Призвали знахаря. Тот явился, написал талисманы, схватил лиса, всунул в кувшин и хотел уже поставить кувшин на огонь, как лис громко крикнул из посудины:
– Я с разбойничьего двора!
Все, кто слышал, не скрыли своих улыбок.

ЛИСЕНОК ЛЮ ЛЯНЦАЙ

Мне передавали, со слов цзинаньского Хуай Лижэня, что господин Лю Лянцай Лю Лянцай – почти современник Ляо Чжая, считался даровитым администратором, исполнял обязанности прокурора и строителя речных плотин, играющих весьма важную роль в Китае при орошении полей. Кроме того, он известен как поэт, художник и каллиграф.

– потомок лисицы.
Дело было так. Его почтенный отец жил в Южных горах. Как-то раз его посетил в домике старик, назвавшийся Ху. Лю спросил, где он проживает.
– Да вот в этих самых горах… Живущих свободной жизнью людей – маловато. Только нам с вами вдвоем я можно, как говорит поэт, «часто коротать утро и вечер» … как говорит поэт, «часто коротать утро и вечер». – Имеется в виду Тао Цянь (IV–V вв.), певец опрощения и винных чар:

Давно уж я хотел поселиться в Южной деревне,
И не потому, что там нагадал себе жилье, –
Я слышал: много там простых сердцем людей,
И рад с ними часто коротать утро и вечер.

Поэма Тао необыкновенно популярна в Китае, особенно среди вдумчивых пожилых людей.

. Ввиду этого я и явился к вам познакомиться и отдать вам честь.
Лю начал вести с ним беседу. Старичок говорил бойко, остро. Лю это понравилось. Он велел подать вина и пришел в веселое расположение духа, как, впрочем, и старик, который ушел от Лю сильно под парами. Через несколько дней он появился вновь. Лю принял его еще радушнее.
– Послушайте, – сказал он, – раз вы удостаиваете меня такой дружбой, то ей, значит, суждено стать очень глубокою. А между тем я не знаю, в каком селе ваш дом… Как же справиться, например, о вашем здоровье и самочувствии?
– Не смею, знаете ли, от вас скрыть, – отвечал старичок, – по-настоящему я – старый лис из этих гор. С вами у меня давняя, предопределенная связь. Вот почему я и решился внести свою дружбу в ваш дом. Уверяю вас, – я не могу навлечь беду. И очень буду рад, если вы мне доверитесь: не будете чураться.
Лю и не стал относиться к нему недоверчиво. Наоборот: даже укрепил и углубил свое к нему дружеское чувство. Сосчитались годами. Вышло, что Ху стал старшим братом, и с этой поры они стали относиться друг к другу, как братья. Сообщали друг другу даже о самомалейшем, что у кого случалось хорошего или плохого. К этому времени у Лю не было наследника. Вдруг старик как-то говорит ему:
– Не печалься, я буду твоим продолжателем рода.
Лю от таких странных слов остолбенел.
– Да, да, – продолжал Ху, – счет моим годам уже кончился, и наступает срок перерождения наново… Вместо того чтобы уходить к чужим, не лучше ли будет родиться в семье близкого друга?
– Как так, – недоумевал Лю, – ведь долговечность бессмертно-блаженного идет на десятки тысяч лет. Почему же тебе вдруг на этих годах кончить?
Старик помотал головой.
– Ну, этого ты не понимаешь.
И ушел.
Действительно, ночью Лю увидел старика во сне.
– Я сегодня к тебе пришел, – сказал он, появляясь возле Лю.
Лю проснулся. Жена, оказывается, родила мальчика, именно – господина Лю.
Придя в возраст, он отличался быстротой, остроумной речью и необыкновенно напоминал Ху. С ранних лет у него уже установилась репутация талантливого юноши. В год жэньчэнь … год жэньчэнь – соответствует 1592 году.

он стал цзиньши … стал цзиньши – прошел на последнем экзамене и стал «выдвигаемым на службу».

.
Это был человек с рыцарским подьемом, принимающий к сердцу чужие страдания. Неудивительно, что у его ворот все время толклись гости: из Чу, Цинь, Янь, Чжао … из Чу, Цинь, Янь, Чжао – то есть из разных местностей Китая, называемых здесь именами древних удельных княжеств, находившихся когда-то на этих территориях.

. А у ворот был целый базар – продавали вино, торговали хлебом.

ГАДАЛКА НА МОНЕТАХ

Ся Шан родился в Хэцзяни. Его отец, Дунлин, был богатый самодур, расточительный до крайности. Бывало, ест «свертки» … «свертки». – Имеются в виду пельмени.

