И они повели Генриховну к ней домой.
Генриховна ни о чем не догадалась. Они вскипятили ей чай, сбегали в булочную ей и себе за хлебом. Получили чудесную кремовую блузку с оборками и воланами. И что еще лучше, увидели у Генриховны старую швейную машинку. Генриховна обещала им еще дать много чего и сказала, что позвонит родителям, чтобы они не удивлялись насчет блузки.
- А у нас нет телефона, - сказала на это Рита.
- И родителей, - ляпнула Лиза и прикусила губу.
- Они не удивятся, - подтвердила Рита.
Девочки успели домой как раз перед началом вечерней прогулки детей, которых, можно сказать, вышибала из дома сама жизнь: возвращались с работы усталые и взвинченные после долгой дороги и магазинов их мамаши. Дети мгновенно от греха, не слушая вопросов об отметках и домашних заданиях, выскакивали на улицу.
И еще один вечер прошел в шитье юбки. На ужин были хлеб и кипяток с мятой.
- Как мы так жили, я не понимаю, - бормотала Лиза, сшивая лоскутки в три часа ночи. А Рита уже спала глубоким сном. И в результате Лиза утром плакала, что это не юбка, а это лоскутное одеяло и что она такое не наденет, пусть Рита сама носит. Рита, тоже расстроенная, пришила к юбке два ряда ленточек, подумала еще и сделала подкладку из старой простыни.
- Все, можешь надевать, - сказала Рита.
Лиза, рыдая, надела юбку и посмотрелась в зеркало. Потом, всхлипывая, она надела еще и блузку Генриховны и стала вертеться то одним боком, то другим. А потом упала на кровать лицом в подушку и сказала, что в таких сандалиях больше ходить не может. Это детский сад и кошмар.
После этого они заснули и проспали до вечера, имея в шкафчике хлеб, а в мешочке четыре картофелины, одну луковицу и одну свеклу. Рита проснулась раньше и, жалея заплаканную Лизу, сварила борщ и подсушила хлеб в виде сухарей.
За дверью на лестнице до двенадцати ночи раздавался буйный хохот большой компании и звенело стекло. В семь утра, осторожно отворив свою дверь, чтобы вынести мусор, Рита наделала шуму. К ручке ее двери были привязаны за горлышко две пустые бутылки, которые громко брякнули о стенку. Это была совершенно обычная вещь. Это был привет от гуляющей молодежи. И Рита, поискав вокруг, отвязала еще три пустых бутылки на своем этаже, а четыре лежали в лифте. Бутылки эти были частично из-под лимонада, а две были водочные. Рита все собрала и унесла домой. Бутылки можно был сдать и получить деньги. Небольшие, но на один день жизни хватило бы.
Это-то как раз и был день, когда приносили пенсию. Рита легла, Лиза замотала ей голову и шею платком и шарфом. На руку Рита надела перчатку (на другую она надела варежку, так как перчатка у них была одна). Почтальонша позвонила, Лиза открыла со скорбным видом и сказала, что прабабушке плохо, у нее экзема, и все лицо и руки болят. Но расписаться она распишется. Почтальонша дала Лизе карточку. Рита расписалась в комнате. Почтальонша отсчитала деньга, крикнула в комнату: "Выздоравливайте!" - и, ничуть не удивившись, ушла. А Рита, молодец, расписалась как обычно.
Но жить на эти деньги могли только слабые, нищие, нетребовательные старухи, у которых ничего уже не растет: ни вес, ни рост, ни нога, а растут только редкие усики и ногти. И для стрижки их нужны только одни ножницы на всех. Старухам достаточно было подкопить за свою жизнь тряпья и носить его без стеснения.
