.
– Но как, мам, как?!
– Сердце скажет…

Женька смотрела во все глаза на подъехавших танкистов. На танк с изуродованной надгусеничной полкой, со свежей вмятиной на лобовой броне, с царапинами от пуль на башне. Смотрела на пыльных, в промасленных комбезах, танкистов. Смотрела на НЕГО.
Среднего роста. Широкоплечий. Смуглая, загорелая под южным солнцем кожа. Прямой нос. Густые черные брови. Черные смородинки глаз, в которых, несмотря на усталость, была такая внутренняя сила, что заныло девичье сердечко. «… Этот сможет меня приручить…» – вспомнилась вдруг строчка из стихотворения Ахматовой.
Это он, я знаю. Я узнала тебя. Ты будешь моим. Никогда не отпущу. И никому не отдам. Это ты!

– Корпус! Равняйсь! Смирр-на! Отставить! Это что там за шевеления в 12-й бригаде? Стоять разучились?! Равняйсь! Под Знамя корпуса – смирр-на! Равнение на Знамя!
Жидкий военный оркестр заиграл встречный марш. Чуть не в такт бухал барабан. Знаменосцы, проходя перед строем, осеняли ряды солдат алым крылом Боевого Знамени и, словно металлическую стружку за магнитом увлекали за ним их взгляды, восхищенные и преданные.
– Вольно! Слушай приказ Ставки Верховного Главнокомандования! Приказ № 171 от 17 августа 1941 года. Город Москва.

«За проявленное мужество и решительность во время проведения Ясско-Ботошанской стратегической операции, Рымникской стратегической операции, Кантемировской стратегической операции, за весомый вклад в борьбе с фашистским агрессором ЦК ВКП(б), Советское правительство, Ставка Верховного Главнокомандования награждает 9-й танковый корпус званием „Гвардейский“, почетным наименованием „Кантемировский“. Полное наименование – „9-й гвардейский танковый Кантемировский корпус“.
Военно-геральдическому отделу Народного комиссариата обороны внести соответствующие поправки в воинские уставы и статуты.
Почетным отличительным знаком 9-го гвардейского танкового Кантемировского корпуса утвердить скрещенные в нижней части, расположенные под углом 90 градусов дубовые листья желтого (золотого) цвета. При обращении между военнослужащими использовать, наряду с уставными, обращение «гвардеец».

Подпись: И. СТАЛИН».

Комкор генерал-майор Петр Перерва, здоровый мужик с красной крестьянской рожей, вскинул свою ладонь-лопату к козырьку и голосом, от раскатов которого вспорхнули голуби с соседней крыши, гаркнул:
– Товарищи гвардейцы! Поздравляю вас со столь почетной наградой!
Полторы тысячи легких, словно мехи баяна, набрали воздух, чтобы через три секунды ответить:
– У-уррра-а-а!!!
– Вольно!
Ликованию не было предела. Волна пилоток взлетела над строем. У многих в глазах стояли слезы радости, гордости за свой боевой труд и комок в горле – от волнения, от скорби по погибшим товарищам.
– Равняйсь! – генерал-майор снова, как непокорную лошадь за узду, ухватил внимание личного состава.
– Смирр-на! К выносу Знамени стоять смирно! Равнение на Знамя!

Лицо Короткова светилось, как новый знак «Гвардия» на его груди.
– Докладывай, гвардеец, что там у вас случилось.
Стариков, вообще-то ожидавший разноса за задержку в пути, слегка расслабился.
– Товарищ капитан, все нормально. Помогли мы пехоте, царице полей, эти самые поля под свою корону вернуть. Пять немецких зенитных 57-мм пушек вкатали. Эти хлопчики там ещё генерала немецкого взяли, мы им огнем помогли.
– А что за история у вас случилась, ну, как городок-то этот называется, забыл…
– Петрошени?
– Да. Давай рассказывай.
– Да рассказывать-то, товарищ капитан, особо нечего. Танк провалился в подземелье, мы вытащили, поехали дальше.
– Ой, темнишь, лейтенант.
– А что мне темнить-то?
– Сначала в панику кинулся, по рации давай названивать, потом два часа молчал, теперь мне лапшу вешаешь, что ничего не было!
– Ну, построили «обструкцию», как ее Шеломков обозвал, вытащили…
– А в подземелье что было?
– Да ничего не было. Ход обрушился, камни, кирпичи черные.
– Смотри, лейтенант, не играй с судьбой. Пока вы ездили, тут слух прошел, что в пехоте двух офицеров расстреляли и нескольких солдат. Энкавэдэшники нашли у них побрякушки какие-то румынские. Мне уже запрос на тебя приходил из «Смерша». Ты кому там морду бил?
– Да мы не били их, точно говорю. Они у цыган взятки вымогали. Я их арестовал, они еще хотели сопротивляться, но у нас не забалуешь. Потом Шеломков их увез. Претензий не было!
– Короче. Все танки проверь, карманы у всех выверни, чтоб ничего не было. И, если у кого что будет, ко мне его немедленно. Понял?
– Так точно.
– Ко мне! И не сам разбирайся. А что за цыган там с вами был?
– Сандро, что ли? А он в штабе Армии сейчас. Я не удивлюсь, если скоро услышу про Первую цыганскую конную армию.
– Да, по коням они спецы… И еще: местные нас сегодня на прием приглашают. По случаю мирного договора. Ты пойдешь?
– А можно, товарищ капитан?
– Тебе можно. Ну, еще со взвода пару-тройку солдат возьми. Всех проверь, чтобы подворотнички, бляхи, пуговицы, сапоги сияли, как у кота… Да, невесты тут у нас объявились. Воздушная разведка. Я позже приказ издам, но имейте в виду, пока война, дуэли я запрещаю. Все понятно?
– Так точно.
– Свободен.
– Есть.

