https://wodolei.ru/catalog/mebel/Aquanet/
Но мьсе де Ларсфиг еще плохо знал мсье де Ла Пэжоди, полагая, что он может так просто дать себя в обиду, не изобретя какой-нибудь уловки, дабы продлить наслаждение, которое он вкушал с этой дочерью больших дорог, пренебрегая тем, какое ему более чем охотно предложили бы, наряду с мадам де Лореллан, достойнейшие городские дамы, в том числе и мадам де Галлеран-Варад, которая, несмотря на свои крики и неистовства, только о том и мечтала, чтобы вернуть неверного.
Но мсье де Ла Пэжоди думал иначе и доказал, что он не остановится ни перед чем, чтобы удовлетворить свою прихоть и довести ее до конца, ибо в тот день, когда цыганские повозки тронулись в путь, направляясь к святым Мариям, эксские обыватели, собравшись на лугу, дабы присутствовать при этом зрелище, с изумлением увидели мсье де Ла Пэжоди, в лучшем своем наряде и с флейтой в руке, удобно усевшимся на одной из повозок, рядом с красивой черноволосой девушкой, нежно склонившейся к нему на плечо,– мсье де Ла Пэжоди, который, не заботясь ни о чем, кроме собственного удовольствия, уезжал куда глаза глядят, по провансским дорогам, в компании танцоров, музыкантов, гадателей и знахарей.
«Но что лучше всего,– добавлял мсье де Ларсфиг,– так это то, что, проезжая поблизости от Кармейранского замка, мсье де Ла Пэжоди, сидя на своей повозке, встретил мсье и мадам де Сегиран, возвращавшихся с птичьей ловли, и без малейшего смущения горячо приветствовал их голосом и жестами, как будто нет ничего естественнее, когда нас зовет любовь и увлекает страсть, чем путешествовать вот так, рядом с молодой цыганкой и с самой странной свитой, какую только можно придумать для дворянина, который, казалось, был создан для посещения альковов, а не для похождений под открытым небом. Но мсье де Ла Пэжоди был мсье де Ла Пэжоди,– философически заключал мсье де Ларсфиг,– а у этой черномазой были такие чудесные глаза!»
* * *
Как только об этом цыганском побеге мсье де Ла Пэжоди стало известно в Эксе, языки заработали, и язык мадам де Галлеран-Варад больше всех. По ее словам, мсье де Ла Пэжоди был попросту похищен дьяволом в образе арапки, и это было лишь справедливым возмездием за его кощунства и нечестие. Его останки найдут на каком-нибудь распутье, где по сухой и опаленной траве видно, что там прошел нечистый, и где в пыли будут обнаружены следы раздвоенных копыт! Что же касается старой мадам де Сегиран, то она расхохоталась, когда ей сообщили о бегстве ее маленького Ла Пэжоди. Вот это значит действительно любить женщин – уехать на телеге, в компании бродяг, с темно-бурой особой, у которой кольца в ушах и на щиколотках. Ах, что бы ее сыну Моморону поступать так же, вместо того чтобы водиться с этим маленьким Паламедом д'Эскандо, которого он увез с собой на галеру и с которым милуется на виду у всех и ко всеобщему соблазну! Ла Пэжоди, тот хоть сообразуется с законом естества. Впрочем, такого рода фантазии быстротечны, и недолго ждать, пока Ла Пэжоди вернется домой. С ним еще дело не кончено. Эксским мужьям рано трубить победу, и если Ла Пэжоди отправился на шабаш, то он им, наверное, принесет оттуда козлиные рога!
Но предсказания старой мадам де Сегиран сбылись не так-то скоро, ибо мсье де Ла Пэжоди отлучился не на шутку, и никто не знал, что с ним сталось. Мсье де Ларсфигу, который, по врожденному любопытству, навел о мсье де Ла Пэжоди справки, было, однако же, известно, что кочующего повесу видели в разных местах провинции и даже за ее пределами, все так же в обществе молодой цыганки и как бы в составе табора, к коему она принадлежала.
