Каждый раз, ожидая ее возвращения, он мысленно рисовал себе самые смелые проекты объяснения в любви и картины счастья, которое он сможет обрести, если у Эзры обнаружится хоть капля благосклонности к нему. Но как только раздавался стук двери, возвещающий о ее возвращении, все проекты рассыпались, как карточный домик.
А днем, встречаясь с Эзрой за обедом или в лаборатории, куда она иногда заходила, он робел, не is состоянии произнести двух слов, если они не были ответом на ее вопрос. Но глаза его светились такой нежностью и преданностью, что этого не могла не заметить Эзра.
Надо отдать ей справедливость, она не поощряла Фэди, не делала ни малейшей попытки окончательно выбить его из седла, что было не так уж трудно сделать. Размышляя об этом в те минуты, когда сознание его работало более или менее ясно, Фэди решил, что так надо, что этого требует от нее разведывательное бюро.
Самыми мучительными были мысли о Ралфе Дрессере. Тот знал Эзру давно, это было видно уже по тому, как они вели себя в баре. Их связывала совместная работа в разведывательном бюро. Но что связывает их в личной жизни? Эзра нравится Ралфу, это ясно. У Дрессера, правда, есть семья. Но таких, как Ралф, не обременяют мысли о высокой морали. Ралф не упустит такого лакомого куска.
Однажды, проходя по коридору, Фэди оказался свидетелем случайного телефонного разговора, который показал ему, что не Ралф Дрессер – предмет вожделений очаровательной Эзры. Это было всего несколько слов.
– Вы вправе приходить, Ралф, – услышал Фэди голос Эзры. – Это не мой дом. – Она умолкла, выслушивая, по-видимому, ответ Ралфа, потом продолжала: – Нет, этого не будет, я не люблю вас.
Чем закончился разговор, Фэди не знал. Он был безмерно рад тому, что услышал. Но ведь это вовсе не означало, что прекрасная Эзра стала ближе к нему!
Он почувствовал это, когда Эзра однажды зашла в лабораторию и он попросил ее подержать кошку, не пожелавшую спокойно лежать на столе в соседней комнате.
– С удовольствием, – сказала Эзра.
Фэди прошел в лабораторию и включил аппарат.
На экране появилось изображение Бетси. Рельефное, объемное. Фэди протянул руку, чтобы проверить, усилилось ли осязание после усовершенствования индикатора.
Но вместо шерсти ощутил гладь и тепло человеческой руки.
Рука Эзры тотчас исчезла с экрана.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В тот день, когда в газетах появилась заметка о неожиданной карьере молодого ученого из Министерства вооружений, который переселился в особняк в Милтауне и находится под охраной, Фэди целый день не давали покоя звонки, но, следуя указаниям Паппаса, он наотрез отказался принять репортеров.
На другое утро, опять-таки по указанию Паппаса, он сел в машину вместе с Эзрой и выехал за ворота. И тут же был атакован репортерами. Машина не смогла пробить себе дорогу.
Репортеры набросились на Фэди с вопросами:
– Над чем вы работаете?
– Почему удостоились чести переселиться из скромного жилища в этот роскошный особняк?
И так далее.
Строго выполняя инструкцию, полученную от Паппаса, Фэди нечленораздельно ответил на вопросы, сославшись на «сложность проблем, которые он решает и которые не могут представить интерес для широкой публики».
– А счетик в банке «Тэрстон – сын – и дядя» кем открыт? – раздался визгливый голос.
– Ученые Бизнесонии не могут обижаться на правительство. Им оказывают всемерную поддержку, если убеждаются в целесообразности и эффективности их работ. – Фэди, останавливаясь, словно бы для того, чтобы подобрать слова, только-только родившиеся в мозгу, произнес фразу, которую заучил.
Так и не выдавив из него ничего путного, репортеры набросились на Эзру, которую вначале не заметили в машине.
К удивлению Фэди, она нисколько не сопротивлялась, когда какой-то особенно бойкий репортер раскрыл дверцу и навел на нее фотоаппарат. Эзра вышла из машины и приняла очень эффектную позу для съемок.
Толпа ахнула и, позабыв о Фэди, ринулась к Эзре. Ее фотографировали во всех возможных ракурсах. Наиболее предприимчивые репортеры заставили ее стать рядом с Фэди и снимали их вдвоем. Уступая просьбам одного особенно нахального типа, она согласилась поцеловать Фэди.
Затем Эзру потянули от Фэди, и он среди гама и шума, царившего кругом, услышал обрывки ответов, которые она давала репортерам:
– Да, я знаю. Но не вмешиваюсь. Это – мужские дела, они меня не интересуют… Больше никого в доме нет, я и Фэди… Я не думаю пока бросать работу. Танцы – мое призвание, Фэди тоже любит искусство… Да, он мне нравится…
Вырвавшись из толпы репортеров, они поехали в центр города. Эзра попросила остановиться у большого универмага.
– Надеюсь, вы будете меня сопровождать, – не то тоном приказа, не то с просьбой обратилась она к Фэди.
