— Тут так легко не объяснишься. Он старался вести себя, как взрослей, более того, как человек, сгорающий от возмущения. На самом деле возмущения он не испытывал, прекрасно понимая в каком смятении рассудка Симеон произнес свои слова. Но возможность представилась, и Хорнблауэр не собирался ее упускать. Теперь оставалось разыгрывать роль человека, которому нанесли смертельное оскорбление.— Мало ли что можно сказать спьяну. — Чок твердо решил сохранить мир. — Мистер Симеон, конечно, пошутил. Давайте потребуем еще бутылку и выпьем за дружбу.— С удовольствием, — отвечал Хорнблауэр, подыскивая слова, которые сделали бы дело необратимым, — если мистер Симеон немедленно, в вашем присутствии, джентльмены, попросит у меня извинений и признает, что говорил без оснований и в манере, недостойной джентльмена.Говоря, он обернулся и с вызовом посмотрел Симеону в глаза, метафорически размахивая красной тряпкой перед быком, чем и вызвал желаемый гнев.— Извиниться перед тобой, молокосос! — взорвался Симеон. В нем заговорили одновременно уязвленная гордость и опьянение. — Никогда, черт меня подери!— Вы слышали, джентльмены? — произнес Хорнблауэр.— Мистер Симеон отказывается извиняться и продолжает меня оскорблять. Мне остается одно — требовать сатисфакции.Два последующих дня, до прибытия Вест-Индского конвоя, Хорнблауэр и Симеон под началом Чока вели странную жизнь двух дуэлянтов, вынужденных общаться перед поединком. Хорнблауэр тщательно (как делал бы в любом случае) исполнял любые приказы Симеона; тот отдавал их, явно смущаясь. За эти два дня Хорнблауэр отшлифовал свою первоначальную идею. У него было время подумать, пока он обходил доки в сопровождении морского патруля. Он спокойно все взвесил — а отчаявшийся семнадцатилетний мальчик иногда может быть вполне объективен. Это было не сложнее, чем просчитывать шансы при игре в вист. Ничто не может быть хуже жизни на «Юстиниане», даже (это он решил давно) смерть. Здесь ему предоставляется возможность умереть легко, с дополнительным плюсом в виде шанса убить Симеона. Тут мысли Хорнблауэра приняли другой оборот — идея, блеснувшая в мозгу, заставила его остановиться, так что патруль, не успев затормозить, налетел на него сзади.— Простите, сэр — сказал старшина.— Ничего, ничего, — отвечал Хорнблауэр, глубоко погруженный в свои мысли. Впервые он высказал свое предложение в беседе с Престоном и Данверсом, помощниками штурмана, которых сразу по возвращении на «Юстиниан» пригласил в секунданты.— Мы, конечно, согласны, — сказал Престон, с сомнением глядя на зеленого юнца. — Как вы собираетесь драться? Вы оскорбленная сторона и можете выбирать оружие.— Я думал об этом с тех пор, как он меня оскорбил, — произнес Хорнблауэр, оттягивая время. Не так-то просто выложить подобную идею.— Вы шпагой владеете? — спросил Данверс.— Нет, — ответил Хорнблауэр. По правде сказать, он ни разу не держал ее в руках.— Тогда пистолеты, — сказал Престон.— Симеон, наверное, хороший стрелок, — предположил Данверс, — Я бы сам перед ним не встал. — Полегче, — поспешил Престон, — не пугай его.— Я не боюсь, — ответил Хорнблауэр. — Я сам об этом думал.— Вы об этом так спокойно говорите? — удивился Данверс.Хорнблауэр пожал плечами.— Может быть. Мне все равно. Но я думаю, шансы можно сблизить.— Как?— Их можно совсем уравнять, — начал Хорнблауэр, беря быка за рога. — Нам дают два пистолета, один заряжен, другой — нет. Мы с Симеоном выбираем, не зная, какой заряжен. Встаем в ярде друг от друга и по команде стреляем.— Господи! — воскликнул Данверс.— По-моему так нельзя, — сказал Престон. — Это значит, что одного точно убьют.— Для того и дуэль, — возразил Хорнблауэр. — Если условия честные, возражений быть не должно.— А вы не струсите? — засомневался Данверс.— Мистер Данверс. — начал Хорнблауэр, но Престон вмешался.— Хватит нам одной дуэли в нашей команде. Данверс просто хотел сказать, что сам бы на это не решился. Мы обсудим с Клевеландом и Хетером, посмотрим, что они скажут.Через час предложенные условия дуэли стали известны всему кораблю. На беду Симеона у него не было на судне настоящих друзей. Секунданты Хетер и Клевеланд не собирались отстаивать его интересы и, немного поломавшись для вида, приняли условия. Тиран мичманской каюты расплачивался за свою жестокость. В глазах некоторых офицеров читалось циничное удовольствие; часть офицеров и матросов смотрели на Хорнблауэра и Симеона с тем любопытством, которое у некоторых вызывает смерть — как если бы оба противника были приговорены к повешению. В полдень лейтенант Мастерс послал за Хорнблауэром.