, а углы их бросает, так что весь пол вокруг него бывал усеян безобразной грудой обьедков. Человек был тучный, тяжелый, и его за все это прозвали «Теряющим углы воеводой».
В вечереющих его годах семья дошла до крайней бедности, так что он ежедневно недоедал. Плечи исхудали, и с них кожа свисала мешком. За этот вид ему дали новое прозвание – «Монаха, нищенствующего по деревням». Прозвание это намокало на мешок, висящий за плечами.
Перед кончиной он сказал Шану так:
– В своей жизни я грубо уничтожал небесные дары, навлек на себя с высот гнев неба, и вот умираю от холода и голода. Тебе же следует, ревнуя о своем счастье, усиленно работать над своим поведением. Этим ты покроешь грехи отца.
Шан с полным благоговением стал исполнять волю покойного отца. Это был искренний, совершенно простой человек, без всякой двойственности. Сам пахал и кое-как водил концы с концами. В деревне все его любили и почитали.
Один богатый старик, сжалившись над его бедностью, дал ему в долг денег, чтобы он поучился розничной торговле. Но Шан сразу же потерпел убыток, даже, как говорится, «на мать» … потерпел убыток… как говорится, «на мать». – Потерял весь капитал, или, как в данном случае, все деньги, данные ему в долг.

. Ему было стыдно, что убыток нечем выплатить, и он попросился к старику в наемники. Тот не соглашался.
Тогда Шан, встревожившись и потеряв покой, продал всю свою землю и дом, взял деньги и пошел к старику отдавать долг. Старик, узнав из расспросов, как было дело, почувствовал к нему еще больше расположения, пожалел его еще глубже и силком выкупил ему обратно прежнее хозяйство. При этом он дал ему еще более крупную сумму, чем в первый раз, понуждая стать торговцем. Шан все отказывался.
– Я, – сказал он, – даже эти десять с чем-то лан – и то не мог вам отдать. Зачем же мне теперь надевать на себя узел долга в будущей жизни и стать в ней ослом или лошадью?
Тогда старик позвал другого торговца вступить с Шаном в компанию. Через несколько месяцев Шан вернулся и только-только сумел остаться без убытка. Старик же и не думал получить от него барыши, а велел снова делать то же самое.
Через год у него была полна телега и от взятого в долг, и от нажитого. Но, очутившись на Цзяне … на Цзяне – то есть на реке Янцзы.

, он попал в бурю, и корабль его чуть не перевернулся. Вещи же наполовину погибли и растерялись.
Вернувшись домой, оп подсчитал то, что у него осталось, и обнаружил, что, в общем, он может выплатить своему хозяину долг. Подумал и сказал товарищу:
– Если небо кого сделало бедным, то разве кто-нибудь может тому помочь? Я все время только обременяю вас…
Произвел расчеты, вручил товарищу деньги, а затем, в чем был, ретировался.
Старик стал снова настаивать на своем, но Шан решительно не шел на это и по-прежнему стал сам пахать.
– Живут же на свете люди, – вздыхал он про себя, – в хоть несколько лет, да попользуются жизнью в свое удовольствие. Как же это моя жизнь пала так низко?
В это время откуда-то у них появилась колдунья, которая гадала на монетах. Она узнавала судьбу человека в совершенной полноте и точности… Шан явился к ней весь в благоговейном внимании. Колдунья оказалась старой женщиной. Дом, который она снимала, блистал отменной чистотой. В середине помещения стоял трон духа, перед которым все время в душистом дыму курились свечи. Шан вошел и сделал старухе почтительный поклон. Она сейчас же потребовала денег. Шан вручил ей сто монет, она их положила в деревянный ящик и с ним в руках опустилась перед троном на колени, встряхивая его и шумя, наподобие того, как это делается, когда просят божество о жребии … просят божество о жребии. – Берут в руку банку с палочками, носящими номера серий и порядка, становятся на колени перед божницей, молятся про себя, затем встряхивают банку и вынимают палочку-жребий. Монах или слуга при храме смотрит в книгу, где выписано все, что положено будто бы духом каждому жребию, в том числе и лекарственные рецепты от болезней, и читает это коленопреклоненному гадающему о жребии. Впрочем, если при храме имеются отпечатанные экземпляры оракула, то за некую мзду всякий может купить его, чтобы читать прорицание дома.

.
Окончив эти движения, она встала с колен и высыпала монеты в руку … высыпала монеты в руку. – Китайская монета с VII в. надписывается на лицевой стороне так: «ходячая монета такого-то правления», т. е. таких-то годов, озаглавленных государем, во избежание употребления его имени, так-то. Писалось это от руки, затем делалась глиняная модель, и монета отливалась. Знаки писались знаменитыми каллиграфами и резко отличаются по времени выпуска монет. Обратная сторона монеты довольно часто бывала совсем без знаков.

