1250-1300), итал. поэта и друга Данте. Знакомые застали Гвидо гуляющим на кладбище (но не в Ор-сан-Микеле, а в Сан-Джованни); на их насмешки он отвечал, что они вольны говорить о нем, что угодно, ибо «находятся в своем доме» – тем самым объявляя их домом кладбище, дом смерти. В заметках Джойса к «Портрету» («Триестская записная книжка») есть рубрика «Гвидо Кавальканти», где фигурирует и этот сюжет о нем; но в «Портрете» материал не использован.

. В доме… На что нам твоя средневековая заумь! Сделал бы ты, как он? Рядом была бы лодка, спасательный буй. Natiirlich конечно (нем.)

, для тебя специально.
Сделал бы или нет? Человек, утонувший девять дней назад возле Мейденрок.
Сейчас ждут всплытия. Скажи-ка начистоту. Я хотел бы. Я попытался бы. Я слабовато плаваю. Вода холодная, мягкая. Когда я окунул голову в таз, в Клонгоузе. Ничего не вижу! Кто там за мной? Скорей обратно, скорей! Видишь, как быстро прилив прибывает со всех сторон, как быстро заполняет все ложбинки песков, цвета шелухи от бобов какао? Если бы под ногами была земля. И все равно хочу, чтобы его жизнь была его, а моя моей. Утопленник.
Его человечьи глаза кричат мне из ужаса его смерти. Я… Вместе с ним на дно… Я не мог ее спасти. Вода – горькая смерть – сгинул.
Женщина и мужчина. Вижу ее юбчонки. Похоже, подоткнуты.
Их пес суетился возле осыпающейся грядки песка, рыскал вокруг, обнюхивая со всех сторон. Что-то ищет, что потерял в прошлой жизни.
Внезапно он помчался, как заяц, уши назад, погнавшись за тенью низко летящей чайки. Резкий свист мужчины ударил в его вислые ухи. Он повернул и помчался назад, приблизился, мелькающие лапы перешли на рысцу. В червленом поле олень бегущий, цвета природного, без рогов. У кружевной кромки прилива остановился, упершись передними копытами, насторожив уши к морю.
Задравши морду, облаял шумные волны, стада моржей. Они подползали к его ногам, закручиваясь кольцами, вспенивая, каждая девятая, белый гребень, разбиваясь, расплескиваясь, издалека, из дальнего далека, волны и волны.
Сборщики моллюсков. Они зашли в воду, нагнувшись, окунули свои мешки, вытащили, вышли обратно. Пес с визгом подбежал к ним, вскинулся на них лапами, потом опустил лапы на песок, потом снова вскинул их на хозяев с немою медвежеватою лаской. Оставленный без взаимности, он потрусил следом за ними на сухое, и тряпка волчьего языка краснопыхтела из пасти.
Пятнистое его тело трусцой выдвинулось вперед, потом вдруг припустило телячьим галопом. Собачий труп лежал у него на пути. Он остановился, обнюхал, обошел кругом, братец, обнюхал тщательней, сделал еще один обход, быстро, по-собачьи, обнюхивая всю грязную шкуру дохлого пса. Песий череп, песий нюх, глаза в землю, движется к единой великой цели. Эх, пес-бедолага! Здесь лежит тело пса-бедолаги.
– Падаль! Живо оттуда, псина!
Присмирев от окрика, он вернулся, и несильный пинок босой хозяйской ноги швырнул его, сжавшегося на лету, за грядку песка. Подался обратно, описав вороватую кривую. Не видит меня. У края дамбы задержался, посуетился, обнюхал валун и помочился на него, задрав заднюю ногу.
Потрусил вперед, задрал снова заднюю ногу и быстро, коротко помочился на необнюханный валун. Простые радости бедняков. Потом задние лапы стали раскидывать песок; потом передние принялись грести, рыть. Что-то он тут хоронит, бабку свою. Он вгрызался в песок, разгребая, раскидывая; остановился, прислушался, снова принялся рыть яростными когтями, но вскоре перестал, леопард, пантера, зачатый в прелюбодействе, пожирающий мертвых.
После того как он меня разбудил этой ночью, тот же самый сон или? Постой. Открытая дверь. Квартал проституток. Припомни. Гарун-аль-Рашид.
Ага, постепенькаю. Тот человек вел меня и говорил что-то. Я не боялся. У него была дыня, он ее поднес мне к лицу. Улыбался; сливками пахнул плод Сон Стивена иногда толкуют как предвестие, предвосхищение встречи с Блумом, а в поднесении дыни усматривают древнеевр. обряд принесения первых плодов (Втор 26, 2-11).