Пока мсье де Ла Пэжоди колесил по дорогам в необычном экипаже, в котором его видели мсье и мадам де Сегиран, возвращаясь с птичьей ловли, они не раз вспоминали об этой странной встрече, и мсье де Сегиран охотно заводил о ней речь, между тем как мадам де Сегиран слушала его с несколько задумчивым видом. Мсье де Сегиран усматривал в побеге мсье де Ла Пэжоди пример смятения, в которое повергают человеческое сердце любовные страсти. Ибо разве не плотское вожделение толкнуло мсье де Ла Пэжоди на столь сумасбродный поступок, способный лишить его уважения окружающих? Но вполне ли ответствен мсье де Ла Пэжоди за свои порывы? Мсье де Сегиран, склонный быть снисходительным к мсье де Ла Пэжоди, несмотря на разность их характеров, находил для него извинение в том пламени, которое природа примешала к его крови. Она создала мсье де Ла Пэжоди маленьким, но сильным, и влила ему в жилы малообычный жар и столь живую и пылкую любовь к женщинам, что эта склонность увлекает его за пределы, в которых она терпима у других. Чтобы бороться с этим влечением, мсье де Ла Пэжоди нужны были бы свойства, которых у него нет. Таковых он не почерпнет ни в нравственности, ни в религии. А потому ничто не обуздывает его страстей, за каковые он рано или поздно получит кару, ожидающую его на том свете, даже если он ее и избегнет в этом мире, что еще не доказано. И мсье де Сегиран никогда не заканчивал этих речей, не похвалив себя в глубине души за то, что он огражден от подобных безумств. Его темперамент, наверное, толкнул бы его на них, как и всякого другого, если бы он заблаговременно не предохранил себя от вспышек своей натуры браком. В нем он обрел убежище от бесчинств плоти и, с божьей помощью, никогда не отступал от долга, который он на себя принял, боясь, что не сможет сам воспротивиться опасным чарам любви, за что и был двукратно взыскан небесной милостью, одобрившей его воздержание и ниспославшей ему одну за другой двух одинаково совершенных супруг, из коих во второй Господь не преминет завершить свои благодеяния, даровав ему через нее потомство, которого он ждет.
В этом месте своей речи мсье де Сегиран бросал на жену взгляд, удостоверявшийся не без некоторого беспокойства, что ничто еще не возвещает события, заставляющего себя слишком долго ждать. И действительно, никаких признаков беременности в мадам де Сегиран еде не замечалось. Ее стан был все так же строен, как в тот день, когда мсье дю Жардье благословил союз Мадлены д'Амбинье с супругом, назначенным ей матримониальной волей мадам де Бериси. Замужество не вызвало в мадам де Сегиран даже тех телесных перемен, к которым оно нередко приводит. Она не приобрела в нем той полноты форм, которой отмечается у женщин послушность предначертаниям природы. Напротив, в силу ли действия климата, с которым она еще не успела освоиться, в силу ли какой-нибудь другой причины, мадам де Сегиран утратила румянец, красивший ее девическое лицо. В ней часто сквозила усталость, принимавшая вид какого-то истощения. Правда, красота ее от этого не пострадала, и в ней появилось даже что-то еще более трогательное, благодаря некой меланхолии, которая была в ней разлита и которую мсье де Сегиран истолковывал как признак того, что его жена испытывает некоторую грусть, видя все еще несбывшимися общие им обоим надежды.
Эти наблюдения побудили мсье де Сегирана написать мсье Дагрене, чтобы узнать его мнение относительно задержки, которая, несомненно, должна была весьма его удивить. Ответ мсье Дагрене был категоричен. Знаменитый врач оставался при своем утверждении касательно материнских способностей мадмуазель д'Амбинье. Если природа медлит свершить то, чего желают оба супруга, то это в силу присущей ей удивительной осторожности. Она, несомненно, находит, что мадам де Сегиран еще не обладает необходимой телесной силой для того, чтобы питать зачатый плод. Мсье де Сегиран пишет о томности и исхудании. Этому надлежит пособить наиболее подходящими средствами. Мсье Дагрене их перечислял: длительный сон, умеренные упражнения, а главное – пища, которая возбуждала бы аппетит, дабы улучшить свойства мышц и крови. Наконец, умело подобранные развлечения, для того чтобы поддерживать веселое состояние духа и разгонять ипохондрические пары, препятствующие нам извлекать пользу из того, что делает для нас медицина. При таком уходе, добавлял мсье Дагрене, мадам де Сегиран не замедлит наверстать потерянное и в непродолжительном времени достигнет благоприятного состояния, которого природа требует для того, чтобы иметь возможность приступить к своей важнейшей и неизбежнейшей задаче.