Войдя в магазин, они отправились в дамский отдел, и Эзра придирчиво, проявляя большой вкус, стала выбирать себе белье.
Фэди услышал, как несколько раз за их спиной щелкнули затворы фотоаппаратов. Его предупредили, что в случае, если Эзра решит произвести покупки, платить должен он, расходы будут возмещены.
Он так и поступил.
А когда они вернулись в особняк и Эзра протянула ему деньги, Фэди с обидой произнес:
– Все остальное тоже бутафория?
– Что вы имеете в виду? – спокойно спросила Эзра.
– «Фэди тоже любит искусство»… «Да, он мне нравится», – повторил он то, что Эзра говорила репортерам. – И поцелуй тоже?
Дыхание его прервалось, словно кто-то клещами сжал его легкие.
– Нравитесь, – вызывающе ответила Эзра. – Вы милый, хороший мальчик. И если хотите, я вас сейчас опять поцелую. По-настоящему. Хорошо?
Не помня себя, Фэди сжал ее в своих объятиях и впился губами в податливые горячие губы Эзры.
Он почувствовал, как она вдруг обмякла, ему показалось, что она уже вся без остатка принадлежит ему.
Но Эзра вдруг выскользнула из его объятий я, поправляя прическу, спокойно произнесла:
– Вот и все. Больше это не должно повторяться. Понятно? Я здесь не для этого.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Ф эди не раз приходилось оставаться наедине с Эзрой, но, чувствуя ее настороженность, он всеми силами сдерживал себя. Это было мучительно, непереносимо. Равнодушие Эзры отравляло ему существование.
Во всем остальном он не мог пожаловаться на свою судьбу. Шли недели и месяцы, никто его больше не тревожил. Он спокойно занимался своим делом и сумел усовершенствовать локатор чувств. Правда, случилось несчастье с Бэтси. Фэди стал замечать, что шерсть ее вначале потеряла блеск, потом начала выпадать. Кошка день ото дня становилась все более вялой, отказывалась от пищи.
Фэди решил обратиться к ветеринару. Тот осмотрел кошку, но причину заболевания установить не смог.
Спустя две недели Бэтси сдохла. Фэди стал приучать к опытам собаку и домашних птиц.
Ралф время от времени появлялся в особняке, бегло расспрашивал Фэди о работе, а потом отправлялся на половину Эзры и к вечеру уезжал с ней, по-видимому, в бар. Фэди обуревали все ужасы ревности, но он утешал себя тем, что встречи эти носят служебный характер. Упоминание имени Ралфа всегда вызывало на лице Эзры какую-то настороженность и выражение недовольства, если не сказать брезгливости. Фэди убедился, что она испытывает к Ралфу отнюдь не те чувства, на которые тот, по всему судя, рассчитывал.
Однажды Эзра приехала ночью раньше обычного. Фэди еще находился в лаборатории и, услышав стук двери, собирался подняться к себе. Он почти никогда не ложился спать, пока не знал, что Эзра уже дома.
Фэди не успел выключить аппарат, как дверь открылась и в комнату вошел Ралф.
– Ты еще не спишь, мученик науки? – По всему видно, он изрядно выпил. – Эзре что-то не здоровится, и она попросила подвезти ее. Но к себе не пустила… Недотрога, – со злостью добавил Ралф. – А ты все кошек гладишь?
– Уже не глажу, – мрачно промолвил Фэди.
– С чего бы это? – с иронией спросил Ралф. – Или на людей перешел?
– Ты с ума сошел! – вскочил. Фэди. Ралф удивленно взглянул на него.
– Чего ты так испугался?
Фэди как-то весь обмяк. Его в эту минуту покинула неприязнь к Ралфу, хотелось хоть кому-нибудь высказать мучившие его мысли.
– Я не знаю… Это может быть и не так, – сказал он сбивчиво. – Бэтси издохла. У Клака, пса нашего, тоже начинает вылезать шерсть. Может быть, это от того, что я их облучаю… Нужно обратиться к медикам.
Фэди взволнованно ходил по комнате.
– Успокойся, Фэди, – сказал Ралф. – Сядь и расскажи толком, в чем дело.
– В чем дело? – переспросил Фэди с таким видом, как будто его разбудили после глубокого сна. – О чем рассказать?
Он несколько минут помолчал и заговорил совсем спокойно:
– Мне удалось усовершенствовать индикатор. Это очень важно. Я уже говорил тебе, что доза биотоков, излучаемых живыми организмами, различна. Это зависит от их объема, интенсивности деятельности каждого органа, от привычек, даже от характера… В общем так же, как нет двух человек с одинаковым сочетанием линий на пальцах рук. Это называется у нас дактилоскопией… Так нет и двух существ, у которых одинаковая доза излучаемых биотоков. Вот этот индикатор, – Фэди указал на небольшой аппарат рядом с экраном, – когда мы направляем луч на интересующий нас объект и получаем рельефное, стереоскопическое изображение, он автоматически включает устройство, делающее изображение осязаемым.