.
Таков обычай, сказал он. Входи. Красный ковер расстелен. Увидишь кто.
Взвалив на плечи мешки, тащились они, краснокожие египтяне. Цыгане …Египтяне. Цыгане – цыганам всюду долго приписывали египетское происхождение; ср.: «московские купцы называли цыган фараонами» (К.Коровин).

. Его посинелые ноги в подвернутых штанах шлепали по сырому липучему песку, темно-кирпичный шарф схлестнул небритую шею. Женской походкой она семенит за ним: разбойник и его девка. Добыча их болтается у нее за спиной. Босые ноги ее облеплены песком, осколками ракушек, волосы распушились вокруг обветренного лица. За своим господином его сподручница – в град столичный.
Когда ночь скроет изъяны тела, она зазывает, закутанная в темную шаль, из подворотни, где гадят псы. Дружок ее угощает двух королевских стрелков у О'Локлина на Блэкпиттсе. А подружка, это по их блатной музыке маруха, потому что «Эх, фартовая маруха» «Эх, фартовая маруха…» – Стивену рисуется сцена из жизни преступного мира старых времен. Четверостишие – второй куплет из блатной песни «Довольные хвалы вора в честь девки своей», опубликованной в сборнике «Блатная академия» (Лондон, 1673). Язык здесь сдвигается в воровской жаргон XVII в. – пласт, практически отсутствующий в рус. языке (известные образцы старинного разбойничьего фольклора и воровской речи – отличный, чистый язык, отнюдь не жаргон). Поэтому перевод мой использует жаргон XIX в. и явно не слишком удовлетворителен. А что прикажете делать, господа?

. Белизна дьяволицы под ее вонючими тряпками. В ту ночь на Фамболли-лейн: смердящая сыромятня.
Эх, фартовая маруха,
На молодчика присуха!
Маркоташки-голубки,
Выйди в ночку под дубки.
Безотрадное услаждение Безотрадное услаждение – согласно «Сумме теологии» св.Фомы Аквинского, грех, состоящий в том, что сознанию позволяют углубляться в дурные мысли. Прозвище брат-дикобраз дано было св.Фоме за остроту его аргументов и всестороннюю огражденность ими.

называет это пузатый Аквинат, frate porcospino брат-дикобраз (итал.)

. Адам непадший покрывал и не ведал похоти. Пускай распевает: «Маркоташки-голубки». Язык ничуть не хуже, чем у него. Речь монахов, четки бормочут у поясов; блатная речь, литое золото брякает в карманах.
Проходят мимо.
Покосились на мою Гамлетову шляпу. Если бы я тут вдруг оказался голым? Я не гол. Через пески всего мира Через пески… – закатные мотивы в этом абзаце перекликаются со стихами в конце драмы Шелли «Эллада» (1821).

, на запад, к закатным землям их путь, за ними пламенный меч солнца. Она влачит, транспортирует, шлеппит, тащит, трашинит бремя свое Влачит… трашинит – превращения глагола «тащить» из языка в язык: славянский, латинский, немецкий, русский, итальянский.

. Прилив по пятам за ней, влекомый луной на запад.
Приливы с мириадами островов у нее внутри, кровь, не моя, ойнопа понтон, винноцветное море. Се раба лунная Се раба лунная – ср. «Се раба Господня») Лк 1, 38.