Рита напряженно думала, что делать. Летом можно было еще прожить. Она знала несколько магазинов, около которых выставлялись ящики со сгнившими овощами и фруктами. И многие старушки выбирали себе на компот и на суп слишком дорогие для них в неиспорченном виде продукты. Так же можно было иногда посетить рынок. И богатые ленивые продавцы, преимущественно бабы, порой тешили себя тем, что дарили остатки нищим старушкам, которые, шатаясь от слабости, ходили по рядам и якобы пробовали, хороши ли сливы, кислая капуста или творог. Правда, почти всегда их гоняли от товара, как мух, крича: "Нечего тут, нечего!" Но детям этого не простили бы. Дети не могли, не имели права попрошайничать, пробовать капусту и даже продавать вязаные варежки. Таких детей немедленно бы выгнали или сдали в милицию. Но Рита была уже девочка с большим жизненным опытом. Она сама росла, росли ее дети, внуки. И она предвидела множество расходов. А Лиза как будто и не была матерью и бабкой. Она все забыла и видела только себя в зеркале, красивую, по ее собственному мнению, девочку, которую надо баловать и все ей дарить. Лиза всю жизнь была такая. И всю жизнь ее баловали. И баловал ее муж, который относился к ней как к ребенку. Но уже дети сами выросли балованные. И затем баловали своих детей, но только не старую, одинокую Лизу.
Когда наступило утро, Лиза не соизволила встать. Эту девочку пришлось долго будить. Надо было быстро завтракать и живо уходить из дому. Рита не открыла перед ней своих горьких дум. Рита предпочитала действовать, как покойная мама. Ни на что не жаловаться, ни у кого не просить помощи, но и требовать от ребенка неукоснительно хорошего поведения.
И Рита собиралась купить две щетки и зубной порошок, которого у старушек не бывает по причине отсутствия настоящих зубов. И она собиралась заставить Лизу дважды в день чистить зубы.
В дверь позвонили. Лиза побежала открывать. И Рита ничего не успела сказать, как в квартире появился рыжеватый крепкий мужчина.
- Это опять я, - сказал он. - А где хозяюшки?
Рита ответила, сильно испугавшись:
- Бабушек нет дома.
- Гм, в такую рань я думал, что застану. А можно их подождать?
- Их не будет сегодня.
- А где они?
- Они на даче.
- А вы что тут делаете?
- А мы, - ответила Рита, - тоже собираемся уезжать.
- А что вы не в школе?
- А у нас скарлатина, - быстро соврала Рита. - Карантин в школе.
- Гм, - сказал мужчина. - Так. Он пошел по квартире, осматривая потолки, трубы, краны, трогая оконные рамы с облупившейся краской.
- Гм, квартиру придется ремонтировать. Гм! Он пошел теперь смотреть балкон. Вид с балкона ему понравился.
- А зачем столько ящиков? Гм! Ну хорошо. И от метро близко. А телефона, я помню, нет?
- Нет.
Девочки раздраженно следили за ним. Наконец Рита сказала:
- Дяденька, мы уходим.
- Уходите, уходите.
- А вы как же?
- А я пока побуду. Скарлатиной я болел, я не боюсь. Мне надо дождаться ваших бабушек. Мне они срочно нужны.
- А они же уехали на лето! - воскликнула Рита.
- Они же не приедут сюда, - пискнула глупенькая Лиза.
- Ну и ничего. Я поживу. У меня есть время.
- А что вам надо-то?
- А что? Я хочу к ним прописаться опекуном.
- Зачем? - спросила глупая Лиза.
- Как зачем? Я пропишусь, и квартира не пропадет.
- Что значит не пропадет? - сказала Рита.
- То и значит. Одна уже при смерти. Мне сказала на почте почтальонша. Вторая тоже на ладан дышит.
- Глупости. Как это на ладан?! - воскликнула Лиза. - Что вы бормочете, молодой человек! Причем вы здесь?
- Я первый пришел.
- Откуда у вас такие сведения? - спросила Рита. Щеки ее горели.
- Откуда, откуда... Я же знаю. Я пришел по адресу. Дали добрые люди.
- Ну что, - сказала Рита. - Придется вызывать Светиного мужа и ее брата.
- А вы-то сами здесь никто, - сказал человек. - И не прописаны. Это не ваша квартира. А последнее слово за той, которая еще жива.
