Но довольно о пенсионере. Пора вернуться к главному герою моего рассказа – художнику Левитану.Левитан жил один, семьи у него пока не было, и он сам вынужден был обслуживать себя, а в свободное время писать картины.Я все-таки уговорил дядю Васю зайти со мной к художнику и высказать свое мнение о его картинах.Дядя Вася внимательно осмотрел картины, но художнику свое мнение не сказал, а только мне, да и то когда мы вышли от художника и спустились в свой этаж.– Все бы ничего, – сказал дядя Вася, – но уж очень этот Левитан напоминает того, прежнего.– Так этот и есть тот, прежний.– Нет, – возразил дядя Вася, – он только однофамилец, но очень уж подражает тому, не заботясь об оригинальности собственного лица.– Но ведь картины-то не виноваты, – сказал я, – что он мало заботится о своем лице. Они хорошие.– Как тебе сказать? И да и нет. В них нет ничего своего, а все чужое, занятое у того замечательного художника, который дружил с Чеховым.– Я уверен, он и дружил.– Тогда ему должно быть больше ста лет, а на вид ему не больше сорока.– Следит за собой. Не пьет, не курит. И потому кажется моложе своих лет.Дядя Вася внимательно посмотрел на меня и подмигнул.– Я понимаю, – сказал он, – тебе, как этому нашему философу-коменданту, хочется невозможного. А невозможное случается только в сказках.Меня очень огорчили слова дяди Васи и его не очень высокое мнение о картинах Левитана, не того, а этого. Как будто тот и этот не могли оказаться одним и тем же лицом.Но потом я стал склоняться к тому, что, возможно, дядя Вася отчасти прав и этот наш Левитан только повторяет сделанное другими. Но в этом я не видел ничего дурного. Скорее, наоборот. И картины Мишкиного соседа по-прежнему продолжали мне нравиться 12 Во всей школе только мы с Авдеевым знали, что в кооперативном доме поселились два пришельца – один художник, а другой комендант, совмещавший свои обязанности с занятиями философией. Мы с Мишкой часто спорили: откуда эти пришельцы – из прошлого, из будущего или с другой планеты?– Скорей из прошлого, – настаивал я, – ведь Левитан жил в прошлом.Но Мишка Авдеев ни за что не хотел этого признать. Его почему-то больше устраивало, чтобы художник явился к нам прямо из будущего, захватив с собой бывшего красавца – коменданта. Мишка упирался и ни за что не хотел уступить. Единственно, с чем он мог согласиться, что Левитан, возможно, прибыл с другой планеты. А мое предположение, что знаменитый художник – посланец прошлого, его даже обижало. Мишке казалось, что это не только противоречит истине, но в какой-то степени снижает Левитана и его спутника-коменданта: ведь в прошлом царили отсталость, мрак, суеверия, существовал царь и другие пережитки.Проще было спросить самого художника или его собрата – коменданта. Но ни я, ни даже более бойкий и отчаянный Мишка Авдеев не решались задать этот вопрос пришельцам, считая, что это их тайна, которую они, естественно, не хотят выдавать, имея на то свои причины.Подумав и обсудив с Мишкой сложное и запутанное положение, мы решили наблюдать за художником и комендантом, рассчитывая, что рано или поздно они посвятят нас в свою тайну.Картины же все еще продолжали нам нравиться.С каждым днем они нравились нам с Мишкой все больше и больше, и мы долго простаивали перед ними. И когда мы возвращались каждый к себе, все нам казалось другим, более красивым и значительным, чем раньше. Эти картины хотя и не умели говорить, висели молча, но, по-видимому, что-то открывали в мире и в нас самих, помогая нам острее чувствовать и понимать все, что нас окружало.Когда мы приходили, художник Левитан обычно работал. Работал молча и только изредка бросал два идя три слова. Был он по-прежнему ласков и внимателен. И нам очень хотелось спросить его, каким образом оя попал в наш кооперативный дом, родившись на другой планете или в другом веке, но мы все еще не решались.А потом знаменитый русский художник простудился, схватив воспаление легких, и его увезли в больницу, что недалеко от реки Карповки.Мишка Авдеев был почему-то этим очень смущен. Ему казалось, что пришелец из будущего, а тем более с другой планеты, не должен болеть, и особенно воспалением легких. Правда, он точно не знал, какими болезнями болеют пришельцы, но был убежден, что у них Совсем другие болезни, чем у нас. Помню, как мы с Мишкой купили килограмм яблок и два маленьких апельсинчика (на третий не хватило денег) и понесли в больницу свою передачу.Строгая сестра или нянечка переспросила:– Какому это еще Левитану?– Тому самому, – ответили мы, – выдающемуся русскому художнику.Левитан болел-болел, а потом вдруг поправился.И снова принялся за работу.Однажды я прихожу к нему один, без Мишки, а у него уже сидит комендант, такой любезный и снисходительный.