. Во сне влажный знак будит ее в урочный час, восстать побуждая с ложа. Брачное ложе, детское ложе, ложе смерти в призрачном свете свечей. Omnis caro ad te veniet …к Тебе прибегает всякая плоть (лат. Пс. 63, 3) Omnis caro… – пением этого псалма начинается католическая панихида.

. Грядет он Грядет он… устам. – Стихотворение, которое сочиняет Стивен, – небольшая вариация последней строфы стихотворения «Моя скорбь на море» – англ. перевода ирл. песни, сделанного Дугласом Хайдом (1860-1949) и помещенного в его сборнике «Любовные песни Коннахта» (1893). Хайд – один из активных деятелей Ирландского возрождения, поэт, филолог, кельтолог; в конце жизни – президент Ирландии. Стивен цитирует также его стихи в эп. 9, а Джойс упоминает их в рецензиях «Ирландский поэт» и «Душа Ирландии» (1902).

, бледнолицый вампир, сверкают глаза сквозь бурю, паруса, крылья нетопыря, кровавят море, уста к ее лобзающим устам.
Так. Пришпилим-ка этого молодца, а? Где грифель мой Где грифель мой – «Гамлет» I, 5.

. Уста ее в лобзанье. Нет. Надо, чтоб были двое. И склей их вместе. Уста к ее лобзающим устам.
Его губы ловили и лобзали бесплотные губы воздуха: уста к тому, чем породила. Иила, лоно всех могила. Уста округлились, но выпускали одно дыхание, бессловесно: ооиииаа: рев рушащихся водопадом планет, шарообразных, раскаленных, ревущих: прочь-прроочь-прроочь-прроочь. Бумаги мне. Деньги, разрази их. Письмо старины Дизи. Вот. Благодарю за предоставленную возможность оторвать свободный клочок. Повернувшись к солнцу спиной и низко склонившись к каменному столу, он принялся строчить слова. Второй раз забываю взять чистые бланки в библиотеке.
Тень его лежала на скале, над которою он склонился, оканчиваясь. А почему не бесконечна, не до самой дальней звезды? Они темны там, за пределами света, тьма в свете светит, дельта Кассиопеи, миры. Мое я сидит здесь с ясеневым жезлом жреца, в заемных сандалиях, днем возле свинцово-серого моря, незримо, в лиловой ночи движется под эгидою загадочных звезд. Я отбрасываю от себя эту оконеченную тень, неотменимый антропоконтур, призываю ее обратно. Будь бесконечна, была бы она моей, формой моей формы? Кто здесь видит меня? Кто прочтет где-нибудь и когда-нибудь слова, что я написал? Значки по белому полю. Кто-нибудь и кому-нибудь твоим самым сладкозвучным голосом. Добрый епископ Клойнский Епископ Клойнский – Беркли. Стивен замечает, что в теории зрения Беркли видимое пространство и предметы можно уподобить завесе, которая в ветхозаветном храме отделяет святое от святая святых (Исх 26, 31-35); предметы – «цветные эмблемы» (ср. в начале эпизода – «цветные отметы») на этой завесе. По этой же теории, зрение воспринимает мир плоским, и только мысленно, а не зрительно мы воспринимаем расстояние между предметами в глубину.

извлек храмовую завесу из своей пасторской шляпы: завесу пространства с цветными эмблемами, вышитыми по ее полю. Постой, подумай. Цветные на плоском: да, именно. Я вижу плоское, а мыслю расстояние, вблизи, вдали, а вижу плоское, на восток, сзади. Ага, понятно! Внезапно падает и застывает в стереоскопе. Щелк – и весь фокус. Вам кажутся темными мои слова. Тьма в наших душах, этого вам не кажется? Сладкозвучней. Наши души, стыдом язвимые за наши грехи, еще теснее льнут к нам, как женщина, льнущая к возлюбленному, теснее, еще теснее.
Она доверяется мне, у нее нежная рука, глаза с длинными ресницами. Куда только, шут меня возьми, я тащу ее за завесу? В неотменимую модальность неотменимой зримости. Она, она, она. Что она? Дева у витрины Ходжеса Фиггиса Ходжес, Фиггис и Ко – дублинские издатели и книготорговцы.

