[Речи Регина, 16-17]

Путешествие, как на камне из Бруа, завершается в «верхнем мире», на небесах, в обители асов, где воина, въезжающего верхом на коне, встречает валькирия с протянутым кубком:


Клену тинга кольчуг
даю я напиток
исполненный силы
и славы великой
В нем песни волшбы
и руны целящие
заклятья благие и
радости руны

[Речи Сигрдривы, 5]

Приведенные стихотворные параллели из песен «Эдды», безусловно, произвольны. Нет никаких оснований рассматривать большинство известных изображений на стелах как прямые иллюстрации тех или иных эддических песен. Однако такие иллюстрации, вернее говоря, точные соответствия все-таки есть. Наиболее известная из них – на камне из Ардре (Ardre, VIII), где среди нескольких явно сюжетных композиций по крайней мере одна поддается расшифровке: кузница мифического чудо-мастера Вёлунда, плененного конунгом Нидудом. Изготовив железные крылья, Вёлунд заманил к себе в кузницу детей конунга, обесчестил его дочь и обезглавил сыновей. Железная птица, девушка в длинном платье и тела убитых юношей изображены возле здания кузницы, с полным набором кузнечных орудий; видимо, после того, как Вёлунд


Головы прочь
отрезал обоим
и под меха
ноги их сунул
из черепов
чаши он сделал
вковал в серебро
послал их Нидуду
Вёлунд смеясь
поднялся на воздух
Бёдвильд рыдая
остров покинула
скорбела о милом
отца страшилась

[Песнь о Вёлунде, 24, 29]

Эпические мотивы, опознаваемые и на других стелах, играли, однако, вспомогательную роль, выступая, видимо, в качестве своего рода «кеннингов», метафорических фигур, как и в поэзии, обогащавших основное повествование о жизни, смерти и посмертной славе героя (лица, которому посвящен памятник). Всадник под «знаком бесконечности» (заимствованным из христианской символики) – главный герой готландских стел, как на камне из Лилльбьорс:


Ехать пора мне
по алой дороге
на бледном коне
по воздушной тропе
Путь мой направлю
на запад от неба
прежде чем Сальгофнир
героев разбудит

[Вторая песнь о Хельги. убийце Хундинга, 49]

Вальхалла, где петух Одина Сальгофнир сторожит покой павших в битвах героев-эйнхериев – цель пути, запечатленного на поминальных камнях. Ее иногда изображали в виде чертога с высоким куполом (так же она выглядит на раннем, IX в., руническом камне из Спарлёза в Швеции, где есть изображенные в иной по сравнению с готландской манере и корабль викингов, и всадник, разнообразные чудовища и птицы; мир образов поминальных стел не был явлением локально готландским).
Вальхалла, валькирия, восьминогий конь Одина – Слейпнир, реже – орлы, или вороны Одина закрепляют содержательный центр композиций, принадлежащий мифологическому пласту. Сцепы битв, погребальных процессий, обрядов вместе с эпическими «сценами-кеннингами» образуют как бы цепь связующих звеньев между кораблем, начинающим погребальное путешествие (а может быть, и предшествующий ему морской поход), и чертогами асов – его конечной целью.
В ткань этого, основного, повествования о жизни, смерти и посмертной славе героя-воина вплетаются иногда и другие мифологические мотивы; в некоторых образах можно угадать не только «вспомогательный персонал» Асгарда (валькирий), но и самих асов. Третий ярус верхней, «небесной» зоны камня из Стура Хаммарс открывается изображением, в котором видят Одина, висящего на дереве, во время его мистического испытания-жертвы, ради постижения тайны рун:


Знаю, висел я
в ветвях на ветру
девять долгих ночей
пронзенный копьем
посвященный Одину
в жертву себе же
на дереве том
чьи корни сокрыты
в недрах неведомых

[Речи Высокого, 138]

Впрочем, это может быть и сцена жертвоприношения, воспроизводящего эддический миф. Как и «Троица» на камне из Санда – то ли Один, Тор и Фрейр, то ли жрецы с их атрибутами (копьем, молотом, серпом); на стеле, одной из поздних (XI в.) есть руническая надпись с именами Родвиск, Фарбьёрн, Гунбьюрн.
Важен при этом сам факт соединения на поздних готландских стелах двух знаковых систем – изобразительной и рунической, которые до конца эпохи викингов в островной культуре Готланда сосуществовали и не пересекались. Изобразительные образы и руны в равной мере связаны со становлением и развитием древнесеверного мифа и эпоса, если рассматривать их в широком скандинавском контексте. Как и ранние готландские изображения, руны возникли в архаических глубинах германских культур [316], в эпоху германо-греко-римских контактов, возможно, в Северном Причерноморье периода готского владычества (II-IV вв. н.э.). Старший рунический алфавит, из 24 знаков, был в общегерманском употреблении со II по VII в.; к эпохе викингов в Скандинавии формируется сокращенный, 16-значный, алфавит – футарк.
Каждый знак имел имя собственное, а футарк в целом, разделенный на три разряда – роды (aettir): Freys aett, Hagal aett, Tys aett, это – заклинание, своего рода миниатюрная, ритмически организованная мифологическая поэма или песнь:
Freyr (fй), ur, turs, бss, reiр, kaun
Hagl, nauр, iss, бr, sуl
Tyr, bjarkan, maрr, lцgr, yr
В этом стихотворном заклинании переплетены скальдическим тмесисом собственные имена асов (Фрейр, Хагаль, Тюр), имена нарицательные богов и чудовищ (ас, туре), отвлеченные понятия – иногда, видимо, персонифицированные (год-урожай, нужда), обожествляемые природные объекты (солнце), социальные термины (муж, закон). Каждой из рун была свойственна синкретичность функций: ň – это Фрейр, бог-конунг Ингви, бог урожая, ван среди асов, но это и fй – богатство, имущество, наследие, достояние. l , Тюр – Победа:


