При температуре минус пятьдесят в тени улыбка — непозволительная роскошь. Вокруг глаз могут потрескаться ледяные корки вместе с кожей, а зубы почернеют уже к вечеру и утром раскрошатся. Каменное лицо ничего не выражало, а душа порхала, как легкая бабочка с наколками на крыльях: «Мне хорошо!!!» Впервые за последние тридцать лет Гнида не видел вокруг снега.Он спокойно проводил взглядом жующего, как корова, милиционера, длинно цвыркнул между передними зубами себе под ноги и растер плевок тяжелым кирзовым сапогом.— Можно, — негромко сказал зэк и подставил плечо.Из вагона высунулась длинная деревянная нога. За ней появилось остальное. Моченый шагнул на питерскую землю, твердо опираясь о шестерку. Нога, выполненная из сандалового дерева лучшим мастером трудового исправительного учреждения номер 5843, недоверчиво ткнулась в асфальт перрона, как слега в болотную тропу. Старый уголовник сделал два шага, затем остановился и, распрямляясь во весь свой могучий рост, вдохнул полной грудью.В легкие ворвался дым поездов, ядовитый угарный газ улиц и пыль площадей, пропитанная солями тяжелых и очень тяжелых металлов. После стерильного кислорода девственной тундры отошедшие газы мегаполиса ворвались, раздирая изнеженный организм уркагана, как стая напильников. Они промчались по дыхательным путям авторитетного вора, собрались в кучу в легких, а затем всем скопом рванули к мозгу, и Моченый потерял сознание.Он рухнул под ноги Гниде, а его единственный глаз прикрыло морщинистое веко с надписью: «СПЯТ». Начало татуировки «ОНИ» Моченый потерял вместе правым глазом тридцать лет назад в жестокой схватке с песцом, когда они вместе с Гнидой рвались назад, в зону, после единственного в его жизни неудачного побега. Тогда глазу и пришел… «пи…сец».Пока авторитет лежал без сознания, люди спешно покидали вагон. Бледный проводник как прилип к стенке тамбура еще в Москве, так и продолжал стоять, гадая, чем это все для него закончится. Гнида опустился на колени перед корешем и траурно склонил голову. Воды, чтобы брызнуть в лицо, у него не было, а плевать или бить по щекам вора в законе он не решался. Он ждал.А в это время Моченый уносился сквозь астрал в прошлое. Время включило заднюю передачу и ударило по газам. Десять лет назад, двадцать, двадцать пять, тридцать… * * * Когда на них рухнул снежный потолок, Гнида очнулся первым. Потому что привык спать на животе. Холодная тяжесть навалилась на спину и придавила к полу. Не разобравшись спросонок, по старой лагерной привычке он попытался отогнать от своей кормы непрошеных гостей локтями, но не смог. А где-то вдалеке, под завывание якутской вьюги, нараспев звучало жуткое заклинание:— Товарищи-и!!!Мычание своей «коровы» Гнида узнал бы из тысячи. Ненависть плеснула в кровь адреналина и раскалила ее так, что снег вокруг начал подтаивать. В борьбе за жизнь матерый урка был неутомим. Резким движением он приподнялся, расширяя вокруг пространство. Дышать становилось все тяжелее, но Гнида не останавливался. Поворачиваясь с бока на бок, зэк подминал под себя снег.— Где вы, товарищи-и?! — издевательски звучало все ближе.Снег постепенно становился более рыхлым, и Гнида заработал руками с удвоенной энергией.— Товарищи! Ау-у! — раздалось совсем рядом, над головой.— Сука-а-а! — завопил что было мочи уголовник, и рука его вырвалась наконец из снежного плена.— У-у-у-а-а-а!!! — передразнила его тундра.— А-а-а-у-у-у!!! — продолжала мычать «корова».Рука, торчащая из белого ада, как механическая клешня, сжималась и разжималась в поисках жертвы. И в тот самый момент, когда кончики пальцев уже коснулись потрошиловской обувки, когда вонь от его унтов, сделанных из одеяла, можно было почувствовать кожей, рыхлый снег провалился, унося с собой худое тело Гниды в саму преисподнюю. Еще долго он ощущал, как Потрошилов неистово скачет на их с Моченым могиле, утаптывая снег. Потом пронесся ураганом кошмарный запах, и все затихло. Только вьюга продолжала истерично хохотать, подмораживая коровью «лепешку».На подвиги сил не осталось. Толстый слой снега, утоптанный коровой, стал для него очередной, и уже последней, тюремной стеной. Перебирая в памяти те несколько дней, что он провел на свободе, Гнида потихоньку начал отходить ко сну. Голова слегка закружилась, как после первого глотка чифира. Тело обмякло. Последний вдох он делал, как говорят на зоне, «по мнению». Так было положено. А потом вдруг резко полегчало. Тело стало невесомым и взмыло ввысь, как дым от косяка с анашой. Легкие наполнились кристально чистым воздухом, и он приготовился к встрече со Всевышним. Гниде внезапно почему-то стало стыдно за наколки, и он порывисто засунул руки в карманы, пряча синие перстни.