в понедельник, искала одну из тех алфавитных книг, что ты собирался написать. Ты в нее так и впился взглядом. Запястье продето в плетеную петлю зонтика. Живет в Лисон-парке, на чувствах и розовых лепестках, литературная дама. Рассказывай, Стиви Стиви – так называет Стивена в «Портрете» его университетский друг Давин, разговор с которым, стало быть, и мелькает здесь в потоке сознания. Прототип Давина – Джордж Клэнси, пылкий патриот-националист, поздней погибший во время гражданской войны.

: просто уличная. Клянусь, она носит эти уродские пояса с резинками и желтые чулки, штопанные толстой шерстью. Поговори про яблочные пирожки, piuttosto скорее (итал)

. И где твой разум?
Коснись меня. Мягкий взгляд. Мягкая мягкая мягкая рука. Я одинок здесь.
О, коснись меня скорее, сейчас. Что это за слово, которое знают все Слово, которое знают все – возвращающаяся тема в сознании Стивена. В прежних изданиях «Улисса», как и в новейшем, слово остается неведомым, однако в «Исправленном тексте», как главное изменение, в эп. 9 была внесена вставка из рукописей Джойса, определяющая слово как «любовь».

? Я здесь один, я тих. Я печален. Коснись же, коснись меня.
Он растянулся навзничь на острых скалах, засунув в карман карандаш и исписанный клочок, надвинув на глаза шляпу. Это в точности жест Кевина Игена, когда он устраивается вздремнуть, посубботствовать. Et vidit Deus.
Et erant valde bona И увидел Бог… и вот, хорошо весьма (лат. Бытие, 1, 31)

. Алло! Бонжур, добро пожаловать, рады вам, как майским цветам Рады вам, как майским цветам – название ирл. сентиментальной песни.

. Под ее укрытием Под ее укрытием… Боль далеко – этот пассаж включает название эклоги «Полуденный отдых фавна» франц. поэта Стефана Малларме (1842-1898) и перекликается с ее мотивами.

, сквозь павлиньих подрагиванье ресниц, он глядел на южнеющее солнце. Тут как в раскаленной печи. Час Пана, полуденный отдых фавна.
Средь соконалитых змеерастений, млекоточивых плодов, где широко раскинулись листья на бронзовоцветных водах. Боль далеко.
Не прячь глаза и не скорби.
Взор его поскорбел над тупоносыми башмаками, быка обносками nebeneinander. Он сосчитал вмятины на покоробленной коже, в которой удобно гнездилась прежде нога другого. Нога, что мерно пристукивала по земле, неприятная мне нога. Ты был, однако, в восторге, когда башмачок Эстер Освальт Эстер Освальт – кроме данного упоминания, это имя встречается у Джойса лишь в набросках к гл. V «Героя Стивена».

подошел тебе, знакомая девица в Париже. Tiens, quel petit pied Смотри-ка, какая маленькая нога! (франц.)

! Верный друг, братская душа: любовь Уайльда, та, что назвать себя не смеет Любовь, что назвать себя не смеет – строка из стихотворения «Две любви» друга О.Уайльда лорда Альфреда Дугласа. Стихотворение фигурировало в судебном разбирательстве по поводу обвинения Уайльда в гомосексуализме.

. Теперь он бросит меня. А чья вина? Каков я есть. Каков я есть. Все или ничего Все или ничего – девиз героя драмы «Бранд» (1866) Ибсена. Творчество Ибсена имело в молодости значительное влияние на Джойса; в этой связи стоит сопоставить отказ Бранда посетить умирающую мать и отказ Джойса, а за ним и Стивена, помолиться у смертного ложа матери.

.
Длинными упругими петлями струился поток из озера Кок Поток из озера Кок – завуалированно описывается отправление Стивеном малой нужды;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23