, а с руки на стол, расположив их в известном порядке. При этом у нее было принято, что знаки лицевой стороны будут считаться плохими, а оборот монеты – хорошим.
Она принялась отсчитывать монеты. До пятидесяти восьми – все были знаки, а после пошли исключительно гладкие.
– А сколько вам лет? – спросила старуха.
– Двадцать восемь, – ответил Шан. Старуха покачала головой.
– Ой, рано еще, – сказала она. – Нынешняя ваша жизнь идет не по вашей собственной судьбе, а по судьбе ваших предшественников. Только к пятидесяти восьми годам вы встретитесь со своей собственной судьбой, и только тогда наконец не будет подобных переплетений.
– А что значит, как вы говорите, «мои предшественники»?
– А вот что: если у предшественника были добрые заслуги и если его счастье не исчерпывается в его собственной жизни, то наслаждается благами идущий за ним. Наоборот: если предшественник обладал запасом недобрых дел и в его жизни несчастье не погашено, то терпит преемник.
Шан стал загибать пальцы.
– Еще тридцать лет, – сказал он. – Я уже буду совсем стариком, и жизнь уже подойдет к деревянной домовине … к деревянной домовине – то есть к гробу, к смерти.

.
– До пятидесяти восьми, – сказала старуха, – у вас будет еще пять лет возвращающейся благодати. Можно будет кое-что предпринять, – да, но только-только, чтобы избежать голода и холода. Когда же вам исполнится пятьдесят восемь лет, то к вам сами собой должны прийти большие деньги, и не надо будет их усиленно искать и просить о них. У вас, сударь, за всю жизнь не было никаких грехов, так что и вторая ваша жизнь будет наслаждаться счастьем бесконечно.
Шан распростился с гадалкой и пошел домой. Он наполовину сомневался в том, что она ему наговорила, наполовину верил. Тем но менее он спокойно переносил свою бедность и, соблюдая себя в строгости, не позволял себе искать чего-либо непоказанными путями. Когда ему исполнилось пятьдесят три года, он подумал пристально о себе и стал проверять предсказанное.
Дело было как раз в пору «восточных работ» … в пору «восточных работ» – то есть весной, когда солнце справляет на востоке свой праздник и поднимает на работу людей; древнее выражение из «Шицзина».

, а Шан все время хворал, пахать не мог. Когда же поправился, стояла страшная засуха, и ранние посевы все как есть посохли. Лишь к осени полили дожди. У Шана дома не было никаких семян, кроме проса, и он все свои несколько му засеял только им. После этого наступила снова засуха. Греча, горох наполовину погибли, и только просо уцелело невредимым. Затем вдруг, на его счастье, полили дожди, и просо поднялось еще лучше. Подошла весна, был большой голод, но Шану удалось обойтись без недоедания.
Все это заставило Шана поверить колдунье. Он опять занял у старика денег, сделал маленький оборот и сейчас же кое-что заработал. Ему советовали начать большое торговое дело, но он на это не шел.
Наконец ему стукнуло пятьдесят семь лет. Как-то случилось ему чинить забор. Он стал рыть землю и нашел железный котел. Взял его на свет, – оттуда шел белый пар, точно вились шелковые нити. Шан испугался и не решался вскрыть. Но вот через некоторое время пар исчез, и перед ним был полный белыми слитками жбан. Позвал жену, втащил вместе с ней в дом, взвесил: оказалось – тысяча триста двадцать пять лан. И они решили, что колдунья в своих вычислениях несколько промахнулась.
Жена соседа, войдя в дом к Шану, подсмотрела, что делалось, побежала домой и рассказала мужу. Тот в страхе кинулся к местному уездному правителю и сделал тайный донос.
Правитель отличался исключительной жадностью, схватил Шана и потребовал у него серебро. Жена Шана хотела половину скрыть, но Шан сказал ей:
– Оставлять у себя то, что добыто неправедно, – значит, самим себе покупать горе.
И представил все, как есть, правителю. Тог, получив серебро, заподозрил Шана в утайке и послал за жбаном, в котором серебро лежало, наполнил его снова серебром; оказалось – полно.
Тогда он Шана отпустил.
Вскоре этого правителя перевели начальником области в Наньчан. Через год Шан по торговым делам тоже прибыл в Наньчан. Оказалось, что правитель уже умер. Жена его с детьми собиралась ехать домой … собиралась ехать домой – то есть на родину, так как по древнему правилу китайский чиновник не смел занимать пост правителя в той губернии, где он родился и где жил его род.

и продавала все наиболее громоздкое и тяжелое. Среди этих вещей были, между прочим, плетенки с туновым маслом, примерно этак с тысячу штук. Шан купил их по дешевой цене и с товаром поехал домой.
Дома он обнаружил в одном из сосудов течь. Перелил масло в другой – и вдруг внутри его оказалось два слитка белого серебра. Перебрал все жбаны – то же самое. Проверил – и получилось как раз столько, сколько было выкопано.
После этого Шан сразу разбогател. Но вместе с тем стал усиленно помогать всем бедным и находившимся в крайности, раздавал деньги щедрой рукой и не скупясь. Жена уговаривала его отложить что-нибудь для детей и внуков, но Шан возражал:
– Вот таким-то образом я им наследство и оставлю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62