Брань беспрепятственно сыпалась с языка этого джентльмена, и его пример лишний раз подтверждает, что дурные слова всегда сопровождают дурные поступки.
Уэстоны, равно как и наш постоялец шевалье, часто отлучались из дому. В такие дни моей дорогой малютке позволяли нас навестить, или же она потихоньку выскальзывала из садовой калитки и бежала к няне Дюваль, - она всегда называла так мою матушку. Я сначала не понимал, что Уэстоны запрещают Атнесе ходить к нам в гости, и не знал, что в этом доме меня так страшно ненавидят.
Желая сохранить мир и покой в доме, а также остаться честным человеком, я был очень рад, что матушка не противилась моему решению оставить контрабанду, которой все еще занималось наше семейство. Всякому, кто осмеливался перечить матушке в ее собственном доме, смею вас уверить, приходилось весьма несладко, но при всем том она понимала, что, если она хочет сделать своего сына джентльменом, ей не следует отдавать его в ученье контрабандисту. Поэтому когда шевалье, к которому матушка обратилась за советом, пожал плечами и заявил что умывает руки, она сказала:
- Eh bien, М. de la Motte Что ж, господин де ла Мотт (франц.).. Мы уж как-нибудь обойдемся без вас и без вашего покровительства. Сдается мне, что оно не всегда шло людям на пользу.
- Да, - со вздохом отвечал шевалье, бросив на нее мрачный взгляд, быть может, моя дружба приносит людям вред, но вражда моя еще страшнее, entendez-vous? Слышите? (франц.)
- Ладно, ладно, Денисоль и сам не робкого десятка, - отвечала упрямая старуха. - Что вы мне тут толкуете про вражду к невинному ребенку, господин шевалье?
Я уже рассказывал, как в день похорон графини де Саверн мосье де ла Мотт посылал меня за своей макрелью. Среди этих людей был отец одного из моих приятелей, моряк по имени Хукем. С ним случилось несчастье, - он надорвался и некоторое время не мог работать. Будучи человеком непредусмотрительным, Хукем задолжал арендную плату моему деду, который, как я имею основания опасаться, был далеко не самым человеколюбивым кредитором на свете. Когда я возвращался домой из Лондона, мой добрый покровитель сэр Питер Дени дал мне две гинеи, а миледи его супруга - еще одну. Если б я получил эти деньги в начале своего достославного визита в Лондон, я бы их, разумеется, истратил, но в нашем маленьком Уинчелси не было никаких соблазнов, если не считать охотничьего ружья в лавке ростовщика, о котором я давно уже мечтал. Однако мосье Трибуле просил за ружье четыре гинеи, у меня же было всего только три, а залезать в долги я не хотел. Ростовщик готов был продать ружье в кредит и несколько раз предлагал мне эту сделку, но я мужественно отказывался, хотя частенько слонялся возле его лавки, то и дело заходя полюбоваться великолепной вещью. Ружье было превосходной работы и приходилось мне как раз по плечу.
- Почему бы вам не взять это ружье, мистер Дюваль? Четвертую гинею вы сможете уплатить, когда вам будет угодно, - сказал мне однажды мосье Трибуле. - Многие господа к нему приценивались, но мне, право, было бы жаль, если б такая отличная штука уплыла из нашего города.
Когда я - наверняка уже в десятый раз - беседовал с Трибуле, в лавку явилась какая-то женщина, принесла телескоп, заложила его за пятнадцать шиллингов и ушла.
- Как, разве вы не знаете, кто это такая? - спросил Трибуле (он был отчаянным сплетником). - Это жена Джона Хукема. После беды, которая стряслась с Джоном, им приходится очень туго. У меня тут хранится еще кое-что из их добра и, entre nous Между нами (франц.)., у Джона очень строгий хозяин, а срок аренды уже на носу.
Я отлично знал, что у Джона строгий хозяин, ибо это был не кто иной, как мой собственный дед. "Если я отнеси Хукему три золотых, он, быть может, наскребет остаток аренды", - подумал я. Он так и сделал, и три моих гинеи перешли из моего кармана в дедушкин, а охотничье ружье о котором я так мечтал, купил, наверное, кто-нибудь другой.
- Это вы дали мне деньги, мистер Дени? - прохрипел бедняга Хукем. Осунувшийся от болезни, он, сгорбившись сидел в своем кресле. - Не могу я их брать, нельзя мне их брать.
- Ничего, - возразил я. - Я хотел купить себе игрушку, но раз вас надо выручить, обойдусь и так.
Несчастное семейство принялось хором благословлять меня за доброе дело, и не скрою, что я ушел от Хукема весьма довольный собой и своим великодушием.
Не успел я выйти от Джона, как к нему явился мистер Джо Уэстон. Узнав о том, что я выручил бедняка, он разразился страшными проклятьями и, обозвав меня негодяем и наглым выскочкой, в ярости выбежал из дома. Матушка тоже прослышала об этом деле и с мрачным удовольствием выдрала меня за уши. Дед промолчал, но когда миссис Хукем принесла мои три гинеи, преспокойно положил их себе в карман. Я не особенно хвастался этой историей, но в маленьком городке не бывает тайн, и этим весьма заурядным добрым поступком я снискал себе большое уважение.
