А я как раз и сам собирался это сделать и уже подался немного вперёд. У нас получились на редкость синхронные движения, наши губы встретились и совершенно неожиданно слились в поцелуе.
Поцелуй был жарким и взаимным, но длился недолго. Не говоря ни слова, Софи высвободилась из моих объятий и встала. На ногах она держалась не очень уверенно, но упасть ей уже не грозило. Молча она обошла столик и опустилась в кресло, которое я занимал во время разговора с Морисом. Затем взяла стакан с недопитым мной апельсиновым соком и скептически посмотрела на него.
– Это ваш?
– Да, мой.
– Тогда хуже не будет.
– В каком смысле? – не понял я.
– Всё равно мы целовались.
Я смутился и на пару секунд отвёл взгляд от Софи, но потом снова уставился на неё.
А Софи между тем выпила остаток сока и вернула пустой стакан на прежнее место.
– Это всё от волнения, – сказала она, объясняя то ли свой обморок, то ли наш поцелуй. – Я чересчур впечатлительная.
– Вы так переволновались из-за записи? – спросил я.
– Да. Это... это слишком личная запись. Ничего такого особенного в ней нет, но я бы не хотела, чтобы её кто-то смотрел.
– А господин де Бельфор?
– Франсуа уже видел её... говорит, что только начало. Он нашёл эту карточку среди вещей Мориса и отдал мне.
– А вы неосмотрительно оставили её здесь?
– Она всегда здесь, но хранится в надёжном месте. Просто вчера я забыла вынуть её. – Софи внимательно посмотрела на меня. – Так Франсуа вам действительно ничего не сказал?
– О чём?
– Что я здесь живу. В этом доме.
Вот-те на!.. Изображать удивление нужды не было, я и так был удивлён. А ещё обескуражен. Удивился я тому, что Морис не заметил ничего подозрительного. А ведь должен же был заметить! Хоть бы на той же кухне – по обстановке, по продуктам в холодильнике (или что там его заменяет). Впрочем, возможно он решил, что здесь хозяйничал его кузен Филипп.
А обескуражен я был, поскольку попал в неловкое положение и не знал, как из него выкрутиться. Теперь ясно, почему Софи так озадачена. Любому на её месте показалось бы подозрительным, что Франсуа де Бельфор оставил своего гостя, мужчину, на ночь в доме, где живёт его невестка, причём одна-одинёшенька. Поступи он так в действительности, это здорово смахивало бы на сводничество...
Вдруг Софи рассмеялась. Её смех был звонкий и чистый, а во взгляде, наряду с весельем, присутствовало смущение.
– Вот оно что! Понимаю...
– И что же? – полюбопытствовал я.
Она уняла свой смех и объяснила:
– Франсуа старый сводник. Последние полгода он усиленно ищет мне мужа. Ведь вы не женаты, правда?
– Нет... То есть, я не женат.
– Значит, я угадала. Вы очередной кандидат мне в мужья.
– Ага... – пробормотал я, краснея.
Склонив набок голову и откинув назад длинную прядь каштановых волос, Софи принялась рассматривать меня уже не просто с интересом, а как бы оценивающе. Мне стало неловко. Я чувствовал себя в роли племенного жеребца, и не скажу, что был от этого в восторге.
– Ну что ж, – наконец произнесла Софи. – Надо признать, что Франсуа относится к своей затее серьёзно и не жалеет ни времени, ни сил. – Если это был комплимент, то весьма своеобразный. – Небось, у вас на родине ваш отец занимает видное положение?
– В нашем мире он самый влиятельный человек, – ответил я, не покривив душой. Я решил по возможности не лгать ей, поскольку она, по причине своего Дара, рано или поздно обязательно узнает, кто такой я и кто мой отец.
Софи кивнула:
– Так я и думала. В последнее время Франсуа принимает слишком деятельное участие в моей судьбе, чересчур сильно опекает меня, порой даже допекает своей опекой. С тех пор, как он удочерил меня, ему повсюду мерещатся проходимцы, охотники за богатым приданым.
– Он удочерил вас?
– А вы не знали?
– Понятия не имел.
– Странно. Ещё в мае прошлого года Франсуа удочерил меня и сделал своей главной наследницей. Морис был его единственным ребёнком, и когда он погиб...
Софи умолкла, ясный взгляд её потускнел. Трудно сказать, какие чувства обуревали её – грусть, тоска, раскаяние, сожаление, осознание собственной вины... Но в одном сомневаться не приходилось: она не была равнодушна к Морису и очень болезненно восприняла известие о его гибели. Эта боль всё ещё жила в ней...
– Вы сильно любили своего мужа? – напрямик спросил я.
Это был бесцеремонный и нетактичный вопрос, но мне очень хотелось услышать ответ. Главным образом меня интересовало не то, что она скажет (на её откровенность я не рассчитывал), а как она это скажет.
Софи ответила не сразу. Сперва она внимательно осмотрела свои безупречно наманикюренные ногти, затем подтянула ноги на сиденье, обхватила колени руками и, откинувшись на спинку кресла, устремила на меня задумчивый взгляд.