— Капитан поручил мне провести расследование по поводу дуэли, мистер Хорнблауэр, — сказал он. — Мне поручено принять возможные меры к ее предотвращению.— Да, сэр.— Зачем настаивать на сатисфакции, мистер Хорнблауэр? Насколько я понимаю, дело в нескольких резких словах, произнесенных за вином и картами.— Мистер Симеон в присутствии двух офицеров с другого судна обвинил меня в шулерстве.Это было существенно. Свидетели — не члены корабельной команды. Если бы Хорнблауэр согласился счесть слова Симеона руганью пьяного задиры, на них можно было бы не обращать внимания. Но при той позиции, которую Хорнблауэр занял, дело нельзя было замолчать, и Хорнблауэр это знал.— Даже в этом случае сатисфакция возможна без дуэли.— Если мистер Симеон принесет мне извинения в присутствии тех же двух джентльменов, я буду удовлетворен.Хорнблауэр знал, что Симеон не трус. Он скорее умрет, чем принесет формальные извинения.— Ясно. Насколько я понимаю, вы настаиваете на довольно необычных условиях дуэли?— Такие прецеденты были, сэр. Как оскорбленная сторона я имею право выбирать любые честные условия.— Вы говорите, как сутяжник, мистер Хорнблауэр. — Этого намека было достаточно. Хорнблауэр понял, что слишком много болтает и решил впредь попридержать язык. Он стоял молча и ждал, чтобы Мастерс закончил разговор.— Итак, вы твердо решили, мистер Хорнблауэр, продолжать это смертоубийственное дело?— Да, сэр.— В таком случае капитан велел мне лично присутствовать при дуэли, ввиду необычных условий, на которых вы настаиваете. Должен поставить вас в известность, что попрошу секундантов это устроить.— Да,сэр.— Очень хорошо, мистер Хорнблауэр.Мастерс разглядывал уходящего Хорнблауэра еще внимательнее, чем в первый раз. Он искал следов слабости или колебаний, вообще следов хоть каких-нибудь человеческих чувств — и не находил их. Хорнблауэр принял решение, взвесил все за и против и логически рассудил, что хладнокровно избрав путь действий, глупо поддаваться эмоциям. Условия дуэли, на которых он настаивал, были математически наиболее благоприятны. Если он когда-то мечтал умереть, лишь бы избавиться от тирании Симеона, предпочтительней равный шанс избежать ее, оставшись в живых. Далее, если Симеон лучше него стреляет и владеет шпагой (а так оно, наверняка, и есть), равные шансы опять-таки математически наиболее благоприятны. Нечего жалеть о выбранном пути.Все хорошо: математические выкладки были безупречны, но Хорнблауэр с удивлением обнаружил, что математика это еще не все. В тот жуткий вечер он несколько раз цепенел, вспоминая, что завтра утром придется поставить жизнь на кон. Один шанс из двух, что его убьют, сознание его прервется, тело остынет, а мир, как ни трудно в это поверить, будет существовать уже без него. Мысль эта повергала Хорнблауэра в дрожь. Времени для размышлений у него было достаточно, ибо дуэльный кодекс, предписывавший противникам избегать друг друга до поединка, принуждал его к уединению, насколько возможно уединиться на переполненной палубе «Юстиниана». Этой ночью он вешал гамак в подавленном состоянии духа, чувствуя необычайную усталость; когда он раздевался в промозглом твиндеке, его знобило. Он завернулся в одеяло, мечтая расслабиться в тепле, и не смог. Задремывая, он тут же просыпался в тревоге, вертелся с бока на бок, слушая, как корабельный колокол отбивает каждые полчаса, и все сильнее стыдился своей трусости. В конце концов, он даже порадовался, что завтра его жизнь зависит от чистой случайности. Будь он вынужден положиться на твердость руки или глаза после такой ночи, можно было бы считать себя мертвецом.Это рассуждение позволило ему уснуть. Последние два-три часа он проспал и проснулся неожиданно — его тряс Данверс.— Пять склянок, — сказал тот. — Через час рассвет. Пора, проснись.Хорнблауэр выскользнул из гамака и стоял в рубашке. В темноте под палубой он с трудом различал собеседника.— Первый позволил нам взять тендер, — сказал Данверс. — Мастерс, Симеон и вся компания ушли на баркасе. Вот и Престон.Еще одна фигура замаячила в темноте.— Адский холод, — сказал Престон. — В такое гадкое утро выходить не хочется. Нельсон, чай где?Слуга появился с чаем, когда Хорнблауэр натягивал брюки. Хорнблауэра трясло от холода — чашка, которую он взял, застучала о блюдце. Это его взбесило. Но чай был кстати, и он жадно выпил.— Еще чашку, — сказал он, гордясь, что может думать о чае в такой момент.Было еще темно, когда они спустились в тендер.— Отваливай! — крикнул рулевой, и шлюпка отошла от борта корабля. Пронизывающий ветер наполнил повисший люггерный парус; тендер направился к двум огням, горевшим на причале.— Я заказал в «Георге» наемный экипаж, — сказал Данверс. — Будем надеяться, это он.