— Ну-ка, красотка моя, обнимите меня за талию, как раньше.
— Ни за что! — с независимым видом отозвалась Тэсс и старалась удержаться, не прикасаясь к нему.
— Позвольте мне хоть разок поцеловать вас в губки, Тэсс, или хотя бы в эту разгоревшуюся щечку, и я остановлю лошадь, честное слово, остановлю!
Тэсс в безграничном удивлении отодвинулась как можно дальше. Тогда он снова погнал лошадь, и кабриолет стал раскачиваться еще сильнее.
— А без этого не остановитесь? — в отчаянии крикнула она наконец, и взгляд ее больших глаз напоминал взгляд дикого зверька. Напрасно мать наряжала ее — это привело к печальным последствиям.
— Не остановлюсь, дорогая Тэсс, — ответил он.
— Не знаю… Ну, хорошо, мне все равно! — тоскливо выговорила она.
Он натянул вожжи и, когда лошадь замедлила шаг, хотел было запечатлеть поцелуй на щеке Тэсс, но инстинктивная стыдливость заставила девушку отпрянуть. В руках он держал вожжи и не мог предупредить этот маневр.
— Черт возьми, теперь мы оба сломаем шею! — выругался ее капризный и пылкий спутник. — Так вот как вы держите слово, маленькая колдунья!
— Ну, хорошо, — сказала Тэсс. — Я не пошевельнусь, раз вы настаиваете! Но… я думала, вы будете добры ко мне, защитите меня… как родственник.
— К черту родственника! Ну!..
— Но я не хочу, чтобы меня целовали, сэр! — взмолилась Тэсс; крупная слеза скатилась у нее по щеке, уголки рта подергивались, она старалась не расплакаться. — Я бы не поехала, если бы знала!
Он был неумолим, и она умолкла, а д'Эрбервилль поцеловал ее, пользуясь преимуществом своего положения. Едва он это сделал, как она, вспыхнув от стыда, вынула носовой платок и вытерла то место на щеке, которого коснулись его губы. Движение это было бессознательное, и д'Эрбервилль почувствовал себя задетым.
— Очень уж вы чувствительны для деревенской девушки! — сказал он.
Тэсс ничего не ответила на это замечание, смысл которого был ей не совсем понятен, так как она не подозревала, что оскорбила его, вытерев машинально щеку. В сущности, она стерла поцелуй, насколько это было физически возможно. Смутно сознавая, что он рассержен, она упорно смотрела вперед, пока они ехали рысью, и вдруг с ужасом заметила, что им предстоит еще один спуск.
— Вы пожалеете об этом! — заговорил он все тем же обиженным тоном, снова занося хлыст. — Если только не согласитесь добровольно на повторение… Но на этот раз без носовых платков.
Она вздохнула.
— Хорошо, сэр… Ай! Позвольте, я подниму шляпку!
В этот момент ветер сорвал с нее шляпу, так как они и в гору ехали отнюдь не медленно. Д'Эрбервилль остановил лошадь и сказал, что поднимет шляпу, но Тэсс уже выпрыгнула из экипажа.
Пройдя назад по дороге, она подняла шляпу.
— Клянусь, без шляпки вы еще лучше, если это только возможно! — сказал он, глядя на нее поверх спинки кабриолета. — Ну, садитесь! В чем дело?
Шляпа была надета, и ленты завязаны, но Тэсс не двинулась с места.
— Нет, сэр, — сказала она с торжеством и вызывающе улыбнулась, сверкнув зубами. — Теперь уж я не сяду!
— Как? Вы не хотите сесть рядом со мной?
— Да, я пойду пешком.
— До Трэнтриджа остается еще пять или шесть миль.
— А хоть бы и десять! К тому же за нами едет двуколка.
— Ах вы хитрая девчонка! А ну-ка скажите, уж не сами ли вы устроили так, чтобы с вас сорвало шляпу? Готов поклясться, что это так!
Ее неосторожное молчание подтвердило его подозрения.
Тогда д'Эрбервилль, не жалея бранных слов, стал ругать и проклинать ее за эту хитрость. Неожиданно дернув вожжами, он направил лошадь на Тэсс, чтобы зажать ее между изгородью и кабриолетом. Но этого он не мог сделать, не рискуя ее искалечить.
— Стыдно вам говорить такие нехорошие слова! — сердито крикнула Тэсс с верхушки изгороди, на которую взобралась. — Вы мне совсем не нравитесь! Я вас ненавижу! Я вас терпеть не могу! Я вернусь домой, к матери!
Ее гнев рассеял дурное настроение д'Эрбервилля, и он от души расхохотался.
— Ну, а вы мне еще больше нравитесь, — сказал он. — Давайте заключим мир. Больше я никогда не буду этого делать против вашей воли. Клянусь честью!