И вот теперь, как ни странно, сын Хукема подтвердил мне то, на что намекали доктору Барнарду священники из Слиндона.
- Поклянись, что ты никому не скажешь, Дени! - воскликнул Том с тем необычайным жаром, каким мы отличались в детстве. - Поклянись: "Разрази меня гром на этом месте!"
- Разрази меня гром на этом месте! - повторил я.
- Ну так вот: они - ты знаешь кто, эти джентльмены - они хотят тебе насолить.
- Чем же они могут насолить порядочному мальчик?
- О, ты еще не знаешь, что это за народ, - сказал Том. - Если они хотят кому-нибудь навредить, то ему несдобровать. Отец говорит: кто станет поперек дороги у мистера Джо, тот непременно плохо кончит. Где Джо Уилер из Рая, который поссорился с мистером Джо? В тюрьме. Мистер Барнс из Плейдена повздорил с ним на базаре в Гастингсе - полгода не прошло, как у Барнса сгорели стога. А как поймали Томаса Берри, который дезертировал с военного корабля? Страшный он человек, мистер Джо Уэстон, скажу я тебе. Не становись ему поперек дороги. Так отец говорит. Ты только не вздумай никому рассказывать, что он это говорил. И еще отец сказал, чтоб ты по ночам не ходил один в Рай. И не езди - сам знаешь куда - не езди ловить рыбу ни с кем, разве с теми, кого ты хорошо знаешь. - И Том ушел, приложив палец к губам. На лице его изображался ужас.
Что до рыбной ловли, то, хоть я и до смерти любил ходить под парусами, я твердо решился следовать совету доброго доктора Барнарда. Я больше не ездил ловить рыбу по ночам, как бывало в детстве. Однажды вечером, когда приказчик Раджа позвал меня с собой, а в ответ на отказ обозвал меня трусом, я доказал ему, что я не трус, - по крайней мере, в кулачном бою, - вступил с ним в схватку и непременно одержал бы победу, хоть он и был на четыре года старше, если б в самый разгар нашей борьбы ему на помощь не пришла его союзница мисс Сьюки Радж. Она сбила меня с ног раздувальными мехами, после чего оба принялись меня колошматить, а я, лежа на земле, мог только отбрыкиваться. К концу этого яростного сражения явился старшина Радж, и его беспутная дочь имела наглость заявить, будто ссора началась из-за того, что я к ней приставал - я, невинный младенец, который скорее стал бы строить куры какой-нибудь негритянке, чем этой мерзкой, конопатой, косоглазой, кривобокой, запьянцовской Сьюки Радж! Это я-то влюбился в мисс Косоглаз! Как бы не так! Я знал дома пару таких ясных, чистых и невинных глазок, что мне стыдно было бы в них посмотреть, если б я совершил такую подлую измену. Моя малютка в Уинчелси узнала о сражении, - она каждый день слышала обо мне всякие гадости от достопочтенных господ Уэстонов, но это обвинение возмутило ее до глубины души, и она сказала собравшимся в комнате джентльменам (о чем впоследствии рассказывала матушке):
- Дени Дюваль не злой. Он смелый и добрый. И то, что вы про него говорите, неправда. Это ложь!
И вот еще раз случилось так, что мой пистолетик мог мне поразить моих врагов и был для меня поистине gute Wehr und Waffe Добрым оружием и защитой (нем.).. Я регулярно упражнялся в стрельбе из моей маленькой пушки. Я с величайшим тщанием разбирал ее, чистил и смазывал и хранил у себя в комнате в запертом на ключ ящике. Однажды я по счастливой случайности пригласил к себе своего школьного приятеля Тома Пэррота. Мы вошли в дом не через лавку, где мадмуазель Кукиш и мосье приказчик отпускали товар покупателям, а через другую дверь и, поднявшись по лестнице ко мне в комнату, отперли ящик, вынули драгоценный пистолет, осмотрели ствол, затвор, кремни и пороховницу, снова заперли ящик на ключ и отправились в школу, уговорившись после уроков пострелять в цель. Вернувшись домой обедать (в тот день уроки были только утром), я заметил, что все домашние - бакалейщик, его дочь и приказчик бросают на меня злобные взгляды, а мальчишка-посыльный, который чистил сапоги и подметал лавку, дерзко на меня уставился и сказал:
- Да, Дени, схлопочешь ты теперь по шее!
- В чем дело? - надменно осведомился я.
- Ах, милорд! Мы скоро покажем вашей светлости в чем дело. (Милордом меня прозвали в городе и в школе потому что с тех пор, как я побывал в Лондоне и обрядился в новый щегольской костюм, я, признаться, стал немножко задирать нос.) Так вот откуда взялись его кружевные манишки, вот откуда гинеи, которые он швыряет направо и налево. Знакомы ли вашей светлости эти шиллинги и эти полкроны? Взгляните на них, мистер Билз! Посмотрите на эти метки - я нацарапала их своей рукой, а уж потом положила в кассу, откуда милорд изволили их взять.