Я смотрел на неё, поджав подбородок рукой – чтобы, чего доброго, не отвалилась челюсть. Неужели она не понимает, как соблазнительно выглядит в этой позе?! Или нарочно провоцирует меня?.. Хотя нет, не думаю. Скорее, она слишком непосредственна и, в определённом смысле, наивна – как Пенелопа, которая без всякого умысла разбивает мужские сердца. И женские, впрочем, тоже...
– Я любила Мориса, – наконец заговорила Софи. В её голосе была такая искренность, которую невозможно подделать. Она не пыталась убедить меня и не оправдывалась, а просто констатировала это, как бесспорный факт. – Но Морис не верил в мои чувства. Он не верил, когда я говорила, что люблю его. Я всеми силами старалась доказать ему свою любовь, но он всё равно не верил. Он вбил себе в голову, что я только покоряюсь ему, а сама втайне мечтаю избавиться от него. Возможно, со стороны это так и выглядело, но... Вы ничего не знаете о моём прошлом?
– Кое-что знаю, – ответил я. – В общих чертах.
– Фактически я была рабыней, – продолжала Софи, – хоть и жила в роскоши. Морис купил мне свободу, но тогда я этого не понимала. Я считала его своим новым хозяином, – она грустно усмехнулась, – хозяином моей мечты. Хозяином, которого я любила не в силу долга, а по велению сердца. Морис не уставал твердить мне, что я свободна, и в теории я это знала. Но на практике... Только позже я начала осознавать, что свобода – нечто большее, чем возможность выбирать себе хозяина. И даже большее, чем просто быть хозяином себе. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к свободе, научиться жить без хозяина, обрести самостоятельность – но Морис не хотел этого понять. Он полагал, что достаточно освободить раба, и тот сразу станет свободным человеком.
– А как же ваш... – я с опозданием прикусил язык.
– Что «мой»?
Я растерялся. Надо было срочно что-то придумать, но, как на зло, мои мысли зациклились на одном вопросе, и ничего путного, кроме нелепых отговорок, в голову не приходило. Софи сразу почувствует фальшь...
«Ну и чёрт с ним, – в конце концов решил я. – С какой это стати я должен деликатничать?»
– Мне говорили, – осторожно начал я, – что по пути на Землю вы... э-э... у вас начался роман с одним человеком, другом Мориса. Не знаю, насколько это соответствует действительности, но... мне так говорили.
Софи потупила глаза и густо покраснела. Видя её смущение, я тут же пожалел, что не прибегнул к одной из тех нелепых отговорок, которые лезли мне в голову.
– Вас не совсем точно информировали, – сказала она, не поднимая взгляда. – Или вы неверно поняли. То был не друг, а подруга Мориса.
– Подруга?! – ошарашено переспросил я.
– Да, – кивнула Софи. – Она была без памяти влюблена в Мориса и страшно ревновала. Я хотела успокоить её, мне казалось, что мы и втроём сможем неплохо поладить – ведь на Новой Персии многожёнство в порядке вещей. Алине, подруге Мориса, понравилось со мной, я думала, что всё идёт хорошо, и лишь потом, значительно позже, поняла свою ошибку.
– Стало быть, Морис решил, что вы... ну, эта...
– Нет, хотя в некотором смысле я «эта». На Новой Персии и «это» в порядке вещей, особенно в таких больших гаремах, как тот, где я воспитывалась. – Софи подняла на меня взгляд, в котором, наряду со смущением, был вызов и была насмешка. – Имейте «это» в виду, если вздумаете приударить за мной... А что касается Мориса, то он истолковал моё поведение, как молчаливый протест. И ещё Морис решил, что я придерживаю Алину в надежде, что он снова вернётся к ней, а меня оставит в покое.
– Вы так и не уладили ваши недоразумения?
– Не успели. Тогда я понятия не имела, что делаю всё не так. А Морис молчал, поскольку был уверен, что я выхожу за него против собственной воли, из одного чувства благодарности за своё освобождение. – Она коротко рассмеялась, как я подозреваю, чтобы подавить всхлипыванье. – Бедняга так и умер, считая себя подлецом... Если бы можно было повернуть время вспять!..
«В твоём случае можно, – без особого энтузиазма подумал я. – Если не повернуть время вспять, то исправить былые ошибки...»
Между тем Софи легко вскочила с кресла (её слабость, отчасти развязавшая ей язык, видимо, уже миновала) и подошла к дивану, где лежали сумки с моими и Мориса вещами. Разумеется, её внимание в первую очередь привлекла Грейндал.
– Вот это да! – сказала она, взяв шпагу в руки. – Какая тяжёлая! Небось настоящая, боевая, не из тех бутафорий, с которыми щеголяют придворные олухи в Версале. Ваша, не так ли?
– Фамильная реликвия, – ответил я.
Софи стояла, повернувшись ко мне боком, и я откровенно любовался её изящным профилем. Предупреждение, что она немножко «эта» нисколько не отпугнуло меня. Общаясь с крошкой Ди и Браном Эриксоном, которые на все сто процентов «эти», я убедился, что «эти» – такие же люди, разве что со странностями. Ну а «немножко», тем более у женщин, вообще не считается.