По прочтении этого письма первой заботой мсье де Сегирана было устремиться на кухню. Она была обширна и хорошо оборудована, и он вернулся оттуда удовлетворенным, как генерал может остаться доволен маневренным полем, где ему придется выстраивать войска. Засим мсье де Сегиран занялся необходимыми распоряжениями. Пред хозяйские очи был вызван повар, и ему было предписано всемерно заботиться о том, чтобы впредь стол был роскошен. После чего мсье де Сегиран велел эконому представить реестр хранящихся в погребе вин и ликеров. Таковые имелись во множестве. Оставалось следить за меню. Мсье де Сегиран желал, чтобы оно было обильно и разнообразно. Отныне мсье де Сегиран ни о чем так не пекся, как о столе, не ради себя, а ради своей дорогой супруги, которую он не переставал понуждать запастись недостающими ей силами. Сперва мадам де Сегиран неохотно подчинялась этим настояниям, обеспокоенная тем, что предаваться утонченностям чревоугодия грешно; но мсье де Сегиран так убедительно представил ей цель, к которой он стремился, что она дала себя уговорить последовать советам знаменитого мсье Дагрене, подобно тому как в тех же видах она покорялась супружескому пылу мсье де Сегирана. И, успокоив свое благочестие, она уже не так противилась нежным прельщениям сластолюбия, которые предлагались ей каждый день и к которым ее склонял мсье де Сегиран.
Я помню, ничего не могло быть занятнее, чем слушать речи мсье де Ларсфига о поварском искусстве и его бесконечные рассуждения об этом предмете, которым он досконально владел во всех его частях. Мсье Де Ларсфиг знал наизусть все супы, всё жаркое, все виды Дичи, все роды живности, всех рыб, все овощи, все плоды, все пряности, соуса и приправы. Ему были знакомы все приношения, которыми времена года служат кому. Их перечень он начинал с весны, когда природа вручает свои первины. Она дарит молочного теленка, откормленного цыпленка, домашнюю утку и голубя, молодого кабана, косулю, молодых зайцев и кроликов, свежий шпинат, сморчки и грузди, тогда как к лету она приносит молодую пулярку, петушка, фазанчика, перепелку, дикую утку, дикого голубя и некоторые фрукты. Но не осенью ли она являет себя во всем изобилии, с бараниной и свининой, каплунами и жирными цыплятами, серыми и красными куропатками, тетеревами и бекасами, водными птицами, рыбами? При этом исчислении глаза мсье де Ларсфига светились священным огнем, и казалось, он завидует дарованной профессионалам чести орудовать всеми этими кулинарными богатствами. варить их, приправлять, фаршировать, стряпать, подавать, поливать крепкими и изысканными соусами, сдабривать перцем, гвоздикой, мускатным орехом и мускатным цветом, имбирем, лимоном, горчицей и уксусом.
Итак, к этим роскошествам стола, столь соблазнительные картины которых живописал мсье де Ларсфиг мадам де Сегиран не осталась равнодушной и через несколько месяцев начала уже ощущать действие режима прописанного ей мсье Дагрене. Замечавшееся у нее исхудание уступило место легкой полноте, а томность сменилась живостью, которой нельзя было не заметить. Красота ее, впрочем, нисколько от этого не пострадала, а. наоборот, стала как-то гармоничнее и законченнее. На лице снова появился румянец, и вся она дышала здоровьем, чему весьма радовался мсье де Сегиран, заключавший отсюда, что скоро она будет вполне приспособлена к делу природы и что никакое препятствие тому уже не помешает. Мадам де Сегиран, казалось, и сама ждала того же, и можно было подумать, будто ей хочется воспользоваться тем, что ее тело еще свободно от излишнего бремени, чтобы побольше двигаться. Нередко она отрывала мсье Сегирана от его бирюлечных комбинаций и увлекала на эспланаду замка поиграть в шары. Мсье де Сегиран охотно соглашался. Его восхищало в жене это возрождение юности, и он вторил ему с добродушной солидностью. В эту пору мадам де Сегиран, жившая прежде чрезвычайно уединенно, начала появляться в городском обществе. Довольно часто карета доставляла ее в Экс. Она с видимым удовольствием принимала участие в беседах, сохраняя в то же время пристойнейшую сдержанность в речах и поведении.