- Шиллинги? Касса? Что это значит?
- Ты еще смеешь спрашивать, лицемер ты эдакий! - вскричала мисс Радж. Я наметила эти монеты своей собственной иголкой и могу присягнуть в этом на Библии.
- Ну и что ж такого? - спросил я, вспомнив, что эта девица, не моргнув глазом, и раньше давала против меня ложные показания.
- Что такого? Сегодня утром они были в кассе, молодой человек, и вы отлично знаете, где они оказались потом, - говорит мистер Билз. - Да, да. Это прескверное дело. Тут без суда не обойтись, мой мальчик.
- Но где же они все-таки оказались? - снова спросил я.
- Это мы тебе скажем в присутствии мирового судьи с членов городского магистрата.
- Ах ты, змея подколодная! Вот негодяй-то! Подлый сплетник, негодный воришка! - вопили хором Радж, мисс Радж и приказчик, а я, совершенно сбитый с толку, никак не мог понять, в чем они меня обвиняют.
- Члены городского магистрата как раз заседают в ратуше. Сейчас же отведем туда этого малолетнего преступника, - сказал бакалейщик. - Захватите с собой ящик, констебль. Боже мой! Что скажет его несчастный дед!
Все еще не понимая, в чем дело, я под конвоем отправился в ратушу. По дороге нам встретилось с полдюжины мальчишек, отпущенных после обеда из школы. Был базарный день, и на улицах толпилось множество народу. Все это случилось сорок лет назад, но мне до сих пор снится этот день, и, будучи пожилым шестидесятилетним джентльменом, я все еще воображаю, будто мистер Билз тащит меня за шиворот по базарной площади города Рая.
Несколько моих соучеников присоединились к нашей мрачной процессии и отправились вместе со мною к мировому судье.
- Дени Дюваль украл деньги! - вскричал один.
- Теперь понятно, откуда у него такой шикарный костюм, - злорадно заметил другой.
- Его повесят, - заключил третий.
Люди, толпившиеся на базарной площади, с гоготом пялили на меня глаза. Все происходящее казалось мне страшным сном. Пройдя под колоннами крытого рынка, мы поднялись по ступеням ратуши, где находились члены магистрата, избравшие для своего заседания базарный день. Как затрепетало мое сердце, когда я увидел среди них дорогого доктора Барнарда!
- О доктор! - восклицает несчастный Дени, ломая руки. - Вы ведь не верите, что я виновен!
- В чем виновен? - громко спрашивает доктор, сидевший на возвышении за столом рядом с другими джентльменами.
- В воровстве! Он обокрал мою кассу! Он украл две полкроны, три шиллинга и медный двухпенсовик. Все они были меченые! - вопят хором Радж, приказчик и мисс Радж.
- Дени Дюваль ворует шестипенсовики! - восклицает доктор. - Да я скорей поверю, что он украл дракона с церковной колокольни!
- Тише, мальчики! Соблюдайте тишину в суде, а не то я прикажу всех вас выпороть и выставить за дверь, - сказал секретарь суда моим соученикам, которые пришли со мною в залу и теперь громкими криками приветствовали речь доброго доктора. - Это очень серьезное обвинение, - продолжал он.
- Но в чем заключается это обвинение, любезный мистер Хиксон? Вы с таким же успехом можете посадить на скамью подсудимых и меня и...
- Прошу прощения, сэр, быть может, вы позволите мне продолжать судебное заседание, - досадливо перебил его секретарь. - Говорите, мистер Радж, не бойтесь никого. Вы находитесь под защитой суда, сэр.
И тут я наконец узнал, в чем меня обвиняют. Радж, а вслед за ним и его дочь заявили (к ужасу своему должен добавить: под присягой!), что они уже давно недосчитывались в кассе денег - то нескольких шиллингов, то полкроны. Сколько именно было украдено, они точно не знают, может быть, фунта два или три, но только деньги все время пропадали. В конце концов, сказала мисс Радж, она решила пометить несколько монет, и эти деньги были найдены в ящике, который принадлежит Дени Дювалю и который констебль принес в суд.
- Джентльмены! - в отчаянии воскликнул я. - Это гнусная ложь; она уже не в первый раз на меня наговаривает. На прошлой неделе она сказала, что я хотел ее поцеловать, и тогда они с Бевилом оба на меня набросились, а я никогда в жизни не хотел целовать эту противную... и да поможет мне...
- Нет, хотел, мерзкий лгунишка! - закричала мисс Сьюки. - А Эдвард Бевил за меня вступился, и мы тебя хорошенько вздули, и поделом тебе, негодник ты эдакий!
- А еще он выбил мне ногой зуб, да, выбил. Разбойник он, вот он кто! завопил Бевил, чья челюсть и в самом деле изрядно пострадала во время потасовки на кухне, когда его драгоценная возлюбленная явилась к нему на помощь с раздувальными мехами.
- Он обозвал меня трусом, а я побил его в честном бою, хотя он намного меня старше, - всхлипывая, проговорил арестованный. - А Сьюки Радж набросилась на меня и отлупила, а если я его лягнул, так ведь и он тоже лягался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24