– Неужели удалось? – спросил Ралф.
– Да, – ответил Фэди. – Но Бэтси давала другие-показатели, чем Клак. Кроме того, я испытывал действие аппарата на воробья и кур.
– А человек? – спросил Ралф.
– Человек? – взволнованно переспросил Фэди. – Я боюсь… Бэтси сдохла. У Клака выпадает шерсть… Может быть, это излучение. Радиация. Мы же не знаем природу луча.
– Пустяки, – спокойно произнес Ралф. – Ученый не должен быть таким щепетильным. В былые времена считалось предосудительным препарировать во имя науки кролика. Невежество! Средневековье! Если слушать этих слюнтяев, наука будет ползти вперед черепашьим шагом. Ты знаешь, что я скажу тебе как другу? Я не считаю преступниками тех, кто вовремя войны производил опыты на военнопленных. Для того чтобы победить болезнь, надо изучать ее на людях. Подумаешь, я умертвлю сотню–другую. Найди я исцеление от недуга, которым страдают тысячи, кто меня осудит?
– Ты это всерьез?
– Романтик! – брезгливо свел губы Ралф. – У тебя здесь нет чего-нибудь выпить?
– Ты, по-моему, и так уже хорош, – сказал Фэди.
– Святоша! – презрительно произнес Ралф, но, увидев, что Фэди обиделся, попросил: – Принеси, будь добр, выпить…
Спустя пять минут Фэди вернулся в лабораторию и увидел, что Ралф впился глазами в экран, словно врос в него.
Фэди тоже взглянул на экран.
Он увидел угол комнаты, туалетный столик с зеркалом. И в нем глаза Эзры. Большие, задумчивые. Какое-то мгновение она была неподвижной. Потом взяла со столика баночку с кремом и начала втирать его себе в кожу. Прическа ее была освобождена от приколок, и волосы свободно рассыпались по обнаженным плечам.
Изображение было настолько рельефным, что Фэди казалось, будто он ощущает даже запах духов, которые она употребляла.
И вдруг на экране возникла рука. Она приблизилась к Эзре и коснулась ее плеча.
Фэди встретился в зеркале с удивленными глазами Эзры и увидел, как она дернула плечом, точно пытаясь сбросить с него руку, и оглянулась. И Фэди опять показалось, что ее удивленные глаза глядя г. прямо на него.
Он оттолкнул Ралфа и выключил аппарат.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

М ожет показаться странным, что о новой болезни не писали газеты. Известно, как падка журналистская братия на всевозможные сенсации.
Вы помните, конечно, сколько страниц было посвящено маникюрщице, которая удостоилась чести принимать на своей квартире военного министра, считавшегося почтенным человеком, прекрасным семьянином. Оказалось, однако, что он предавался с упомянутой маникюрщицей таким утехам, о которых не принято говорить даже в самом развращенном обществе.
Журналисты, разумеется, могли погреть руки и на событиях, о которых ведется настоящее повествование, но они не сделали этого по той простой причине, что не пронюхали о них. А произошло это отнюдь не из-за недостатка рвения и профессионального мастерства. Дело гораздо сложнее, если вникнуть в психологию тех, кто стал жертвой новой, неведомой болезни.
Следует учесть, что ей оказались подверженными особы так называемого слабого пола, отличающегося, как известно, большей стыдливостью, чем представители противоположного пола, именуемого сильным. Не станем распространяться по поводу правильности этой классификации, особенно после того, что произошло между уже упоминавшимися военным министром Бизнесонии и безвестной до того маникюрщицей.
Сейчас речь о другом.
С некоторых пор к врачу Гуэн Вулли, практикующему в Милтауне, стали обращаться пациентки с необычными жалобами. Их беспокоили какие-то странные ощущения, которые и передать, собственно, трудно, настолько они были непонятными. Это случалось вечером или ночью, если по какой-нибудь причине женщины ложились спать позже обычного. Одним казалось, что в комнате возникал сквозняк, они ощущали, будто по телу бегают мурашки. Другие, боявшиеся щекотки, начинали вдруг истерично смеяться, точно их действительно кто-то щекотал. Третьи, до определенной минуты бывшие совершенно спокойными, вдруг беспричинно чувствовали какое-то томление, желание уйти из дому.
Терапевт по специальности, Гуэн Вулли искал причины заболевания в доступной и понятной ему сфере. Он направлял обращавшихся к нему женщин на рентгеноскопию, произвел все необходимые лабораторные исследования. Но ничего, что объясняло бы причину болезни, не было обнаружено.
Гуэну Вулли очень не хотелось прибегать к консультации других врачей, подвергая сомнению свою репутацию в глазах неискушенных пациенток и лишаясь – что уж скрывать! – определенной части гонорара. Но долг врача заставил его все же стать на этот нежелательный путь. Он пригласил на консультацию известного невропатолога и психиатра Кэла Пенн, стяжавшего славу далеко за пределами Бизнесонии своей работой о психоневрологических заболеваниях женщин, их диагностике и методах лечения.
1 2 3 4 5 6