Где-то впереди вот-вот должен был открыться тоннель с ярким светом в своем конце. Еще чуть-чуть, и удивительная музыка зазвучит в его ушах, предвещая главный сходняк. Гнида распахнул глаза во всю ширь и превратился в слух…— Хорош дрочить! Доставай клешни. Канаем к зоне.Такого приема на небесах даже он, старый грешник, не ожидал. Вместо святого лика кого-нибудь из апостолов перед глазами маячила жуткая, заросшая волосами рожа Моченого. Сосульки на его усах и бороде были огромными и больше напоминали зубы отмороженного якутского вампира. Он был как всегда подвижен, деловит и уголовно авторитарен.— Без хавчика крякнем. Надо вертаться к куму в хату. * * * Тундра трещала по швам. Вечная мерзлота лопалась от мороза, как бракованный асфальт на российских дорогах. Казалось, воздух вот-вот превратится в лед и осыплется на землю. Но они были живы.На шестой день пути на них вышли песцы. Что они делали посреди тундры на сорокаградусном морозе, неизвестно. Встретить какую бы то ни было еду, кроме Моченого и Гниды, в этих местах было невозможно. Так что цели песцов были прозрачны, как бюджетная политика СССР. Уголовники насторожились. Защитный окрас животных только прибавил ситуации остроты.«Отбивная с кровью и варежки», — подумали беглые зэки.«Голое мясо. Можно и баб позвать», — решили песцы.Они не знали, что перед ними стоял и облизывался сам Моченый, который ради смеха откусывал овчаркам головы на бегу. Враги стояли и смотрели друг на друга среди белой немоты, не замечая мороза и колючего ветра. Двое на двое. Все повзрослому: люди, звери, голод и ничего вокруг.— Ну пошли, побазарим, — наконец произнес Моченый и, не оборачиваясь, зашагал в метель. Гнида от удивления раскрыл рот, где тут же замерзли слюни.Песцы переглянулись и взъерошили хвосты. Затем один из них, что покрупнее, копнул пару раз снег передней лапой, как это обычно делают рассерженные лошади, издал омерзительный визг и тоже скрылся за снежным занавесом.Если брать «по-чесноку», круче песцов на тундре никто не стоит. Реальные пацаны держат тундру конкретно. По понятиям, они, конечно, отморозки. Ни одна стрелка у них мирно не проходит. Никогда. По большому счету, им даже олени по балабасу. Шоблой налетят, в кровище перемажутся и разбегаются по норам. Но чтобы вот так, на самого Моченого, один на один?! Чистый беспредел.Гнида и оставшийся песец уничтожающе смотрели друг на друга. Судя по взгляду животного, с теорией дарвинизма он не был знаком, а потому был уверен, что песец — царь зверей. Дикий рев, визг и звук рвущейся песцовой шубы прозвучали почти одновременно.Моченый появился из-за пелены сухой снежной крошки, витающей в воздухе, так же внезапно и решительно, как исчез. Лицо его сплошь было в крови, а в руках он нес то, что раньше, по всей видимости, было авторитетным песцом.— Лох, — брезгливо произнес вор. Он бросил на снег половинки и упал без сознания. Гнида показал своему врагу оттопыренный средний палец. * * * Они подошли к зоне через десять дней. Гнида взял ее на запах. Издалека она выглядела, как большое грязное пятно на огромной белой простыне тундры. Гнида упрямо шел на вонь баланды. Моченого он тащил за собой, держа за шиворот телогрейки. Жив авторитет или нет — он не знал, но тащил «по мнению». А может быть, пальцы примерзли. Последние шаги дались особенно трудно. Он выдергивал ноги из снега, как из зыбучих песков. Перед глазами расплывчато маячила зеленая дверь проходной.А в это время за воротами вот уже полчаса стоял Запруда, разжалованный в младшие сержанты, и улыбался в предвкушении встречи. Гнида постучал. Ему не ответили. Он постучал еще раз. Зона отозвалась сиреной, леденящей кровь.— Ложкомойники, — без выражения произнес зэк и сел на снег, привалившись к двери спиной. Голова обессиленно откинулась назад, гулко ухнув по жестяной обшивке.— И-хто это тама? — послышалось вдруг из теплой утробы проходной.— Открывай, начальник! Мамка приканала! — Гнида снова вцепился обледеневшими пальцами в воротник Моченого.— Не велено пускать. — Холуйский голос Запруды ликовал за дверями.— Хули ты шоркаешься, шерсть? — Зэк с трудом подтащил тело авторитета поближе к двери.— Пущу только одного, — отозвался младший сержант и хихикнул.— Понт. Не канает, — тихо прошептал Гнида в пургу, лег рядом с корешем и закрыл глаза. Глава 8ПИЩА ДЛЯ МОЗГА