Это легкое рассеяние было у мадам де Сегиран на самом деле только кажущимся, и она не переставала: быть такой же твердой в вере и таких же безупречных нравов. В ней по-прежнему неизменно сказывались серьезность воспитания и строгость привычек. В этоом могли убедиться, когда однажды маркиз де Турв, вздумав обратиться к ней с некими слишком смелыми любезностями и попытавшись дополнить слова телодвижениями, получил от нее такой суровый и надменный отпор, что отступил совсем пристыженный, клятвенно уверяя, что впредь не станет пытаться щупать жеманниц и богомолок и что Сегиран счастливый человек, раз он женат на женщине, предоставляющей ему одному пользоваться ее красотой.
Была ли тому причиной эта неприличная выходка мсье де Турва или же известное сожаление о том легком рассеянии, которому она дала себя увлечь, но с этого времени мадам де Сегиран понемногу перестала показываться в городском обществе. Она еще больше предалась своим благочестивым чтениям и своим одиноким прогулкам в кармейранском саду. Она как будто предпочитала не запираться в комнатах замка, где ее словно стесняла какая-то духота, от чего у нее иногда внезапно к лицу приливала кровь, озарявшая ее красоту мимолетным румянцем, который был ей, видимо, неприятен и который она выходила освежить и погасить на вольном воздухе сада.
Там ей особенно нравился один боскет, незадолго до того устроенный мсье де Сегираном в самой отдаленной его части и расположенный симметрично с тем, в котором струился источник. Здесь на подножии водрузили статую, изображавшую античного пастуха, играющего на флейте. Эта изящная мраморная фигура представляла, посреди листвы превосходное украшение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Но мсье де Ла Пэжоди думал иначе и доказал, что он не остановится ни перед чем, чтобы удовлетворить свою прихоть и довести ее до конца, ибо в тот день, когда цыганские повозки тронулись в путь, направляясь к святым Мариям, эксские обыватели, собравшись на лугу, дабы присутствовать при этом зрелище, с изумлением увидели мсье де Ла Пэжоди, в лучшем своем наряде и с флейтой в руке, удобно усевшимся на одной из повозок, рядом с красивой черноволосой девушкой, нежно склонившейся к нему на плечо,– мсье де Ла Пэжоди, который, не заботясь ни о чем, кроме собственного удовольствия, уезжал куда глаза глядят, по провансским дорогам, в компании танцоров, музыкантов, гадателей и знахарей.
«Но что лучше всего,– добавлял мсье де Ларсфиг,– так это то, что, проезжая поблизости от Кармейранского замка, мсье де Ла Пэжоди, сидя на своей повозке, встретил мсье и мадам де Сегиран, возвращавшихся с птичьей ловли, и без малейшего смущения горячо приветствовал их голосом и жестами, как будто нет ничего естественнее, когда нас зовет любовь и увлекает страсть, чем путешествовать вот так, рядом с молодой цыганкой и с самой странной свитой, какую только можно придумать для дворянина, который, казалось, был создан для посещения альковов, а не для похождений под открытым небом. Но мсье де Ла Пэжоди был мсье де Ла Пэжоди,– философически заключал мсье де Ларсфиг,– а у этой черномазой были такие чудесные глаза!»