- Да не пропишет она вас. Она прописывает как раз нас, своих внучек, правнучек. Мужчина сказал:
- Вы несовершеннолетние. И это незаконно.
- А сейчас уходите, - сказала Рита, - уходите.
- Нет, - ответил мужчина. И лег, лег прямо на Лизин диванчик. Потом подумал и снял туфли. Потом повернулся лицом к стене и заснул, как засыпают давно не спавшие люди. Сестры сели в другой комнате.
- Сумасшедший и аферист, - сказала Лиза.
- Лиза, сколько раз тебе говорила, не открывай дверь. И мама тебя просила, и я. Все из-за твоего глупого поступка.
- Я же маленькая, - возразила Лиза и заплакала горько-горько.
В соседней комнате храпели.
- Слушай, - сказала Лиза, - а давай найдем ту мазь и помажем ему рот.
- Ага, - ответила на это Рита. - И потом возись с малолетним хулиганом.
- А мы ему побольше помажем.
- Да эти в любом возрасте такие. Помнишь нашего соседика на Божедомке, в детстве? Ему было пять лет, и он нас бил ногами.
- А мы его сдадим в детский сад, отведем на улицу, а сами раз и в троллейбус.
- Жалко, - сказала Рита.
- Жалко тебе? Он ведь нас выгонит.
- Нет, это не дело, - подумав, сказала Рита.
- А убить его?
- Нет, убить мы не сможем.
- А нож к горлу?
- Дура ты, Лизка.
- Я его убью! - воскликнула Лиза.
- Да кто тебе разрешит? Убивать нельзя.
- Он агрессор.
- Он агрессор, да. Но ты видишь, ему негде жить, негде спать. Видишь?!
- Ты всегда всех жалеешь, кроме меня. Ты можешь себе представить, если мы уйдем, он сюда нас больше не пустит? - сказала Лиза. - Вставит новый замок. А если мы его сейчас как-то выгоним, он взломает дверь в наше отсутствие.
- Слушай, давай я оденусь бабушкой, а ты меня как будто приведешь, сказала Рита.
- А как?
- Сейчас.
Рита лихорадочно стала одеваться во все старушечье. На руки надела перчатку и варежку. На нос очки. Лицо она натерла разведенной мукой, так что мука на лице засохла полосками и складками. А сверху нарисовала карандашом морщины. Пока они возились, в соседней комнате храп захлебнулся и голос афериста сказал: "А? Что? Не понял". Рита взяла в руки свою клюку. И они с Лизой пошли в прихожую. Стукнули там дверью, и Лиза сказала тихо, но внятно:
- Бабушка, мы тебя вызвали, потому что какой-то человек хочет у тебя здесь поселиться.
- Какие глупости! - хрипло, басом закричала Рита и замахала клюкой. - Где он?
Лиза подвела ее к диванчику, на котором лежал еще не проснувшийся хорошенько мужчина в расстегнутом пиджаке.
- Бабусь, - хрипло сказал он и откашлялся.
Рита палкой быстро стукнула его по голове и закричала:
- Милиция, милиция! Подозрительный элемент из тюрьмы.
Схватившись за голову, мужчина сел на диван, а Рита слегка стукнула его еще раз палкой по голове.
- Беги, Лиза, открывай дверь на лестницу. Пусть соседи вызывают милицию.
Лиза, как ветер, помчалась и стала стучать в собственную дверь. Мужчина задумчиво встал, зевнул, взял в руки туфли и в одних носках выбежал на лестницу, мимо Лизы. Сказал: "простите" - и как был, в носках, без лифта, быстро ссыпался вниз по лестнице.
Лиза с торжеством захлопнула дверь. Сестры кинулись обниматься. Потом Рита сказала:
- Нам нужна мама.
- Или бабушка, - откликнулась Лиза.
- Генриховна! - воскликнули обе.
Сестры быстро собрались - был уже белый день - и тронулись в путь. Они решили предложить Генриховне пожить у них. Тем более что у нее была швейная машина.
