Это меня не удивило - знал, с кем связывался. Нелепым оно
было потому, что в конце его была слезная мольба, похожая на
издевательство. Он просил установить радиоактивным методом возраст того
самого индрикатерия, которого я привез в 1913 году. И прислать ему ответ.

12. - ЧТО-О?.. - СПРОСИЛ Я
Придется пояснить тем, кто не знаком с сущностью этого метода.
Археология имеет теперь надежный способ датировки атомный календарь.
Мы берем какую-нибудь кость из древнего захоронения и сжигаем в
специальной печке. Выделяющийся при этом углекислый газ улавливается в
пробирки, подвергается ряду химических реакций, и затем счетчик Гейгера
определяет возраст кости. Радиоактивная углеродная датировка возможна
потому, что все организмы поглощают углерод-14 - радиоактивный изотоп
обычного углерода. После гибели животного или растения углерод-14 медленно
разлагается. Сравнивая количество радиоактивного углерода, оставшегося в
кости, с количеством обычного углерода в атмосфере, которое почти не
меняется, ученые довольно точно определяют возраст того или иного объекта.
Это все так. Но "атомный" календарь" действует в мертвых организмах до 40
тысяч лет, а индрикатерии вымерли миллионы лет тому назад. Поэтому весь
отдел хохотал над этим письмом.
- Ненавижу, - сказала Валя Медведева.
- Паша, - сказал я Биденко, - он напрашивается на ликбез. Не могли бы
вы проучить его и на этот раз?
- Запросто, - сказал Паша. - Если вы мне достанете кусочек кости от
вашего индрикатерия.
- Ладно, - сказал я. - Пошлем ему официальный ответ. На бланке
института. С печатью.
Дело было несложное. Я созвонился с музеем и пришел посмотреть на
свое дорогое чудище. Пятиметровый красавец стоял целенький, и внизу на
табличке упоминалась моя фамилия. Я только вздохнул.
Пока я предавался воспоминаниям, сотрудники принесли небольшой
осколок кости. Я забыл сказать, что в свое время я привез один полный
скелет и еще несколько разрозненных костей - все они были перемешаны в
одном оползне и, следовательно, были одного возраста. Я поблагодарил
сотрудников музея и отдал этот осколок Паше Биденко. А сам сел писать
этому клоуну разгромное письмо, где я излил все накопившееся раздражение и
где я объяснял ему, кто он есть, что о нем думаем все мы и как надо
относиться к науке, если уж его прибило к этому берегу. Но потом я увидел
как наяву его длинную ухмыляющуюся физиономию и понял, что большое письмо
- это большие насмешки, а маленькое письмо - это маленькие насмешки, зачем
мне это? Я порвал письмо и написал коротко на бланке института: "В костях
индрикатерия радиоуглерода почему-то не обнаружено". Я подчеркнул слово
"почему-то", поставил печать в канцелярии и подписался: "Доктор
исторических наук В. А. Горбунов".
Потом мне позвонил домой Паша Биденко и сказал, что согласно анализу
возраст кости всего 5 тысяч лет.
- Что-о?.. - спросил я.

13. ВСЕ ОЧЕНЬ ГРУСТНО
Почему так приедается все в жизни? Наверно, потому, что все, с чем
сталкиваешься, только похоже на то, чем оно должно быть, и ты знаешь, что
это еще не первый сорт и где-то есть то же самое, но лучше. Меняются моды.
Вчерашняя одежда кажется некрасивой, вчерашняя красота вызывает скуку,
вчерашняя мысль - ее не замечаешь, вчерашняя радость вызывает ощущение
неловкости (чего радовался, дурак), вчерашняя радость - это вчерашняя
наивность, а сегодня я поумнел и на зубах оскомина. Ищем спасения в
бесконечном поиске, но бесконечный поиск - это бесконечный голод. Конечно,
приятно представить впереди необыкновенное блюдо с постоянной
притягательностью, но не напоминает ли это клок сена, привязанный перед
носом осла? Бесконечная дорога, бесконечный голод и клок сена, который
удаляется с той же скоростью, с которой приближается к нему бедный
бесконечно милый осел. Почему мы должны ожидать от будущего решения
сегодняшних проблем? Ведь у будущего будут свои проблемы, только в нем не
будет нас.
- Но может быть, деятельность, стремления, движение ошибка? Может
быть, надо уставиться в собственный пупок и самодовлеть? А может быть,
давайте бесконечно пожирать друг друга, чтобы чувствовать силу, чтобы
радоваться власти не только над природой, но и над человеком? Но ведь,
сожрав всех (а такие попытки делались), останешься один, завоешь в тоске и
страхе и убежишь в смерть, в ампулу, которая припасена в бомбоубежище.