Москва. Кремль

Шапошников делал доклад, и было видно, как он волнуется:
– Итак, товарищи, группа старшего лейтенанта Чернышкова устроила диверсии в Братиславе. Взорвали здание генштаба, местного гарнизона, подожгли склады на железной дороге. С помощью реактивного снаряда РС-8 взорвали нефтеналивной танкер, стоящий под разгрузкой в речном порту. Провели диверсию на электростанции, взорвав выходные трансформаторы. В результате город остался без электроэнергии в момент налета наших самолетов. Нашли и сделали целеуказание самолетам на здание гостиницы, где находилась резидентура абвера в Словакии. При налете почти все шпионы и служба безопасности химической части были ликвидированы. В городе группе Чернышкова удалось создать панику. На борьбу с разрушениями и пожарами немцы и словаки бросили все силы, в том числе и часть охраны аэродрома. А осназу тем временем удалось нейтрализовать охрану аэродрома, захватить расположение химической части немцев. Захвачены, как вы знаете, и оставшиеся после налета в живых ученые химики.
После этого осназовцы встретили десантников 201-й бригады и 9-го десантного корпуса. Вокруг аэродрома создан постоянно расширяющийся плацдарм. 201-я бригада и группа Чернышкова разбили во встречном бою части словацкого гарнизона и охранную дивизию немцев, попытавшиеся ликвидировать десант. В данный момент захвачена северная окраина Братиславы, создан плацдарм на правом берегу Дуная, налажен авиамост, по которому авиация дальнего действия перебрасывает танки Т-40, Т-38, боеприпасы, топливо, продукты.
Основываясь на радиограмме командующего группой войск генерала-майора Чуйкова, Генштаб КА представляет старшего лейтенанта Чернышкова Александра Ивановича к званию Героя Советского Союза и присвоению очередного воинского звания – капитан Красной Армии. Членов его группы – к медалям «За отвагу».
– Вот так всегда, – проворчал Берия. – Мы работаем, а славу армейцы гребут.
Сталин едва взглянул на Берию, а эффект – как будто кипятком в лицо плеснул. Встал, бесшумно ушел куда-то за спины, только Шапошников его видит.
– Продолжайте, Борис Михайлович.
– У меня все, товарищ Сталин.
– Хорошо. Есть ли потери?
– В группе Чернышкова один легко ранен, один лишился зубов. Это во время взятия аэродрома. А далее их следы теряются. Известно от Чуйкова, что они продолжают громить немцев в окрестностях Братиславы.
– А вот это, Борис Михайлович, не очень хорошо. Нужно, чтобы герои были представлены к наградам.

После обсуждения еще нескольких вопросов Сталин отпустил всех, попросив, однако, Берию задержаться.
– Ты что делаешь?! – Начал он, когда двери за Молотовым, который шел последним, закрылись. – Ты что, Лаврентий, не можешь придержать язык? Так откуси его!
– Товарищ Сталин, да я по делу ему сказал, – перешел на грузинский Берия, – что они заладили – армия да армия!
– Ты мне это прекрати! Сейчас все они там – армия. Ты думаешь, этот парень бегает там по лесам, режет фашистов, он что, для НКВД это делает?
– Товарищ Сталин, они сейчас хотят, пользуясь моментом, набрать силу, а когда нарушается баланс, это чревато разрушением всей конструкции.
– Слушай, Лаврентий, а не пора ли тебе на передовую?
– Товарищ Сталин, вы же знаете, что я не струшу. И я вас знаю. Не пошлете вы меня на фронт. Для вас успех дела важнее персонально какого-то Берии.
– Иди с глаз моих, – и, перейдя на русский: – Перед Шапошниковым извинись.
После того, как Лаврентий Павлович вышел, вошел секретарь Сталина Поскребышев:
– Товарищ Сталин, к вам по вашему вызову явился генерал-лейтенант Рычагов.
– Пригласите.
Вошел молодой, лет тридцати, а по внешнему виду, вообще мальчишка, Павел Рычагов.
– Здравствуйте, товарищ Рычагов.
– Здравия желаю, товарищ Сталин.
– Как учеба в Академии?
– Товарищ Сталин, война идет, до учебы ли, штаны протирать?
– Учиться, товарищ Рычагов, всегда есть время. Мы вот воюем и учимся. Ну а вы-то, поостыли в Академии? Или до сих пор молодой-горячий?
– Остыл, товарищ Сталин.
– Это хорошо. Вот с холодной головой вы и запустите в производство наш новейший, еще не проектированный даже бомбардировщик. Понятно, что это должен быть самый лучший, самый дальний, самый грузоподъемный стратегический бомбардировщик в мире. Война нам отпускает мало времени, поэтому на проектирование, постройку, испытания и запуск в серию срок вам – три месяца. Что нужно, все проси. Все дам.
– Товарищ Сталин, наши сегодняшние бомбардировщики уже на пределе модернизации. Из них выжать еще что-то сложно.
– Поэтому и нужно проектировать с чистого листа.
– Но на такое проектирование во всем мире уходят годы и годы.
– Товарищ Рычагов, товарищ Яковлев мне тоже тут говорил про американцев. Но потом он доказал, что он советский человек. А вы, генерал-лейтенант авиации, Павел Рычагов, вы что, амырыканец?
– Никак нет, товарищ Сталин! Товарищ Сталин, какие параметры должны быть выдержаны?
– Действие в зоне сильной ПВО. Дальность – 5-6 тысяч километров. Высота полета 12 тысяч метров. Бомбовая нагрузка 20–22 тонны. Скорость на максимальной высоте выше скорости истребителей вероятного противника.
– Вероятный противник США-Англия?
– Да, и Япония.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45