* * *
Как только об этом цыганском побеге мсье де Ла Пэжоди стало известно в Эксе, языки заработали, и язык мадам де Галлеран-Варад больше всех. По ее словам, мсье де Ла Пэжоди был попросту похищен дьяволом в образе арапки, и это было лишь справедливым возмездием за его кощунства и нечестие. Его останки найдут на каком-нибудь распутье, где по сухой и опаленной траве видно, что там прошел нечистый, и где в пыли будут обнаружены следы раздвоенных копыт! Что же касается старой мадам де Сегиран, то она расхохоталась, когда ей сообщили о бегстве ее маленького Ла Пэжоди. Вот это значит действительно любить женщин – уехать на телеге, в компании бродяг, с темно-бурой особой, у которой кольца в ушах и на щиколотках. Ах, что бы ее сыну Моморону поступать так же, вместо того чтобы водиться с этим маленьким Паламедом д'Эскандо, которого он увез с собой на галеру и с которым милуется на виду у всех и ко всеобщему соблазну! Ла Пэжоди, тот хоть сообразуется с законом естества. Впрочем, такого рода фантазии быстротечны, и недолго ждать, пока Ла Пэжоди вернется домой. С ним еще дело не кончено. Эксским мужьям рано трубить победу, и если Ла Пэжоди отправился на шабаш, то он им, наверное, принесет оттуда козлиные рога!
Но предсказания старой мадам де Сегиран сбылись не так-то скоро, ибо мсье де Ла Пэжоди отлучился не на шутку, и никто не знал, что с ним сталось. Мсье де Ларсфигу, который, по врожденному любопытству, навел о мсье де Ла Пэжоди справки, было, однако же, известно, что кочующего повесу видели в разных местах провинции и даже за ее пределами, все так же в обществе молодой цыганки и как бы в составе табора, к коему она принадлежала.
Пока мсье де Ла Пэжоди колесил по дорогам в необычном экипаже, в котором его видели мсье и мадам де Сегиран, возвращаясь с птичьей ловли, они не раз вспоминали об этой странной встрече, и мсье де Сегиран охотно заводил о ней речь, между тем как мадам де Сегиран слушала его с несколько задумчивым видом. Мсье де Сегиран усматривал в побеге мсье де Ла Пэжоди пример смятения, в которое повергают человеческое сердце любовные страсти. Ибо разве не плотское вожделение толкнуло мсье де Ла Пэжоди на столь сумасбродный поступок, способный лишить его уважения окружающих? Но вполне ли ответствен мсье де Ла Пэжоди за свои порывы? Мсье де Сегиран, склонный быть снисходительным к мсье де Ла Пэжоди, несмотря на разность их характеров, находил для него извинение в том пламени, которое природа примешала к его крови. Она создала мсье де Ла Пэжоди маленьким, но сильным, и влила ему в жилы малообычный жар и столь живую и пылкую любовь к женщинам, что эта склонность увлекает его за пределы, в которых она терпима у других. Чтобы бороться с этим влечением, мсье де Ла Пэжоди нужны были бы свойства, которых у него нет. Таковых он не почерпнет ни в нравственности, ни в религии. А потому ничто не обуздывает его страстей, за каковые он рано или поздно получит кару, ожидающую его на том свете, даже если он ее и избегнет в этом мире, что еще не доказано. И мсье де Сегиран никогда не заканчивал этих речей, не похвалив себя в глубине души за то, что он огражден от подобных безумств. Его темперамент, наверное, толкнул бы его на них, как и всякого другого, если бы он заблаговременно не предохранил себя от вспышек своей натуры браком. В нем он обрел убежище от бесчинств плоти и, с божьей помощью, никогда не отступал от долга, который он на себя принял, боясь, что не сможет сам воспротивиться опасным чарам любви, за что и был двукратно взыскан небесной милостью, одобрившей его воздержание и ниспославшей ему одну за другой двух одинаково совершенных супруг, из коих во второй Господь не преминет завершить свои благодеяния, даровав ему через нее потомство, которого он ждет.