Ещё я думал о том, что в самом начале свалял дурака. Нужно было сразу, как только Софи представилась, сказать: «Очень мило, мадам. Кстати, вы всего лишь на пять минут разминулись со своим мужем»... Впрочем, боюсь, и тогда было поздно. Анализируя свои чувства, я пришёл к выводу, что втрескался ещё в невесту на экране, которая раздевалась перед зеркалом в брачных покоях. Или, самое позднее, это случилось, когда она переступила порог дома в своей лёгкой курточке, припорошенной снегом, обворожительно улыбнулась и произнесла со своим дивным акцентом: «Bonsoir, monsieur»...
Набравшись мужества, я встал с кресла и твёрдо заговорил:
– Софи, пожалуйста, исполните одну мою просьбу, какой бы странной она вам ни показалась.
Озадаченная моим тоном, Софи положила на прежнее место шпагу и повернулась ко мне.
– Смотря какая будет просьба, – заметила она. – Если вы предложите переспать, то... Хотя нет. Эта просьба не показалась бы мне странной. Нахальной – да. Но ни капельки не странной.
– Речь не об этом, – торопливо сказал я, но боюсь, что моё лицо выражало живейший интерес к затронутой теме.
– А о чём? Что я должна сделать?
– Немедленно садитесь в флайер и отправляйтесь к своему тестю. Он у себя на вилле, где-то в Монако. Знаете где?
– Знаю. Но...
– Никаких «но»! – Я резко, почти грубо, взял её за плечи. – Либо вы сейчас же улетаете, либо я за себя не отвечаю. Понятно?
Я отпустил Софи, и она испуганно попятилась. Похоже, мой взгляд был слегка жутковат – а может, и не слегка. Я сам далеко не был уверен, что это лишь пустая угроза. Сначала я собирался сообщить Софи, что Морис жив, но потом как представил, что она, после недоверчивых расспросов, станет радоваться у меня на глазах, да ещё от избытка счастья бросится мне на шею... вот тогда и озверел!
Я сделал шаг вперёд, Софи снова отступила.
– Хорошо, – сказала она. – Хорошо, сейчас я улетаю. Только сначала свяжусь с Франсуа...
– Свяжетесь в флайере! – рявкнул я и сделал ещё один шаг.
Софи вздохнула и взяла с кресла свою куртку.
– Ладно, договорились. – После секундных колебаний она робко подступила ко мне и чмокнула меня в щеку. – До свидания, Эрик Брендон. Извините, если я вас спровоцировала, но... Я ещё не сказала «нет».
И боясь, что её последние слова послужат для меня сигналом к действию, Софи быстро выбежала из холла. Затем громко хлопнула входная дверь.
Я наблюдал в окно, как Софи, надевая на ходу куртку, подошла к флайеру, немного постояла в нерешительности, потом оглянулась, увидела меня и помахала мне рукой. Впоследствии, вспоминая о ней, я часто представлял её именно такой – на освещённой посадочными огнями заснеженной площадке возле флайера, с поднятой в прощальном жесте рукой и с развевающимися на ветру волосами... Наконец Софи забралась внутрь, задвинула за собой прозрачную дверцу, затем флайер плавно поднялся и так же плавно устремился вдаль, пока не исчез в ночной мгле.
Прощай, Софи... До свидания. Ты разбила мне сердце и улетела к Морису, которого всё ещё любишь. Но у нас впереди долгая жизнь – ты даже не подозреваешь, насколько долгая. Когда-нибудь мы возобновим наш сегодняшний разговор. Но это будет нескоро. А пока прощай, Софи... До свидания.
Морис... Ты мне друг, но теперь ты мой соперник. Я не желаю тебе зла, живи долго и счастливо... если сможешь. У меня хватило порядочности не воспользоваться тем, что Софи считает тебя погибшим, однако я сильно сомневаюсь, что мне достанет благородства не вмешиваться в твою личную жизнь. Ты хороший парень, жена любит тебя, и мне трудно будет разрушить твой брак. Тем не менее я попытаюсь – хотя не уверен, что моя попытка не обернётся для всех нас троих мучительной пыткой. Извини, Морис...
Радка... Над нашей любовью с самого начала довлел рок. Против нас было всё – наша молодость, соперничество между нашими Домами, глупость твоего брата Зорана, самодурство твоего деда, моя гордыня. Смерть Ладислава сокрушила разделявшие нас преграды, но на их месте образовалась бездонная пропасть, а мы оказались по разные её стороны... Что ж, быть по тому. Извини, дорогая. Прости, если можешь. Прощай...
Я вздохнул, отошёл от окна и достал из кармана блокнот. Благодарение Митре, я не записал координаты этого мира, целиком полагаясь на свою память, а остальные заметки были вполне невинны по содержанию. Даже если деятели из Звёздной Палаты тщательно изучали мой блокнот в надежде обнаружить хоть что-то, проливающее свет на гибель Ладислава, вряд ли их заинтересовал внушительный перечень номерных банковских счетов или список членов правления какой-то там корпорации «Авалон».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58