Комендант задал мне вопрос:– Скажи, мальчик, а ты хотел бы побывать на другой планете?– Хотел бы, – ответил я. – Разве кто-нибудь откажется?Потом комендант перевел разговор на другую тему, и я так и не узнал, почему он мне задал такой необычный вопрос. Комендант стал жаловаться Левитану на проводку и плохую изоляцию в доме и на то, что у него много забот и у некоторых жильцов плохой характер. А затем комендант посмотрел на меня и спросил:– Как ты думаешь, мальчик, у разумных существ с других планет тоже дурной характер?Я ответил:– Думаю, что не у всех. У некоторых хороший.И комендант рассмеялся и сказал:– Точно.И сказал таким тоном, словно это ему было хорошо известно.Потом комендант сказал Левитану:– Ты бы, Исаак, изобразил этого мальчика. Он своим скромным поведением, вероятно, этого вполне заслуживает.Левитан покачал головой:– Я изображаю только березы, реки и облака, а также озера. А мальчик, к сожалению, не облако и не река.Комендант достал из кармана кожаную штучку, и я подумал, что он сейчас даст мне свою визитную карточку, но он карточку не дал, а штучку положил обратно в карман.Затем комендант спросил меня:– Как ты представляешь, мальчик, свое будущее?– Близкое или далекое?– И близкое и далекое.– А как вы представляете свое будущее?– Далекого будущего, мальчик, у меня нет, – сказал комендант.– Почему?– Потому что я старик.– А как вы представляете близкое будущее?– Близкое будущее я рисую себе так. Я иду по улице и нахожу кем-то оброненный чертеж. Вместо того чтобы сдать его в стол находок, я присваиваю его и совершаю крупное научное открытие. Ну вот и все, мальчик. Далекого будущего у меня нет. Я старик. И в жизни мне не посчастливилось: я не сделал ни одного великого открытия. И вероятно, никогда уже не сделаю.Мне стало немножко жалко нашего коменданта, и я сказал:– Почему? Может, еще совершите.– Нет, мальчик. Я упустил свое время. У меня было его уйма, так же как у тебя. Но я его упустил. А теперь я старик. И с грустью смотрю на свое прошлое, с которым я поступил так легкомысленно.Комендант вынул карманные часы, открыл крышку и посмотрел. Затем он любезно раскланялся и ушел. Мы остались вдвоем с художником.– Вы тоже смотрите с грустью на свое прошлое? – – спросил я художника.– Нет, мальчик, я никогда не грущу о прошлом. Я думаю только о будущем. И для этого я пишу свои картины.– Но вы же не будущее изображаете в своих картинах.– Я изображаю, мальчик, природу. А природа – это нетолько прошлое, это и будущее.– Чье будущее, ваше?– Нет, твое, мальчик. 13 Мама пришла с рынка очень чем-то взволнованная и довольная.– Могу сообщить тебе, – сказала ояа дяде Васе, – приятную новость. Вчера уволили коменданта, и на его месте уже сидит другой.– А за что уволили?– За эту ужасную привычку совать всем визитные карточки и выдавать себя за тех, кого уже давным-давно нет.– Только за это?– А разве этого мало? От такого человека можно ожидать всего.Мама не сказала, чего можно ждать от коменданта, а скорей ушла в булочную. А дядя Вася стал выражать беспокойство, что комендант не зашел за своей рукописью и теперь, наверно, переехал, не оставив даже адреса.Меня стала волновать судьба не столько коменданта, сколько того, другого, который был с ним связан. Может, и Левитана тоже попросят уехать из нашего дома на том основании, что он лишний. Ведь в прошлом веке был уже Левитан, а в нашем должен быть кто-то другой, совсем на того непохожий. Наш же Левитан очень походил на того, который когда-то жил, и на этом основании его могли попросить вернуться в свою эпоху.Я забежал к Мишке Авдееву и рассказал ему о судьбе коменданта и о своих опасениях, но Мишка сказал, дожевывая морковку:– Левитан никуда не уедет. Он тут обосновался. И ему у нас нравится.– Откуда ты знаешь?– Откуда? А я был у него вчера, как раз когда заходил прощаться комендант. Комендант сказал, что он уже стар и ему пора на покой, что ему надоели вечные жалобы на водопровод и на отопление.– А что сказал Левитан?– Ничего. Он как раз работал. Писал новую картину.– Дядя Вася говорит, что он новые не пишет, а повторяет только старые.– Ну и что? Мне старые нравятся даже больше, чем новые.По правде говоря, мне старые тоже нравились больше, чем новые, но я этого не сказал Мишке, боясь прослыть консерватором и невеждой.Выходя от Мишки, я взглянул на соседнюю дверь – висит ли еще там медная дощечка с фамилией. Все было в порядке. Дощечка висела на том же месте, извещая всех, что в этой квартире живет знаменитый художник. А уж тот или не тот это Левитан, подумал я, пусть решают специалисты. Мне казалось, что это был именно тот.