Экипаж ждал их. Возница был относительно трезв и, несмотря на ночные возлияния, более-менее управлялся со своей лошадью. Когда они устроились и зарыли ноги в солому, Данверс вытащил фляжку.— Хлебните, Хорнблауэр, — предложил он. — Сегодня вам твердая рука не понадобится.— Нет, спасибо, — ответил Хорнблауэр. Его пустой желудок решительно не желал спиртного.— Они приедут раньше нас, — заметил Престон. — Когда мы подошли к причалу, я видел, что баркас шел назад.По дуэльному этикету противники должны прибывать на место поединка раздельно; для возвращения понадобится только одна шлюпка.— И костоправ с ними, — сказал Данверс. — Бог весть, зачем он там сегодня нужен.Он хохотнул и с запоздалой вежливостью подавил смешок.— Как вы, Хорнблауэр? — спросил Престон.— Нормально, — ответил Хорнблауэр, с трудом удержавшись, чтобы не добавить: «нормально, когда не ведутся такие разговоры».Экипаж поднялся на холм и остановился у лужайки. Другой экипаж стоял в ожидании, его фонарь казался желтым на фоне разгорающейся зари.— Вот и остальные, — сказал Престон. В неярком свете можно было различить несколько человек — они стояли на промерзшей земле у кустов можжевельника.Когда они подходили, перед Хорнблауэром мелькнуло лицо стоящего поодаль Симеона. Лицо было бледно, и Хорнблауэр заметил, что Симеон, как и он сам, нервно сглатывает. Мастерс подошел к ним, как обычно с любопытством разглядывая Хорнблауэра.— Пришло время, — сказал он, — покончить с этой ссорой. Наша страна воюет. Надеюсь, мистер Хорнблауэр, вы согласитесь сохранить жизнь для королевской службы и не настаивать больше на дуэли.Хорнблауэр взглянул на Симеона. Данверс ответил за него:— Готов ли мистер Симеон загладить обиду?— Мистер Симеон готов выразить сожаление о случившемся.— Это неудовлетворительный ответ, — сказал Данверс. — Он не содержит необходимых извинений, сэр.— Что скажет ваш принципал? — настаивал Мастерс.— Принципал не должен говорить в таких обстоятельствах, — сказал Данверс, оглядываясь на Хорнблауэра. Тот кивнул. Все это было неизбежно, как поездка в повозке палача, и столь же мучительно. Возврата быть не может — Хорнблауэр ни минуты не думал, что Симеон извинится, а без этого дело надо было доводить до кровавого конца. Один шанс из двух, что через пять минут его не будет в живых.— Итак, вы настаиваете, джентльмены, — сказал Мастерс. — Я вынужден буду сообщить об этом в своем рапорте.— Мы настаиваем, — сказал Престон.— Тогда остается лишь перейти к этому прискорбному делу. Я поручил пистолеты доктору Хепплвиту.Он повернулся и повел их к другой группе — Симеону, Хетеру, Клевеланду и доктору Хепплвиту. Доктор держал пистолеты за дуло, по одному в каждой руке. Он был толстый, с красным лицом запойного пьяницы. Даже сейчас он улыбался пьяной улыбкой и слегка покачивался.— Молодые дуралеи не передумали? — спросил он. Все должным образом проигнорировали столь неуместное здесь и сейчас замечание.— Итак, — сказал Мастерс, — вот пистолеты. Оба, как видите, затравлены порохом, но один заряжен, другой не заряжен, в соответствии с условиями. Вот у меня гинея, которую я предлагаю бросить для определения порядка выбора оружия. Теперь, джентльмены, определит ли монета непосредственно, кому из ваших принципалов достанется какой пистолет? Скажем, если выпадет решка, мистеру Симеону вот этот? Или кто угадает монету, будет выбирать оружие? Я хочу исключить всякую возможность подтасовки.Хетер, Клевеланд, Данверс и Престон обменялись неуверенными взглядами.— Пусть кто угадает, выберет, — сказал, наконец, Престон.— Хорошо, джентльмены. Говорите, мистер Хорнблауэр.— Решка, — сказал Хорнблауэр, когда монета блеснула в воздухе.Мастерс поймал ее и прижал ладонью.— Решка, — сказал он, поднимая ладонь и предъявляя монету сгрудившимся секундантам. — Выбирайте, пожалуйста.Хепплвит протянул Хорнблауэру два пистолета, в одном жизнь, в другом смерть. Какой выбрать? Лишь чистая случайность могла ему помочь. Хорнблауэр с усилием протянул руку.— Я возьму этот, — сказал он. На ощупь оружие было совсем холодное.— Я выполнил все, что от меня требовалось, — произнес Мастерс. — Теперь приступайте вы, джентльмены.— Возьмите этот, Симеон, — сказал Хепплвит. — А вы осторожней со своим, мистер Хорнблауэр. Вы опасны для общества.Он все еще улыбался, явно радуясь, что кто-то другой подвергается смертельной опасности, а он сам ничуть. Симеон взял протянутый пистолет и встретился с Хорнблауэром глазами. В них не было никакого выражения.— Дистанцию отмерять не надо, — говорил Данверс. — Место тоже безразлично. Здесь достаточно ровно.
1 2 3 4 5