Ужин в четвертом отделении психиатрической больницы имени Скворцова-Степанова состоял из селедки с винегретом. Меню воняло нестерпимо. Кроме этого в ассортименте присутствовали пластмассовые ложки, но их употребляли только буйные, и то под настроение. Артур Александрович Кнабаух тоскливо вздохнул. Ему было скучно и противно. Очень хотелось на волю, в мир большой власти и несчитанных денег. Но снаружи его никто не ждал. Кроме врагов и нищеты.Те, кто помнил некогда всемогущего Мозга, одного из руководителей крупной преступной группировки, с удовольствием задали бы несколько неприятных вопросов. Возможно, даже при помощи традиционного паяльника в нетрадиционное место. А вот денег на воле у него не осталось. Все, накопленное за долгие годы криминальной деятельности, пришлось сдать ненавистным ментам. Вместе со списком сообщников. Шестое чувство подсказывало ему, что это вызвало какое-то неодобрение среди последних.Кнабаух качнулся на привинченном к полу стуле, вяло ковыряясь ложкой в красноватом месиве со скользкими зеленоватыми прожилками огурцов. Тоска сжала сердце. Жизнерадостно заржал дебил за крайним столиком. Два шизофреника в шлемах из проволоки тонко запищали, принимая сигналы из космоса. Артур Александрович в очередной раз взвыл во весь свой внутренний голос: «Господи, ну за что это мне?!»Замкнутый мир четвертого отделения психбольницы, как ни странно, навевал безумие. Но это был его мир. И здесь он был монархом, гуру, патриархом и добрым волшебником Гудвином. В любом случае, здесь было лучше, чем в тюрьме, от которой удалось отвертеться чудом, попав в психиатрию. Сменив нары в не совсем целебном Туруханском крае на больничную койку, Кнабаух обрек себя на существование среди психопатов. Которое и стремился скрасить насколько возможно. Он взял себя в руки. «Шоу должно продолжаться!» — строго цыкнул внутренний голос. Что для отечественного потребителя означало: «Матч состоится в любую погоду».— Семен, как обычно, собрание в холле! — громко скомандовал он санитару. — Попрошу без опозданий, господа!Шум в столовой тут же стих. Когда Мозг вещал, психи замирали. Как говорится, в стране слепых и одноглазый — король. Ежедневное собрание могло называться хоть съездом, хоть проповедью — Кнабаух со скуки чудил разнообразно и с размахом. Но пропускать мероприятие никому не приходило в голову.Они шли по одному и группами. Аутистов Человек, погруженный в собственный внутренний мир (психиатр.)

подталкивал в спину короткими разминочными ударами бывший боксер Коля-Коля. Санитар Семен подтаскивал за провода шизофреников, не прерывая их общение с Тау Кита. Параноики ползли сами, вдоль стенки, то и дело оглядываясь на собственную манию преследования. Последним в холл проник добрейшей души дебил Коробкин, почесываясь о каждый угол спиной.Расселись шумно. Просторное помещение заполнили вопли буйных, хохот неврастеников и воодушевленные рассказы о бесконечном разуме Вселенной. Но неуловимо нараставшее в воздухе напряжение, словно ватным одеялом, постепенно накрывало шум. Мало-помалу все тридцать психов впали в транс ожидания. Голоса смолкли. Легкая дрожь, предвещающая встречу с гуру, прошлась по стройным рядам привинченных кресел.Внезапно на холл опустилась полная тишина. Свет померк, и в желтом луче направленного на стену фонарика возникла бесформенная фигура. Под тихий скрежет спины Коробкина о стену фигура выросла до гигантских размеров. Раздался заунывный голос Мозга:— Я пришел, дети мои!Психи восторженно взвыли, задрав головы. Артур Александрович в белоснежной смирительной рубашке с отложным воротником парил на уровне потолка. Ее длинные полы скрывали табуретку, на которой он стоял, по самые ножки. Аристократически бледное лицо кривила саркастическая усмешка.— Свет! — приказал он шепотом.Повинуясь ему, люстра под потолком мигнула и загорелась. Коллектив разразился восторженным воплем. Коля-Коля забарабанил кулаками по спине ближайшего аутиста. Тот на секунду вышел из своего внутреннего мира, ужаснулся и заорал благим матом. Шизофреники, нарушая гармонию звезд, сдвинули шлемы набок и зааплодировали, путаясь в проводах.— Копперфильд! — промычал дегенерат из бывших интеллектуалов.— Подведение итогов открыто! — перестав улыбаться, объявил Кнабаух, садясь на табуретку. — Сделайте тишину!На этот раз пришлось потрудиться Семену. Порядок восстановили две оплеухи буйным и кляп из марли в рот хохочущего психопата с заткнутыми ушами.— Коллеги, сегодняшний день принес нам много огорчений, — грустно начал Артур Александрович, — больше, чем радостей. Виновники этого среди нас.По холлу пробежал легкий холодок испуга. Три меланхолика на заднем ряду заплакали. Дебил Коробкин ускорил темп почесываний.— Третья палата проспала завтрак. — Голос Кнабауха звучал тихо и серьезно, а улыбку на губах можно было заметить только из первого ряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50