Они постучали в дверь Генриховны и не получили никакого ответа. Они долго стояли под дверью, барабаня кулаками и пятками, пока снизу не поднялась женщина с очень злым лицом.
- Вы что тут колотите, отравы?
- Извините ради Бога, - ясным голоском сказала Рита. - Мы пришли навещать больную, а что-то случилось.
- Что стучать, как психи? - успокаиваясь, сказала соседка. Она поднялась и позвонила в дверь рядом. Тут же открылась на цепочку дверь. В щели был чье-то большое сморщенное ухо.
- Дядя Сеня, - сказала женщина, - а чего с этой, из десятой?
- А че?
- Не открывает она. Милицию вызвать?
- Не знаю, - отвечал дядя Сеня, гремя цепочкой и открывая дверь пошире. Он предстал во всей своей красе: в голубой майке, в шапке-ушанке ушами вверх, тесемками вниз, в голубых кальсонах и бритый, но недели две назад.
- Ты чего? - спросила соседка.
- Болею, - отвечал дядя Сеня.
- Во, лучше с соседями жить, чем так, одной... Раз - и все.
- А соседи сдадут в богадельню, - отвечал дядя Сеня, весь в пуху, видно, спал на подушке.
- Ну, - сказала соседка. - Я пошла. У меня Володька спит, а эти как зачали колотить... Вы, девочки, сами кто?
- Мы ее родственники, - соврала скорая на такие дела Лиза.
- Но не прямые, - поправила ее Рита.
- А, ну что ж теперь.
А за спиной дяди Сени встала толстая бабушка, босая и с тряпкой в руках.
- Это про что разговор?
- А из десятой... Не открывает какой день...
- Вчера мы у нее были, все было в порядке, - опять соврала Лиза.
- А, ну в магазин побежала, - зевнул дядя Сеня и захлопнул дверь, наложивши затем цепочку.
Девочки вышли и сели во дворе ждать. Идти домой было страшно: а вдруг там на лестнице сидит этот рыжий мужчина и хочет их побить.
Тем временем подошел вечер. Было все еще светло, но в окнах зажигались огни. Бегали и кричали опьяненные свободой дети, отработавшие свой день в детском саду. Звучала музыка. Мимо ходили люди, но Генриховны не было. Может, ей стало плохо на улице, и ей вызвали "Скорую"? Девочки сидели очень долго, до полуночи, потом поплелись домой. На лестнице никого не было. Девочки быстро отперли дверь и скрылись у себя в квартире. "Слава тебе, Господи!" воскликнули обе старушки в восторге. Приняли душ. Съели борщ с хлебом и выпили горячей воды. "О счастье. Дома, дома!"
Ночью Лиза во сне плакала. А Рита не спала и с тоской думала о Генриховне. За этот день у нее душа изболелась об этой чужой, посторонней старушке! Она вспомнила ее деликатность, спокойствие, тактичность даже по отношению к Чумке и Холере. Чумка и Холера часто консультировались у Генриховны насчет болезней. Но Генриховна была врачом для самых маленьких, микропедиатром, то есть она была специалистом по детям в возрасте до одного месяца. И потому очень часто она просто сочувствовала, а рецептов не давала. А старая Лиза всегда вмешивалась и давала точные подробные советы, как что лечить. Лиза обожала лечить. "В сущности, - думала Рита, - Лиза спасла меня от смерти". Рита встала и, как это делала мама, подула на Лизин лобик. Лиза вздохнула и перестала скулить.
Утром девочки были опять у дверей Генриховны. Они позвонили. Прошло много времени, и в глубине квартиры что-то стукнуло и тяжело задвигалось. Прошло полчаса. Генриховна открыла им дверь, сидя на полу.
- Ой, здравствуйте, - залопотали девочки. - Где же вы были, мы к вам приходили.
Генриховна задумчиво смотрела на них с пола, опираясь на руку.
- Вам было плохо? Мы как чувствовали. Вы помните? Мы девочки из сквера. Вы нас поили чаем.
Генриховна кивнула.
- Мы забеспокоились и вот пришли.
1 2 3 4