Комендант все-таки зашел к нам, вернее, не к нам, а к дяде Васе за своей рукописью. Он вежливо поздоровался, трогательно улыбнулся и попросил дядю Васю высказать свое мнение о рукописи.Дяде Васе, по-видимому, очень не хотелось огорчать коменданта, и он сказал:– Мое мнение не имеет значения. Я геолог, а тут речь идет о языке.– А все-таки, – сказал комендант. – Я буду вам очень благодарен. Мне хотелось бы услышать вашу оценку.Я не слышал, что сказал дядя Вася коменданту, – меня позвала на кухню мама.А потом комендант ушел, держа свою рукопись под мышкой, и больше я его никогда не видел, словно он вернулся к себе в прошлое.Когда комендант исчез, я спросил дядю Васю:– Что же ты сказал коменданту? Как ты оценил его труд?И тогда дядя Вася возбужденно стал ходить по комнате из угла в угол и рассказывать мне о том, какое сильное впечатление произвела на него рукопись комен-танта.Что-то случилось с дядей Васей, на щеках его появился румянец, в глазах блеск, а на лице новое, никогда не виданное мною выражение. Он вдруг спросил меня:– Как тебя зовут?– Саша. Александр, – ответил я. – Неужели ты мог забыть мое имя?– Когда я читал эту рукопись, я попытался забыть всё имена на свете, даже свое собственное.– – Почему?– Я вместе с автором рукописи попытался взглянуть на мир как бы из того времени, когда на Земле не существовало ни одного имени.– А разве было такое время? – спросил я.– Было.– Когда?– Всего миллион лет тому назад. Тогда еще на Земле не было людей.– Людей не было, – сказал я, – а этот комендант был, что ли?– Нет. Он только вообразил, что он был, для того чтобы создать картину мира, где нет языка.– Для чего?– Для того, чтобы понять самому и объяснить другим, что язык внес в мир.– А что он внес?Дядя Вася укоризненно посмотрел на меня и покачал головой.– С помощью языка все было названо и обрело смысл.Я подумал: комендант совершил великое открытие, но никто об этом открытии еще не знает, кроме дяди Васи и меня. Еще вопрос – признают ли открытие великим и когда? Может, много лет спустя. Мне почему-то стало жалко коменданта. Он, судя по его визитным карточкам, очень хотел быть великим, но пока ему это не удавалось.А дядя Вася ходил из угла в угол и о чем-то думал. Потом он спросил меня:– Ты можешь представить себя без имени?– Нет, не могу, – ответил я. – Хотя это и случается, когда едешь в автобусе, в троллейбусе или в трамвае. Толпится много людей, и в это время у них нет имен. Они обращаются друг к другу, не называя ни имени, ни отчества: «Эй, гражданин, оторвите, пожалуйста, мне билет». Значит, можно обходиться и без имени.– Путешествие в автобусе длится минуты, в худшем случае часы. Но надолго нельзя обойтись без имени.– А Робинзон же обходился, – сказал я, – когда жил на своем необитаемом острове.– Нет, – возразил дядя Вася, – не обходился. Он обучил попугая, и тот называл его по имени. Робинзону это очень нравилось. Возможно, слыша свое имя, он как бы видел со стороны самого себя и чувствовал, что он непохож на других.– А если вместо имен, – спросил я, – были бы номера? Хуже от этого было бы или нет?– Хорошего в этом мало. Цифры бездушны. Они обозначают количество. А имя – это звук с очень емким свойством. Оно как бы вбирает тебя со всеми твоими особенностями н приобщает к миру. Об этом хорошо пишет комендант, этот непризнанный философ.– Ну и что ж, – возразил я, – художник Левитан, который живет на десятом этаже рядом с Мишкой, даже очень всеми признан. Но тем не менее тебе его картины не понравились.– Сколько раз я тебе говорил, что это не тот Левитан. Ты и твой приятель Мишка стали жертвой одной особенности имени. В мире существуют близнецы. Они похожи друг на друга, как кооперативные дома, построенные за Черной речкой. Но кроме близнецов существуют и однофамильцы, звуковые близнецы. Случай подшутил над этим бедным человеком. Он сделал его однофамильцем знаменитого художника и наделил его талантом. Но талантом он наделил его скупо и сделал как бы копией того, кто был современником Чехова. Искусство, жизнь и природа обладают одним свойством: они не любят копий. Плохо быть двойником, однофамильцем, но еще хуже быть эпигоном. Твой Левитан начисто лишен всякой оригинальности. А значит, как художник он не нужен!– Нужен! – крикнул я. – Еще как нужен! Ты просто не понимаешь!Мои слова услышала мама и сделала мне замечание:– Что с тобой, Александр? Ведь дядя Вася старше тебя на пятьдесят лет! 14 Слова, сказанные дядей Васей о близнецах и однофамильцах, я каждый раз вспоминал на уроках русского языка. Варвара Архиповна рассказывала о великих русских писателях такими словами, словно у них было общее и ничего своего, отдельного, за исключением того, что они родились не в одно время, как обычно рождаются близнецы.
1 2 3 4 5 6