Руны победы
Коль ты к ней стремишься
вырежи их
на мечи рукояти
и дважды пометь
именем Тюра!

[Речи Сигрдривы, 6]

Руническая письменность в представлении скандинавов эпохи викингов была могущественным средством воздействия на окружающий мир и пользоваться ею мог не каждый. Эгиль Скаллагримссон предупреждал, вырезав благотворное заклинание:


Рун не должен резать
тот кто в них не смыслит
в непонятных знаках
каждый может сбиться

[Сага об Эгиле, 72]

Ему же принадлежит вредоносное заклинание, вырезанное рунами:

«Он взял орешниковую жердь и взобрался с ней на скалистый мыс, обращенный к материку. Эгиль взял лошадиный череп и насадил его на жердь. Потом он произнес заклятье, говоря: – Я воздвигаю здесь эту жердь и посылаю проклятие конунгу Эйрику и его жене Гуннхильд. – Он повернул лошадиный череп в сторону материка. – Я посылаю проклятие духам, которые населяют эту страну, чтобы они все блуждали без дороги и не нашли себе покоя, пока они не изгонят конунга Эйрика и Гуннхильд из Норвегии. – Потом он всадил жердь в расщелину скалы и оставил ее там. Он повернул лошадиный череп в сторону материка, а на жерди рунами вырезал сказанное им заклятие»
[Сага об Эгиле, 57].


Текст этого заклинания, как показал норвежский рунолог Магнус Ульсен, сохранен в двух висах Эгиля, переданных в той же саге:


Да изгонят гада
на годы строги боги
у меня отнявша
нудой ношу судна!
Грозный вы на гнусного
гнев на святотатца
рушьте, Тор, и края ас
Фрейр и Ньёрд скорее!
Гонит меня ныне
князь поправший право
братобойцу буйством
блазнит баба злая
верит он наветам
ветру речи вредной
смолоду умел я
месть вершить по чести

[Поэзия скальдов, 31-32]

Записанные рунами, эти висы содержали бы каждая по 72 знака, т.е. трижды общее количество рун старшего рунического алфавита; в них, таким образом выдержаны магические числовые соотношения [369, с. 235-239; 214, с. 145]. Тем же магическим отношениям (16 или 24) подчинена композиция ранних произведений звериного стиля – золотых воротничковых гривен VI в. из Мене, Оллеберга, Фьерестадена [231, с. 17].
И семантика, и форма рун непосредственно связаны с мифологией. Руны – дар Одина, завоеванный им ценой тяжкого мистического испытания, когда, пронзенный копьем и повешенный на ветвях мирового древа, совершал он шаманское странствие по трем мирам:


Никто не питал
никто не поил меня
взирал я на землю
поднял я руны
стеная их поднял
и с дерева рухнул
Стал созревать я
и знанья множить
расти процветая
слово от слова
слово рождало
дело от дела
дело рождало
Девять песен узнал я
от сына Бёльторна
Бестли отца
меду отведал
великолепного
что в Одрерир налит
Руны найдешь
и постигнешь знаки
сильнейшие знаки
крепчайшие знаки
Хрофт их окрасил
а создали боги
и Один их вырезал

[Речи Высокого, 139-142]

Далее в «Речах Высокого» излагаются заклинания, предваряемые вопросами, охватывающими все ступени языческой ритуальной практики (включая искусство пользоваться рунами):


Умеешь ли резать?
Умеешь разгадывать?
Умеешь окрасить?
Умеешь ли спрашивать?
Умеешь молиться
и жертвы готовить?
Умеешь раздать?
Умеешь заклать?