В этом месте своей речи мсье де Сегиран бросал на жену взгляд, удостоверявшийся не без некоторого беспокойства, что ничто еще не возвещает события, заставляющего себя слишком долго ждать. И действительно, никаких признаков беременности в мадам де Сегиран еде не замечалось. Ее стан был все так же строен, как в тот день, когда мсье дю Жардье благословил союз Мадлены д'Амбинье с супругом, назначенным ей матримониальной волей мадам де Бериси. Замужество не вызвало в мадам де Сегиран даже тех телесных перемен, к которым оно нередко приводит. Она не приобрела в нем той полноты форм, которой отмечается у женщин послушность предначертаниям природы. Напротив, в силу ли действия климата, с которым она еще не успела освоиться, в силу ли какой-нибудь другой причины, мадам де Сегиран утратила румянец, красивший ее девическое лицо. В ней часто сквозила усталость, принимавшая вид какого-то истощения. Правда, красота ее от этого не пострадала, и в ней появилось даже что-то еще более трогательное, благодаря некой меланхолии, которая была в ней разлита и которую мсье де Сегиран истолковывал как признак того, что его жена испытывает некоторую грусть, видя все еще несбывшимися общие им обоим надежды.
Эти наблюдения побудили мсье де Сегирана написать мсье Дагрене, чтобы узнать его мнение относительно задержки, которая, несомненно, должна была весьма его удивить. Ответ мсье Дагрене был категоричен. Знаменитый врач оставался при своем утверждении касательно материнских способностей мадмуазель д'Амбинье. Если природа медлит свершить то, чего желают оба супруга, то это в силу присущей ей удивительной осторожности. Она, несомненно, находит, что мадам де Сегиран еще не обладает необходимой телесной силой для того, чтобы питать зачатый плод. Мсье де Сегиран пишет о томности и исхудании. Этому надлежит пособить наиболее подходящими средствами. Мсье Дагрене их перечислял: длительный сон, умеренные упражнения, а главное – пища, которая возбуждала бы аппетит, дабы улучшить свойства мышц и крови. Наконец, умело подобранные развлечения, для того чтобы поддерживать веселое состояние духа и разгонять ипохондрические пары, препятствующие нам извлекать пользу из того, что делает для нас медицина. При таком уходе, добавлял мсье Дагрене, мадам де Сегиран не замедлит наверстать потерянное и в непродолжительном времени достигнет благоприятного состояния, которого природа требует для того, чтобы иметь возможность приступить к своей важнейшей и неизбежнейшей задаче.
По прочтении этого письма первой заботой мсье де Сегирана было устремиться на кухню. Она была обширна и хорошо оборудована, и он вернулся оттуда удовлетворенным, как генерал может остаться доволен маневренным полем, где ему придется выстраивать войска. Засим мсье де Сегиран занялся необходимыми распоряжениями. Пред хозяйские очи был вызван повар, и ему было предписано всемерно заботиться о том, чтобы впредь стол был роскошен. После чего мсье де Сегиран велел эконому представить реестр хранящихся в погребе вин и ликеров. Таковые имелись во множестве. Оставалось следить за меню. Мсье де Сегиран желал, чтобы оно было обильно и разнообразно. Отныне мсье де Сегиран ни о чем так не пекся, как о столе, не ради себя, а ради своей дорогой супруги, которую он не переставал понуждать запастись недостающими ей силами. Сперва мадам де Сегиран неохотно подчинялась этим настояниям, обеспокоенная тем, что предаваться утонченностям чревоугодия грешно; но мсье де Сегиран так убедительно представил ей цель, к которой он стремился, что она дала себя уговорить последовать советам знаменитого мсье Дагрене, подобно тому как в тех же видах она покорялась супружескому пылу мсье де Сегирана. И, успокоив свое благочестие, она уже не так противилась нежным прельщениям сластолюбия, которые предлагались ей каждый день и к которым ее склонял мсье де Сегиран.