Давайте вспомним. Пускай наше тело вспомнит. Что никогда не
надоедало, не приедалось от повторения, чего ждешь и на что безошибочно
откликаешься? Переберешь в памяти все и вспомнишь ощущение руки, которая
коснулась чужого тела, - вдруг вспомнишь, поймешь: это оно, это ощущение,
имя ему - нежность. Все оттенки этого ощущения, этого понятия: от свирепой
нежности воина, который, опустив меч, взял на руки ребенка врага, и
девочка прижалась к его закаменевшей щеке, а он смотрит вдаль и говорит:
"Не тронь!" - до тающей гибкой нежности возлюбленной.
Только нежность однозначна, только нежность не терпит иносказаний,
маски, обмана, только нежность - она либо есть, либо нет ее. Мы только
чересчур редко ее ощущаем, и она играет в нашей жизни незаметную роль. Но
может быть, главную. Когда на земле хрипели ящеры, то вряд ли
рептилия-философ придавала значение попадавшейся иногда и ускользавшей в
норы странной мелочи, обладавшей собственной теплотой крови, которая не
зависела от перемены погоды. Ящеры ушли, а теплокровные заполнили мир.
И еще я хочу сказать о гематоме.
- Что-о? - спросил я.
Хотя спрашивать было, собственно, не о чем. Потому что я твердо знал
ответ. Я только забыл его за эти годы, за последние полвека. Вернее, не
забыл, а загнал куда-то вглубь сознания, как мы загоняем куда-то
воспоминания о несостоявшемся, о несбывшемся, но оно живет в нас. И нас
спасает от тоски только привычка обходить мысленно это темное пятно в
нашем сознании, напоминающее гематому. Гематома - это нерассосавшийся
сгусток крови, кровоизлияние, которое, если его не трогать, существует
себе безвредным инородным телом, а если тормошить, может в спалить живые
ткани, ну и так далее. Конечно, об этом "и так далее" даже думать не
хочется, но дело в том, что даже безвредность гематомы относительна. Не
может мертвое в живом быть абсолютно нейтральным. В живом все должно жить,
принимать участие. Если что-то не живет, а присутствует, значит оно
занимает место живого. Есть два способа избавления: один реальный -
оперировать, другой, пока большей частью воображаемый, - оживить. Есть и
третий - сдаться. Сами понимаете, хуже нет ничего, чем сдаться, - это
плохой конец. И нет лучше ничего, чем оживить, - это хорошее начало.
Когда я спросил: "Что-о?" - то этот вопрос, возглас, вопль относился
не к тому, что сказал Биденко, - а ведь он сообщил скучным голосом о том,
что животное, которому полагалось исчезнуть миллионы лет назад, погибло
где-то во времена фараонов! Оказывается, мое дорогое чудище жило
одновременно с человеком, и тогда это уже вопрос археологии. Или это
ошибка. Биденко ошибся, аппаратура ошиблась, дьявол его знает, кто ошибся,
директор музея ошибся и дал не ту кость. Но самое-то главное для меня,
старого хрыча (который ведь когда-то был молодым и не боялся сенсаций, а
жаждал их, жаждал того потрясения чувств, при котором душа человека
обретает крылья и открываются просторы - юность считает, что так и должно
быть, и ждет этого каждый день, потому и мечется и тратится нерасчетно,
заглядывая за все углы - не там ли притаился его величество случай;
конечно, старость, умудренная синяками, идет верней и безошибочней, но
мелочней и ради самосохранения, ради сбережения оставшихся сил утешает
себя тем, что зелен виноград, и не ест его, но на душе все равно оскомина;
но кто осторожничал всю жизнь и не тратился, тот облапошил свою юность и
ничего не приобрел к старости, кроме опостылевшего комфорта и страха перед
неожиданностями), самое главное для меня, старого хрыча, было в том, что
если в юности встреча со счастливым случаем - это оправдавшееся
предчувствие, то в старости это подобно потрясению от встречи с ожившим
мертвецом, подобно оживлению гематомы.
Короче, все эти рассуждения о нежности и воскрешении мертвого нужны
были мне для того, чтобы понять самому, почему, когда я спросил "что-о?",
я вспомнил, как он месяц назад, выходя из кабинета, когда я впервые назвал
его Сода-солнце, сказал "не надо" и потрепал меня по руке.
И еще я вспомнил, как 50 лет назад я догадался, что найденному мной
дорогому чудищу всего несколько тысяч лет, а не миллионы, как тогда решили
ученые.
Я шел по улице, и мне казалось - я мальчик, и живы близкие, которых
нет давно, и все еще впереди, и я бессмертен. Дул ветер и рвал полы моего
пальто, но я не замечал ветра. Шел дождь, но я не замечал дождя, и глаза у
меня были сухие.
- Ну, погодите, мы еще покажем вам, старые хрычи, - бормотал я,
старик, а сердце стучало. - Ну... началось.
Я еще не знал, что началось, но был готов ко всему. Цирк или
дьявольщина - мне было все равно. Главное, что началось! Только окончилось
все очень грустно.

14. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЧЕРЕП
Я никогда не забуду тех дней, счастливых и тайно стремительных.
Сначала никто не поверил анализу Паши Биденко, и прежде всего он сам.
- Чушь, - сказал директор.
Проверили. Данные подтвердились. Сенсация? Нет, конечно. В музее
могли перепутать кость. Провели совещание совместно с музеем. Вынесли
решение взять кусочек подлинной кости моего чудища в том месте, которое
уже было слегка реставрировано. Осторожно выпилили участок кости, на этом
месте сделали вкладыш из специального цемента. Снова провели анализ... 5
тысяч лет - вот возраст индрикатерия, найденного мной в 1913 году.
Сенсация? На этот раз - да.
Но дело в том, что еще в двадцать третьем году я высказал
предположение о недавнем - относительно, конечно, - происхождении
найденных мною костей. Дело в том, что каким бы неопытным я ни был в те
годы, но даже и мне показалось, что те животные, кости которых я раскопал,
погибли какой-то странной смертью. Это не было похоже на естественную
смерть. Кости самых разных животных были перемешаны и разбросаны, и все
они находились в одном слое, и, следовательно, это не было результатом
позднейших изменений в земной коре - вот в чем загвоздка. Невольно
приходило на память пушкинское: "О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми
костями?" Это было похоже либо на битву разных животных, либо на кладбище,
а вернее на свалку. И все это месиво располагалось чрезвычайно близко к
поверхности, в пластах, насчитывающих никак не более, чем несколько тысяч
лет, уж это-то я, студент Горной академии, мог понять. Я тогда высказал
догадку о существовании этих животных, в том числа и индрикатерия, в
недавнем прошлом. Меня высмеяли. Теперь догадка подтвердилась. Через
полвека. Вот и все. По крайней мере анализы говорят - да. Решено отправить
большую комплексную экспедицию и произвести раскопки, так сказать, на
высшем уровне. Я сам еду в эту экспедицию. Мой индрикатерий - мне и кости
в руки. Только мне уже ехать не хочется. Чересчур многое налипло на эту
простую и честную затею. И виною опять он, клоун, Сода-солнце.
Его срочно вызвали в Москву. Несколько дней после приезда он где-то
болтался, потом пришел в институт. Не то триумфатором, не то
подследственным - не поймешь. От него потребовали отчета, он написал
толковый отчет, где объяснял, почему он попросил провести анализы, -
потому что среди костей, которые он обнаружил неподалеку от моих старых
раскопок, он нашел человеческий череп.

15. ПОСЛЕ ЭТОГО ЕГО УВОЛИЛИ
Он привез этот череп.
Череп был новенький и гладкий. И не какой-нибудь там череп
питекантропа, хотя это тоже мало что меняло, а вполне современный череп,
такой же, как, скажем, у меня, а может быть, еще современней, так как у
него даже все зубы были целые, чего уже давно нельзя сказать обо мне.
Череп настолько новенький, что пришлось немедленно провести такой же
анализ, так как первая мысль у всех была - фальшивка. Провели анализ - 5
тысяч лет. Вот так.
Все хорошо, не правда ли? Все очень плохо. В конце отчета было
написано: "А еще при раскопках среди костей вымерших животных была
обнаружена скульптура женщины необычайной красоты".
- Какой женщины? - спросили мы ошеломленно. - Где она?
- У меня дома, - сказал он. - Завтра принесу.
- Подождем до завтра, - сказал директор.
Я не стал ждать до завтра. У меня привычно похолодело где-то под
ложечкой. Какая к черту женщина, о господи! Весь вечер я провисел на
телефоне, пытаясь связаться с экспедицией. Ночью дали разговор.
- Это я, - говорю я. - Да. Здравствуйте. Как дела?
Дальний девчачий писк:
- ...Хорошо... Успешно...
Посторонний голос:
- Вы разговариваете?
- Да, разговариваю.
- Разговаривайте, разговаривайте, - дружелюбно сказал голос.
- Да разговариваю же, разговариваю! - кричу я.
- Что-нибудь случилось? - спрашивают оттуда. - Как отчет?
- Отчет неплохой, - отвечаю. - Скажите, вы что-нибудь знаете насчет
этой женщины? Где он ее нашел?
- Она красавица, - пищат. - Вы ее видели? Ну, как она вам?..
- Еще не знаю. Завтра увидим.
- Вы разговариваете? - спрашивает голос.
- Это вы разговариваете! - ору я. - А нам не даете!
- Ваше время истекло, - говорит голос.
- Алле! Алле!..
Вот и вся информация.
Назавтра все собрались у меня в отделе. Народу набилось столько, что
столы составили к стенке один на другой, и на самом верху у потолка между
торчащих вверх ножек в позе нимфы у ручья возлежал Паша Биденко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9