Но Тэсс так и не согласилась снова сесть в кабриолет. Однако она не возражала против того, чтобы д'Эрбервилль ехал рядом с ней; и так, шажком, приближались они к деревне Трэнтридж; время от времени д'Эрбервилль бурно выражал отчаяние, видя, что своим поведением принудил ее идти пешком. Теперь она действительно могла бы ему довериться, но один раз он обманул ее — и сейчас она упорствовала и шла задумчиво, словно размышляя о том, не благоразумнее ли вернуться домой. Однако решение было принято, и отступать от него теперь без более веских причин казалось чуть ли не ребячеством. Могла ли она, руководствуясь такими сентиментальными соображениями, забрать свой сундучок, вернуться к родителям и разрушить план восстановления семейного благополучия?
Несколько минут спустя показались трубы усадьбы «Косогор», а направо, в уютном уголке, — птичий двор и домик, предназначенный для Тэсс.
9
Птичья община, в которой Тэсс должна была играть роль надзирательницы, поставщика, няньки, врача и любящего друга, обитала в старом, крытом соломой домике, на обнесенной оградой утоптанной песчаной площадке, где когда-то был сад. Домик зарос плющом, и дымовая труба, увитая его густыми плетями, казалась разрушенной башней. Нижний этаж: целиком был отдан птицам, которые с видом собственников разгуливали по комнатам, словно дом был построен ими, а не какими-то арендаторами, ныне покоящимися на кладбище. Потомки этих прежних владельцев почувствовали себя глубоко оскорбленными, когда дом, который они любили, который стоил таких денег их предкам, в котором жило несколько поколений их семьи задолго до того, как здесь появились д'Эрбервилли, — когда этот дом миссис Сток-д'Эрбервилль, едва утвердившись в правах собственности, равнодушно превратила в курятник. «В дедовские времена дом был достаточно хорош и для людей», — говорили они.
В комнатах, где когда-то пищали десятки младенцев, слышалось теперь постукивание вылупливающихся из яиц цыплят. Клетки с курами помещались там, где некогда стояли стулья степенных земледельцев. Камин, в котором прежде пылал огонь, был заполнен перевернутыми ульями — в них неслись куры; а перед домом, где поколения прежних владельцев заботливо вскапывали участок лопатой, земля была отчаянно изрыта петухами.
Домик и участок окружала высокая ограда, и попасть туда можно было только через калитку.
На следующее утро Тэсс в течение часа занималась изменениями и улучшениями этого хозяйства, руководствуясь своим опытом — она ведь была дочерью куровода-профессионала, — как вдруг калитка распахнулась, и во двор вошла служанка в белом чепце и переднике. Явилась она из господского дома.
— Миссис д'Эрбервилль хочет, чтобы к ней, как всегда, принесли кур, — сказала она, но видя, что Тэсс не совсем поняла ее, пояснила: — Хозяйка у нас старая и совсем слепая.
— Слепая! — повторила Тэсс.
Не успев осознать, какие опасения вселила в нее эта новость, Тэсс, по указанию служанки, взяла на руки двух самых красивых птиц гамбургской породы и последовала за девушкой, тоже захватившей двух птиц, в господский дом, фасад которого, хотя красивый и внушительный, свидетельствовал о том, что кто-то из его обитателей питает любовь к домашней птице: тут всюду летали перья, а на траве стояли клетки.
В гостиной нижнего этажа в глубоком кресле, повернувшись спиной к свету, сидела владелица и хозяйка усадьбы — седая женщина лет шестидесяти, не больше. У нее было подвижное лицо человека, которому зрение изменяло постепенно и который пытался его сохранить, — ведь у людей, давно ослепших или слепых от рождения, лицо бывает застывшее. Тэсс приблизилась к ней, не выпуская свою пернатую ношу, — птицы сидели на обеих ее руках.
— А, вы та молодая женщина, которая будет смотреть за моими курочками? — сказала миссис д'Эрбервилль, услышав незнакомые шаги. — Надеюсь, вы будете ласковы с ними. Мой управляющий говорит, что на вас можно положиться. Ну, где же они? А, это Гордец! Но сегодня он, кажется, не так весел, как всегда? Должно быть, испугался, попав в чужие руки. И Фина тоже… да, они немножко испуганы. Правда, мои миленькие? Но они скоро к вам привыкнут.
В то время как старуха говорила, Тэсс и служанка, повинуясь ее жестам, посадили птиц к ней на колени, и она оглаживала их с головы до хвоста, ощупывая клювы, гребешки, воротнички у петухов, крылья их и лапы. Прикасаясь к ним, она тотчас же их узнавала и немедленно обнаруживала каждое сломанное или запачканное перышко. Она щупала им зоб и догадывалась, что они ели и не слишком ли мало или много; на лице ее живо отражались все ее впечатления.
Птицы, принесенные девушками, были затем водворены обратно на птичий двор, их сменили новые, и процедура осмотра продолжалась до тех пор, пока старухе не были предъявлены все любимые петухи и куры — гамбурги, бантамы, кохинхины, брамы, доркинги и другие породы, бывшие тогда в моде, — и когда птицу сажали к ней на колени, старуха, опознавая ее, редко ошибалась.
Тэсс это напомнило конфирмацию: миссис д'Эрбервилль была епископом, куры — конфирмующейся молодежью, а она сама и служанка — священником и викарием прихода, провожающими свою паству в церковь. По окончании церемонии миссис д'Эрбервилль, морща лицо и пожевывая губами, вдруг спросила Тэсс:
— Вы умеете свистеть?