[Речи Высокого, 144]

Миф и воплощающий этот миф ритуал – вот первичная сфера применения рунической письменности. Но примерно в то же время, когда после эпохи Великого переселения народов в древнесеверной культуре формируется наряду с начальным, мифическим, новый, эпический пласт, когда на грани вендельского периода и эпохи викингов, на готландских стелах к мифологическим образам присоединяются образы эпические, руны, как и изобразительные образы, становятся средством выражения эпоса.
Древнейшая из шведских надписей на рунических камнях эпохи викингов, датированная IX в., на камне из Рек в Эстеръётланде, содержит верифицированный текст из 800 знаков [337, с. 13; 338, с. 130]. В надписи, вырезанной в память Вемода, сына Барина, помещена строфа, представляющая собой отрывок из эпической песни – примерно так же, как изобразительные сюжеты из того же эпоса помещались на готландских стелах:


Правил Тьодрек
дерзновенный
вождь морских воев
брега Рейд-моря
сидит снаряженный
на скакуне своём
щит раскрашенный
защитник Мерингов


Теодорих Великий, король остготов в Италии, отождествлен здесь с правителем Рейдготаланда – эпической страны готов, находившейся по «Хеймскрингле», где-то по соседству с владениями свейских Инглингов [Сага об Инглингах, 18]. В песнях «Старшей Эдды» соответствий этому отрывку или даже кругу сюжетов нет: в эпоху викингов, по-видимому, северный эпос был значительно богаче, и не исчерпывался песнями, записанными в Исландии в XII-XIII вв.
Верифицированные рунические тексты [295] позволяют судить о движении от мифа к эпосу, а затем – к поэтической проекции мифо-эпических норм на окружающую жизнь, движения, которое дало впоследствии высшее из достижений эпохи – поэзию скальдов. Сами по себе рунические камни выражали одну из ведущих этих норм – представление о «посмертной славе», orрrуmr, dуmr um dauрan hvern – «сужденьи о каждом из мертвых» [Havamal, 77]. Рунические надписи – прежде всего эпитафии, посмертная оценка человека, данная коллективом (прежде всего родовым) и для коллектива (прежде всего потомков).
Личность, вычленяющаяся из родового коллектива и в тоже время своей индивидуальной судьбой составляющая часть судьбы этого коллектива, – вот следующий, после мифических богов и эпических героев, ряд персонажей, следующий уровень образов древнесеверной поэзии. Рунические камни запечатлели начальную фазу этого процесса, в надписях типа Хёгбю (Эстеръёталанд) [140, с. 121]:


Добрый карл Гулли
имел пять сынов
пал на Фюри
храбрый дренг Асмунд
скончался Ассур
на Востоке в Греках
был в Хольме
убит Хальвдан
Кари – в Дунди,
и умер Буи


В десяти строках этой висы суммирована судьба целого рода, точнее семейства викингов первой половины XI в., странствовавших от Греции (Византии) до Британии (Дунди, в Шотландии), сражавшихся в Скандинавии (р. Фюри – в Швеции, или о. Фюри в Лимфьорде) и на Руси (Хольм – Хольмгард, Новгород); лишь один из сыновей умер дома, и отец – «добрый, могучий бонд» пережил их всех.
Рунические камни и готландские стелы, строго синхронные эпохе викингов, задают как бы систему координат, для ориентации в языческом мировоззрении, запечатленном в более поздних письменных памятниках – «Старшей Эдде», поэзии скальдов, «Младшей Эдде», сагах [135, с. 171-189].
Целостность этого мировоззрения определялась прежде всего представлением о времени: неподвижном, точнее – циклическом, как круговорот времен года, постоянно возвращающемся к неким исходным ситуациям, запечатленным в мифе и регулярно воспроизводящимся в ритуале. При таком «круговращающемся» времени пространство обретало строго центрическую организацию. Обитаемому, освоенному миру людей и культуры противостоял окружающий хаос, мир враждебных и диких природных сил. Мидгарду, «Тому, что в пределах ограды» – Утгард, «За оградой». Мифологическое пространство моделировалось по реальной земледельческой усадьбе, окруженной враждебным миром стихий.
Вертикальную ось этого мира закреплял помещавшийся где-то над Мидгардом Асгард – «Мир, или усадьба, богов». Мировое Древо – ясень Иггдрасиль воплощал эту ось, соединяя земные и небесные, реальный и потусторонний миры как в вертикальной, так и в горизонтальной проекции: вершина его поднималась в небеса, а корни расходились в периферийные и подземные миры, населенные хтоническими чудовищами, великанами, мертвецами.
Эти силы, в образе Мирового Змея Ермундганда, ограничивают мир, Heimr, в пространстве, а Мировой Зверь, волк Фенрир, таящийся до поры в одном из миров, когда-то положит предел Вселенной и во времени. Но до тех пор, в постоянно возобновляющемся противоборстве с враждебными чудовищами, в извечной борьбе за сокровища труда, культуры, мудрости мир богов и людей защищает младшее племя божественных существ – род асов во главе с Одином.
Высшие существа скандинавской мифологии обозначались словом god, с исходным значением «благо» (сохраненным и в русск. – у-год-ный, вы-год-а, по-год-а). Наиболее древнее и устойчивое представление об этом «благе» выражалось формулой friрr ok бr – «мир и урожай»; имя Freyr, возможно, семантически связано с этой формулой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42