Я помню, ничего не могло быть занятнее, чем слушать речи мсье де Ларсфига о поварском искусстве и его бесконечные рассуждения об этом предмете, которым он досконально владел во всех его частях. Мсье Де Ларсфиг знал наизусть все супы, всё жаркое, все виды Дичи, все роды живности, всех рыб, все овощи, все плоды, все пряности, соуса и приправы. Ему были знакомы все приношения, которыми времена года служат кому. Их перечень он начинал с весны, когда природа вручает свои первины. Она дарит молочного теленка, откормленного цыпленка, домашнюю утку и голубя, молодого кабана, косулю, молодых зайцев и кроликов, свежий шпинат, сморчки и грузди, тогда как к лету она приносит молодую пулярку, петушка, фазанчика, перепелку, дикую утку, дикого голубя и некоторые фрукты. Но не осенью ли она являет себя во всем изобилии, с бараниной и свининой, каплунами и жирными цыплятами, серыми и красными куропатками, тетеревами и бекасами, водными птицами, рыбами? При этом исчислении глаза мсье де Ларсфига светились священным огнем, и казалось, он завидует дарованной профессионалам чести орудовать всеми этими кулинарными богатствами. варить их, приправлять, фаршировать, стряпать, подавать, поливать крепкими и изысканными соусами, сдабривать перцем, гвоздикой, мускатным орехом и мускатным цветом, имбирем, лимоном, горчицей и уксусом.
Итак, к этим роскошествам стола, столь соблазнительные картины которых живописал мсье де Ларсфиг мадам де Сегиран не осталась равнодушной и через несколько месяцев начала уже ощущать действие режима прописанного ей мсье Дагрене. Замечавшееся у нее исхудание уступило место легкой полноте, а томность сменилась живостью, которой нельзя было не заметить. Красота ее, впрочем, нисколько от этого не пострадала, а. наоборот, стала как-то гармоничнее и законченнее. На лице снова появился румянец, и вся она дышала здоровьем, чему весьма радовался мсье де Сегиран, заключавший отсюда, что скоро она будет вполне приспособлена к делу природы и что никакое препятствие тому уже не помешает. Мадам де Сегиран, казалось, и сама ждала того же, и можно было подумать, будто ей хочется воспользоваться тем, что ее тело еще свободно от излишнего бремени, чтобы побольше двигаться. Нередко она отрывала мсье Сегирана от его бирюлечных комбинаций и увлекала на эспланаду замка поиграть в шары. Мсье де Сегиран охотно соглашался. Его восхищало в жене это возрождение юности, и он вторил ему с добродушной солидностью. В эту пору мадам де Сегиран, жившая прежде чрезвычайно уединенно, начала появляться в городском обществе. Довольно часто карета доставляла ее в Экс. Она с видимым удовольствием принимала участие в беседах, сохраняя в то же время пристойнейшую сдержанность в речах и поведении.
Это легкое рассеяние было у мадам де Сегиран на самом деле только кажущимся, и она не переставала: быть такой же твердой в вере и таких же безупречных нравов. В ней по-прежнему неизменно сказывались серьезность воспитания и строгость привычек. В этоом могли убедиться, когда однажды маркиз де Турв, вздумав обратиться к ней с некими слишком смелыми любезностями и попытавшись дополнить слова телодвижениями, получил от нее такой суровый и надменный отпор, что отступил совсем пристыженный, клятвенно уверяя, что впредь не станет пытаться щупать жеманниц и богомолок и что Сегиран счастливый человек, раз он женат на женщине, предоставляющей ему одному пользоваться ее красотой.
Была ли тому причиной эта неприличная выходка мсье де Турва или же известное сожаление о том легком рассеянии, которому она дала себя увлечь, но с этого времени мадам де Сегиран понемногу перестала показываться в городском обществе. Она еще больше предалась своим благочестивым чтениям и своим одиноким прогулкам в кармейранском саду. Она как будто предпочитала не запираться в комнатах замка, где ее словно стесняла какая-то духота, от чего у нее иногда внезапно к лицу приливала кровь, озарявшая ее красоту мимолетным румянцем, который был ей, видимо, неприятен и который она выходила освежить и погасить на вольном воздухе сада.
Там ей особенно нравился один боскет, незадолго до того устроенный мсье де Сегираном в самой отдаленной его части и расположенный симметрично с тем, в котором струился источник. Здесь на подножии водрузили статую, изображавшую античного пастуха, играющего на флейте. Эта изящная мраморная фигура представляла, посреди листвы превосходное украшение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32