— Свистеть, сударыня?
— Да, насвистывать мелодии.
Тэсс, как и большинство деревенских девушек, умела свистеть, но считала, что этим искусством не хвастаются в приличном обществе. Однако она вежливо ответила, что свистеть умеет.
— В таком случае вам придется заниматься этим каждый день. У меня служил мальчик, который очень хорошо свистел, но он ушел. Вы будете свистеть моим снегирям; видеть их я не могу, но мне приятно их слушать, а так они учатся петь. Покажите ей, где находятся клетки, Элизабет. Вы должны начать завтра, а то они забудут все, чему выучились. Вот уже несколько дней, как с ними никто не занимался.
— Мистер д'Эрбервилль свистел им сегодня утром, сударыня, — сказала Элизабет.
— Он? Вот еще!
Лицо старой дамы брезгливо сморщилось, и больше она не сказала ни слова.
Так закончилось свидание Тэсс с той, которую она считала своей родственницей, и куры были отнесены в птичник. Обращение миссис д'Эрбервилль не слишком удивило девушку — увидав, как велика усадьба, она и не ждала другого приема. Однако она и понятия не имела о том, что старая дама ничего не слышала об их так называемом родстве. Она решила, что слепая женщина и ее сын отнюдь не связаны крепкими узами любви. Но и в этом она также ошиблась. Миссис д'Эрбервилль была не единственной матерью, которой суждено питать к своему отпрыску любовь, окрашенную обидой и горечью.

Несмотря на неприятные впечатления первого дня, утром, когда засияло солнце, Тэсс почувствовала себя обосновавшейся здесь и порадовалась свободе и новизне своего положения. Ей не терпелось испробовать свои силы в искусстве, которое столь неожиданно от нее потребовалось, — ведь это решало, останется ли место за ней. И вот, едва Тэсс осталась одна в саду, обнесенном стеной, она уселась на клетку для кур и старательно выпятила губы, намереваясь заняться давно заброшенным искусством. С грустью она обнаружила, что совсем разучилась свистеть: выдувая воздух, она издавала только глухие замогильные звуки, и у нее не получалось ни одной чистой ноты.
Тщетно продолжала она дуть, испуская иногда досадливые восклицания и удивляясь, куда исчезла способность, которая казалась прирожденной, как вдруг заметила какое-то движение в плюще, обвивавшем ограду так же густо, как и коттедж. Взглянув в ту сторону, она увидела, что кто-то спрыгнул со стены на землю. Это был Алек д'Эрбервилль, которого она не видела со вчерашнего дня, когда он привел ее к дому садовника, где ей было отведено помещение.
— Клянусь честью, — воскликнул он, — не было еще ни в природе, ни в искусстве ничего прекраснее вас, кузина Тэсс! (Слово «кузина» звучало слегка иронически.) Я следил за вами из-за ограды. Вы, словно статуя Нетерпения, восседаете на пьедестале, складываете свои прелестные розовые губки, будто собираясь свистеть, дуете, дуете, ругаетесь про себя — и не можете извлечь ни одной ноты, и злитесь, потому что это вам не удается.
— Я не злюсь, и я не ругалась.
— А! Я понимаю, почему вы это делаете! Снегири! Моя матушка хочет, чтобы вы продолжили их музыкальное образование! Как это эгоистично с ее стороны. Словно ухаживать за этими проклятыми петухами и курами — легкая работа! Будь я на вашем месте, я бы наотрез отказался.
— Но она особенно на этом настаивает и хочет, чтобы я приготовилась к завтрашнему утру.
— Вот как? Ну, в таком случае я дам вам один-два урока.
— Ах, нет, не надо! — сказала Тэсс, отступая к двери.
— Не бойтесь! Я не намерен вас трогать. Смотрите, я буду стоять по эту сторону проволочной сетки, а вы можете остаться по другую; тогда вы будете себя чувствовать в полной безопасности. Ну, глядите: вы слишком выпячиваете губы, надо вот как.
Он показал, как нужно складывать губы, и начал насвистывать песенку «Прочь уста — весенний цвет!». Но Тэсс не поняла намека.
— Попытайтесь-ка теперь, — сказал д'Эрбервилль.
Она пробовала сохранить невозмутимый вид, лицо ее было сурово, как у статуи; но он настаивал, и наконец, чтобы отделаться от него, она, следуя его указаниям, вытянула губы трубочкой, но ей не удалось извлечь чистую ноту, и она смущенно рассмеялась, а потом покраснела от досады на себя за то, что рассмеялась.
Он подбадривал ее:
— Попробуйте еще раз.
Теперь Тэсс была серьезна, совсем серьезна и сделала еще одну попытку, — и наконец неожиданно ухитрилась издать чистый, приятный звук. Радость, вызванная удачей, была слишком велика — глаза Тэсс широко раскрылись, и она невольно улыбнулась ему.
— Вот так! Теперь, когда я дал вам толчок, дело пойдет на лад. Я сказал, что не подойду к вам, и, хотя ни одному смертному не выпадал на долю такой соблазн, я сдержу слово.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9